Дунаев не погиб во время обстрела партизанского лагеря в болотистом новгородском краю западнее деревни Большая Уторгош. Едва грохнул первый взрыв, он вскочил с нар и бешено забарабанил в дверь своей тюрьмы в блиндаже.
Снаружи никто не откликнулся. Тогда пришла идея вырвать ножку самодельного стола и действовать ей в качестве ломика, чтобы поломать дверные доски. Через несколько минут путь на свободу был открыт, но кругом подстерегала опасность: лагерь находился в зоне обстрела немецкой артиллерии. Дунаев определил, что стреляют из 105-милиметровых полевых пушек. Ему было известно, что такие орудия стояли только на вооружении танковых дивизий. Значит, теперь танкистов бросают на усмирение партизан. Дожили, господа!
Метрах в десяти зияла свежая воронка, из которой несло пороховой вонью и гарью. Он метнулся к ней и упал в грязь на дно с успокоительной мыслью о том, что снаряды дважды в одно место не падают. Следующий снаряд попал в ровик около его блиндажа. Вздыбились бревна и доски, на них обрушились комья земли, поднятые взрывом. От блиндажа ничего не осталось. Дунаев перекрестился и коротко пробормотал молитву. Потом осторожно поднял голову над краем воронки и увидел одинокие фигуры, скрывавшиеся в западном направлении. Прикинул: обстрел ведется с севера, значит, немцы будут наступать оттуда.
Как только партизан не стало видно, он выбрался из воронки и по-пластунски пополз в ту сторону, откуда ожидал наступления. Больше часа он просидел в кустах, пока не услышал немецкие военные команды. По-немецки сообщил солдатам о себе, и был препровожден в штаб. Четко доложил, кто он такой и откуда, и потребовал встречи с представителем абвера.
С германской военной разведкой Дунаев был связан давно. Получилось это так.
Осенью 1939-го он оказался на острове Валаам, где настоятель монастыря благословил остаться в святой обители.
Поселили его в доме для приезжих паломников, в комнате на двоих. Соседом оказался старичок лет семидесяти, седой, худенький и неразговорчивый. Молчал, шепотком молился, стоя на коленях перед стариной иконой, и пропадал где-то целыми днями. Дунаев и сам человек малоразговорчивый, поэтому общество тихого старичка вполне устраивало. Настоятель велел новичку найти в монастыре такое занятие, которое хотелось бы выполнять умело и с душой. Ради осуществления наказа пришлось долго обходить монастырский поселок и окрестности. И всякий раз его познавательные походы начинались или заканчивались около так называемого Водопроводного дома
или, как его еще называли, «машинного дома». Дом представлял собой мощное каменное здание, центральная часть которого имела четыре этажа, а две боковые – по три этажа. Было понятно, что это – главное валаамское инженерное сооружение. Дунаев как-то зашел внутрь и разговорился с трудниками. Людьми они были приветливыми, провели по всем помещениям.
В цокольном помещении находились кузница, баня, прачечная и паровая машина. На первом этаже – слесарная и столярная мастерские, литейный и лесопильный цеха, на втором этаже – резная, позолотная и шлифовальная мастерские. Главным предназначением дома была подача воды в жилые и хозяйственные помещения, обеспечение работы станков и механизмов.
– Как работает водопровод? – поинтересовался Дунаев.
Ему объяснили, что Водопроводный дом соединен с Монастырской бухтой наклонным туннелем, перекрытым кирпичными сводами. Он спускается по крутому склону к зданию насосной станции на берегу бухты. В насосной станции вырыт колодец пятиметровой глубины. Паровая машина приводит в действие насосы, которые поднимают воду из колодца и подают по трубам, уложенным в туннеле в мезонин на верхнем этаже дома. Вода поступает в распределительные баки, а из них самотеком по трубам направляется в корпуса жилой зоны, к зимней гостинице и в работный дом.
Во время экскурсии Дунаев старался вникать во все тонкости производственного процесса. Один из трудников спросил новичка:
– Да ты, я чую, горазд в этом деле?
– Да, я работал электриком, – ответил тот.
С того дня Дунаев начал работать по специальности в Водопроводном доме. Заменял устаревшую электропроводку, колдовал над вышедшим из строя оборудованием, ходил по вызовам в большом монастырском хозяйстве. Дел было много, и он редко приходил в свою комнату, где молился старичок-сосед. Поздней осенью с наступлением холодов и вовсе перебрался в теплое помещение рядом с паровой машиной.
Жизнь наладилась и пошла своим чередом, но ненадолго, как оказалось. В октябре обстановка стала меняться: в монастыре вдруг перестали звонить колокола. Пошел слух, что Советский Союз готовится воевать с Финляндией, страна переходит на военное положение. Дунаев на острове газет не читал, радио не слушал – не было этого в монастыре. Новостей извне не знал и пользовался только слухами, гадая, соответствуют они истине или нет. Но как-то раз он поговорил с монахом из братии, который по поручению настоятеля ездил решать монастырские проблемы в Лахденпохью, финский город на берегу Ладожского озера. Монах сообщил о том, что в стране объявлен призыв резервистов, и со дня на день ожидают начала войны. Зачинщиком военного конфликта выступает Советский Союз, потому что Сталину нужна территория Карельского перешейка. Дунаев выслушал и загрустил, так как понимал, что с началом войны в жизни у него начнутся еще большие трудности, чем до сих пор.
Война началась 30 ноября 1939 года. Финские солдаты, которых до того времени почти не было видно в монастырском поселке, стали часто появляться с оружием в руках. Их боевые позиции на островах Валаамского архипелага были приведены в полную готовность. Со стороны артиллерийских батарей часто слышались звуки стрельбы. В монастыре с тревогой ожидали налетов советских бомбардировщиков. Настоятель встречался с финским военным начальством и вскоре горестно оповестил монашескую братию, трудников и жителей поселка об эвакуации монастыря в связи с тем, что финские войска готовятся оставить острова, которые могут захватить русские.
В середине декабря, когда трещали сильные морозы, лед на Ладожском озере стал. Проверки показали, что по льду могут проехать груженые автомашины и сани. Финны выделили один из своих грузовиков монастырю для эвакуации. В машину и санный обоз стали складывать всё самое ценное из имущества, которое копилось десятилетиями. Дунаев участвовал в погрузке вещей и был отправлен вместе с первым обозом в Лахденпохью. В пути их охранял финский военный патруль с пулеметом.
Езда по плохо укатанной заснеженной дороге, по льду среди нагромождения глыб и сугробов заняла много времени, ездовые и сопровождающие выбились из сил, когда, наконец, подъехали к городу. Там обоз остановили, и финские полицейские стали проверять у прибывших островитян личные документы. У Дунаева финских документов не было, в монастыре они не были нужны, а про эвакуацию прежде никто не думал. Полицейские отвели его в участок и заперли в помещении для задержанных, предупредив, что будут проверять данные о нем прежде, чем выписать вид на жительство в Республике Суоми.
Вторично сидеть взаперти у финнов пришлось несколько дней, пока его не вызвали на допрос. В казенном кабинете, помимо представителя финской полиции, находился офицер в незнакомой Дунаеву военной форме. Финн представил его как офицера вооруженных сил дружественной Германии. После нескольких стандартных вопросов для подтверждения личности задержанного, полицейский удалился, оставив Дунаева наедине с немцем. Тот сразу по-русски заявил, что является представителем германской разведки и хочет предложить перебежчику из Советского Союза службу в подразделениях абвера Третьего Рейха.
– А если я откажусь? – для проформы поинтересовался Дунаев.
– Я внимательно изучил данные, собранные на вас финской полицией и считаю, что достаточно вас знаю, – прямо ответил офицер. – На мой взгляд, вы примите предложение. Это будет для вас лучший выбор. Впрочем, должен предупредить, что в разведку идут только добровольно. Поэтому вы, несомненно, можете отказаться. Я тотчас уйду, а вас будут ждать два пути. Финляндия может оставить вас в стране, но в ней вы никому не нужны. Работать по специальности не позволят, потому что своих электриков хватает, и придется зарабатывать на кусок хлеба уборщиком мусора, например, или наняться батраком на крестьянский хутор. Не самые лучшие места, согласитесь. Путь второй: Финляндия не согласится оставить вас здесь и вернет вас в Советский Союз в обмен на финских солдат, взятых в плен Красной Армией. На родине вас поставят к стенке без особых церемоний.
Офицер закончил тираду и, закинув ногу на ногу, спокойно ждал ответа.
«Вот сволочь, зажал в тиски!», – обливаясь липким потом, обдумывал свое незавидное положение Дунаев. Он уже знал, что положительно ответит на предложение немецкого разведчика. Мысленно чертыхнувшись в адрес родной страны, ставшей для него не ласковой матерью, а злой мачехой, он сказал немцу, что готов и собственноручно написал обязательство о добровольном сотрудничестве с абвером.
Дальнейшая жизнь новоявленного агента пошла, совершенно не сообразуясь с его желаниями, планами и надеждами. Какие-то неизвестные люди отвезли его в другой конец Финляндии, в город Котку на берегу Финского залива. Аккуратные деревянные домики, небольшие кирхи со шпилями, узкие улицы делали город похожим на декорации кукольного театра. Дунаев ходил по городу в свободное время, равнодушно рассматривая его уголки, пока не нашел среди раскинувшегося парка старинный православный храм, построенный в классическом стиле начала XIX века, с большими окнами и белоснежной колоннадой перед входом. Понял, что по душе ему лишь это место.
Церковь Святого Николая Чудотворца своими размерами олицетворяла русскую мощь, а видом напоминала петербургские образцы церковной архитектуры.
Дунаеву здесь было хорошо, в молитвах у иконы покровителя странников Святого Николая он откровенно упоминал обо всех превратностях своей неладной судьбы. Потом прогуливался по ухоженным дорожкам русского кладбища, с почтением разглядывая кресты и гранитные памятники на могилах соотечественников, похороненных здесь в прошлом веке. Среди упокоившихся было много офицеров, их жен, домочадцев, чьи могилы соседствовали и навевали мысли о бренности мирской жизни и вечности царствия небесного.
Его поселили в большой квартире на первом этаже двухэтажного деревянного дома, велели ждать, пока представится случай отправиться в Германию пароходом. А тем временем приказали учить немецкий язык с хозяйкой квартиры, немкой по происхождению. Даме бесцветной наружности было примерно лет сорок, то есть столько же, сколько и жильцу. Их взаимоотношения казались Дунаеву весьма странными. Днем хозяйка по имени Лотта готовила ему еду, стирала одежду и обучала премудростям языка Гёте. При этом почти не разговаривала с ним на отвлеченные темы, за исключением обмена немецкими фразами по программе пройденного урока. Она жила в своем мире, он пребывал в своем. Лишь ночью, без всякого предупреждения или намеков она приходила и ложилась к нему в постель, требуя к себе внимания. Утром в молчании уходила и никак словами или эмоциями не выражала своего настроения. Фрау-Автомат, для себя поименовал хозяйку Дунаев. Видимо, она считала, что у женщины должен быть мужчина, и решала этот вопрос в соответствии со своими возможностями. А, может, хозяева велели ей контролировать ночное поведение жильца, вдруг в чем-то проявится или заговорит о том, что по вкусу, а что нет, в новой для него жизни. Дунаев сам был неразговорчивым, вот и молчали в общей постели всю ночь. Но в данном случае дама была вынуждена послушно выполнять поставленную задачу вне зависимости от того, по душе она была или нет.
Ежедневно хозяйка приносила с почты свежие немецкие газеты. В новостных сообщениях много места уделялось событиям, происходившим на Карельском перешейке, где финские войска вели бои с Красной Армией. Немцы довольно правдиво сообщали, что к весне 1940 года у финского правительства не осталось ни людских, ни экономических ресурсов для продолжения войны. От союзников никакой военной помощи, кроме небольших отрядов добровольцев и поставок оружия ждать не следовало. Красная Армия прорвала оборонительные рубежи «линии Маннергейма», и перед Финляндией встала реальная угроза захвата страны, за которым последовало бы либо присоединение к СССР, либо смена нынешнего правительства на просоветское.
В Москву отправилась финская делегация для мирных переговоров. Боевые действия прекратились 13 марта 1940 года, последним актом войны было взятие советскими частями города Выборг. Карельский перешеек отошел к Советскому Союзу, острова Валаамского архипелага – тоже.
– Вот и нет монастыря, где я хотел укрыться от всех бурь, – сказал себе Дунаев.
Только летом его пароходом отвезли в немецкий город Кенигсберг и определили постигать шпионские науки в Абверштелле «Кенигсберг», которая находилась в доме номер сорок на Кранцераллее, недалеко от железнодорожного вокзала. Школа готовила агентуру для работы против Советского Союза. Начальник школы полковник абвера лично беседовал с каждым кандидатом в курсанты, и Дунаев не стал исключением. Старый разведчик, работавший против России еще в Мировую войну, в разговоре «по душам», будто рентгеном, просветил новичка, лишь после этого вынес решение зачислить.
Тогда, летом 1940 года контингент курсантов состоял в основном из числа участников антисоветских организаций Литвы и Латвии. Были и представители молодежи второго поколения русской эмиграции. После подготовки выпускников школы перебрасывали на советскую территорию с разведывательными и диверсионными задачами. Однако частые провалы агентов из числа этой категории показали командованию немецкой разведки, что молодые люди плохо ориентируются в советской действительности и часто «сыпятся» на мелочах.
Дунаев, проживший в СССР долгие годы, был, несомненно, более ценным специалистом. «Шпионские» премудрости, которым обучали инструкторы в школе, давались ему легко. Обучение строилось по принципу давать курсантам только те знания, которые понадобятся при выполнении задания. Инструкторы сочетали преподавание теоретических знаний и практических навыков разведывательной деятельности. Изначально Дунаева, получившего оперативный псевдоним «Граф», готовили по программе агента-маршрутника. Его обучали военной топографии, методам получения информации визуальным наблюдением, рукопашному бою и способам выживания на местности. В программу специальной разведывательной подготовки входили такие вопросы, как вербовочная работа, легализация, методы получения информации путем опросов, практика работы советских органов безопасности.
После окончания обучения Дунаева-«Графа» направили на первое боевое задание: провести разведку маршрута Каунас-Шауляй-Рига, выявить расположенные на маршруте части Красной Армии и собрать сведения по оперативной обстановке. В Риге он должен был отметиться на конспиративной квартире абвера, чтобы не было сомнений в том, что он прошел весь маршрут. Два месяца он находился на территории СССР, чувствуя себя вполне уверенно с подлинными документами советского гражданина. Результаты маршрутной ходки настолько впечатлили командование школы, что его назначили инструктором.
В начале 1941 года, когда Германия начала стягивать войска для нападения на Советский Союз, Дунаева стали готовить к новому заданию: оседанию на длительное время в глубоком тылу. Местом для оседания был назначен город Ленинград. Помимо прочих инструктажей, его готовили по программе агента-радиста с привитием практических навыков поддержания радиосвязи с центром. Программа подготовки предусматривала полгода непрерывных занятий. Экзамены на готовность к выполнению задания «Граф» сдавал в июне, когда началась война.
Перед выпуском из школы ему вручили памятку, которая называлась «Размышления разведчика», её следовало знать наизусть:
«Запомни раз и навсегда, что отныне ты – воин тайного фронта, что на твоем пути будут одни трудности и преграды, которые ты должен умело и эффективно преодолевать. Забудь свое прошлое. В основе твоей жизни лежит легенда. Твоя работа требует от тебя силы воли и твердого характера, а поэтому, не откладывая, берись за устранение своих уязвимых сторон. Очень важным в твоем деле может иметь случай, поэтому никогда не упускай удачного случая. Возьми для себя за правило не выделяться из окружающей среды, подстраиваться под массу... Не вербуй себе в помощников неразвитых людей. Но в то же время не забывай, что под глупой физиономией может скрываться золотой человек. Никогда не назначай встречи в одном и том же месте, в одно и то же время. Если ты хочешь что-либо узнать о постороннем, говори с собеседником так, чтобы не чувствовалось твоих наводящих вопросов. Если ты хочешь чем-то поделиться, подумай: “Я это скажу через пять минут». Но по прошествии этого времени ты убедишься, что у тебя пропало желание откровенничать».
В августе Дунаев перешел линию советско-германского фронта в Эстонии с документами на имя рядового первого взвода второй роты 527-го стрелкового полка 118-й стрелковой дивизии Кравчука Василия Ивановича. Документы были подлинные, такого подразделения после ожесточенных боев не существовало, поэтому можно было довольно спокойно добираться лесами до окрестностей Ленинграда.
В лесу он встретил двух саперов из той же дивизии, вместе с которыми шел к линии фронта. Через некоторое время маленькую группу окруженцев задержали партизаны и привели в свой лагерь для проверки. На свою беду Дунаев встретил в отряде того чекиста, который начал его проверку на заводе в Ленинграде. Из-за него и пришлось покинуть город, чтобы не попасть в категорию «врагов народа» со всеми вытекающими последствиями. Надо же, сетовал Дунаев, два года минуло, через столько событий и стран пришлось пройти, чтобы снова наткнуться на того самого «энкавэдэшника»! Вот уж судьба…
Испытание судьбы, однако, завершилось удачно. Офицеры абверкоманды, в которую он попал после побега от партизан, посодействовали и через оперативные возможности поместили в санитарный обоз, вывозивший раненых из района Колпино в Ленинград. Сказавшись контуженым, Дунаев сдал красноармейские документы медицинскому начальству обоза, а сам при первой возможности во время остановки в городе, скрылся, используя другой комплект документов выздоравливающего бойца. На постоянное жительство он устроился в ленинградском пригороде, во Всеволожске.
В декабре Дунаев-«Граф» отправился на конспиративную встречу по явке со своим будущим руководителем «Теодором». Условия связи он получил у офицеров абвера, которые через своего человека помогли ему устроиться в санитарный обоз. Придя по указанному адресу в квартиру на Морском проспекте Крестовского острова, он застал пожилую женщину, которая тут же ушла. В пустой квартире ждал около часа, пока не раздался условный стук. В дверь вошел высокий крепкий мужчина с холёным лицом, в левой руке он держал трость, а с плеча его свешивалась темная матерчатая сумка, это были отличительные признаки «Теодора». Он произнес слова пароля:
– Могу предложить царские золотые монеты чеканки четырнадцатого года.
Дунаев ответил отзывом:
– Раньше были нужны, но сейчас их редко спрашивают.
«Теодор», не здороваясь, не произнося ни слова, прошел в комнату и сел на диван, надменным взглядом оглядывая нового радиста. Потом с какой-то иезуитской улыбкой спросил:
– Кто присвоил вам псевдоним «Граф»?
– Гауптман Вольцов в Абверштелле.
– Болван ваш гауптман. Из вас такой же граф, как из меня камердинер.
Дунаев про себя удивился – довольно странно начинаются отношения с руководителем агентурной группы. Но не проронил ни слова.
«Теодор» задумчиво закурил, потом сказал:
– Ладно, садитесь. Как учит русская пословица, в ногах правды нет.
Дунаев решил перейти к делу:
– Когда начнем работать?
«Теодор» достал из портсигара папиросу и протянул коллеге со словами:
– Вернетесь домой – разломите её в том месте, где мундштук соединяется с куркой. В мундштуке замаскирован листочек с программой радиосвязи. Изучите их. В следующий раз встретимся в день проведения основного сеанса около Лесотехнической академии, где в тайнике заложена радиостанция. Я дам вам зашифрованный текст радиограммы и уйду, назначив время следующей встречи. Вы проведете сеанс радиосвязи, передадите мое сообщение и получите ответное сообщение из центра. Криптограмму отдадите мне при встрече. Что будет дальше, покажет время. А сейчас прощайте.
К вечеру Дунаев пришел домой во Всеволожск, и долго никуда не выходил, понемногу подтапливая печь, сохраняя тепло.
… После допроса Вольфа Савельев, не теряя ни минуты, взялся за розыск Дунаева. Много времени не понадобилось. Оперативники совместно с сотрудниками милиции нашли дом, где проживал агент абвера, и установили за ним наблюдение. В послеобеденный час, незадолго окончания короткого зимнего дня, в соседнем с нужным домом переулке остановилась бортовая машина, в кузове которой находились вооруженные автоматчики. Из кабины вышел Савельев и коротко спросил одного из оперативников, наблюдавших за домом:
– Он там?
– Там. С минуты на минуту выйдет и отправится к колодцу за водой.
– Тогда готовимся. Сейчас его и возьмем.
Действительно, через пять минут открылась дверь дома, и Дунаев в пальто и шапке, с бидоном в руке пошел через двор к калитке на улицу, которая вела к колодцу. Едва он сделал шаг за калитку, прозвучала команда:
– Дунаев, стойте. Вы арестованы!
Он пытался было заскочить обратно, но со двора к нему двигался оперативник с наганом в руке. Увидев среди чекистов Савельева, Дунаев опустил голову, поставил бидон на землю и поднял руки. На лице его появилось выражение отрешенности и безразличия.
– Ну, что, беглец, набегался? – спросил Савельев.
Дунаев безмолвно стоял у забора.
– Вяжите ему руки и сажайте в кузов! – скомандовал Андрей, а сам сел в кабину.
Перекрикивая звук работающего двигателя, он поставил задачу стоявшим вокруг чекистам:
– Дом и двор осмотреть и перерыть так, чтобы ни одного вещдока, вплоть до окурка или сгоревшей спички, здесь не осталось.
А шоферу сказал:
– Давай-ка, пулей лети в город к управлению. Надо успеть, пока вокруг тихо. А то, не дай Бог!
Словно сглазил Савельев: машина подъезжала к городским окраинам, когда раздался грохот зениток, открывших огонь по летевшим в направлении города «лаптёжникам», как называли пикирующие бомбардировщики Ю-87 с не убиравшимися шасси.
Андрей высунул голову через дверцу и увидел самолеты, приближавшиеся со стороны «Дороги жизни».
«Наверное, там, над Ладогой, наши «ястребки» их отогнали, так эти гады прилетели сюда отбомбиться», – догадался он.
Один из фашистских летчиков заметил машину и направил самолет к ней. Андрей крикнул шоферу:
– Сворачивай к деревьям!
Полуторка выскочила с дороги и запрыгала по ухабам, но маневр запоздал. С диким ревом пикировщик пронесся над ней, стреляя из пулемета. Раздался взрыв, машину подбросило и опрокинуло. Силой ударной волны фанерная дверца распахнулась, и Андрей вывалился из кабины. В глазах всё померкло.
Он очнулся оттого, что кто-то тряс его за плечо и кричал:
– Товарищ командир! Товарищ командир! Вы живы?
Андрей с трудом разлепил глаза, веки были склеены чем-то липким. Он догадался, что по лицу сочилась кровь. Снег вокруг был раскрашен свежими алыми пятнами. На поверхности наста валялись комья грязи, разбросанные взрывом. Клубами поднимался черный дым и копоть. Кусок выбитой доски защитного цвета лежал у ног Андрея.
Перед ним стояли двое пожарных. Один сказал другому:
– Ну, хотя бы одного живого привезем. Он тоже изранен – вон, лоб в крови, еще в плечо пулей угодило.
Второй сердито перебил:
– Ты не болтай! Перевязывай командира, пока он кровью не изошел.
Савельева посадили на обочине, перевязали голову и промокнули кровь с глаз. Один из его спасителей, бинтуя, расстегнул пробитую шинель, надорвал гимнастерку и перевязал плечо. Посмотрев на дорогу, Андрей увидел, что рядом с его разбитой полуторкой стоит пожарная машина, из шланга которой тушили горевшие остатки кузова, кабины и резиновых покрышек. Возле нее на дороге лежали шесть неподвижных людских тел. На ком-то дымилась шинель.
Андрей тихо спросил:
– А они…
Пожарный, перевязывавший его, пояснил:
– Шофера вашего пулей в голову наповал, а тех пятерых, что сидели в кузове, взрывом побило так, что на них живого места не осталось.
… Юрий Николаевич Лукьянов получил сообщение о ранении и контузии Савельева по телефону от дежурного по управлению. Отложив все дела, тут же направился в военный госпиталь на Советском проспекте, бывшем Суворовском, и нашел Андрея на койке в длинном коридоре первого этажа. Тут же схватил за рукав проходившего мимо врача в халате поверх военной формы и строго спросил:
– Почему раненый сотрудник НКВД лежит в коридоре, а не в палате?
Врач устало пояснил:
– Этого товарища к нам доставили недавно. Скоро его осмотрит комиссия и определит, в какое отделение направить для лечения. Заверяю вас, что еще до вечера он будет определен в палату. Не беспокойтесь. А вообще сейчас огромный наплыв раненых.
Андрей, услышав знакомый голос, открыл глаза. Юрий Николаевич придирчиво осмотрел своего забинтованного коллегу и спросил:
– Ты почему на меня одним глазом, как Кутузов на Наполеона смотришь? Мне сказали, что тяжелых ранений у тебя нет?
– Лоб мне весь осколками стекла порезало. Бровь от удара о дверцу рассекло. Вот и перевязали половину лица вместе с глазом. Еще головой ударился, болит. Лицо быстро заживет, а с левым плечом – хуже. Оперировать будут. Хотя рукой двигаю, пальцами шевелю. Надеюсь, меня долго здесь держать не будут. Подлечат и отпустят.
– Хотелось бы, – сказал Лукьянов и, перейдя на шепот, спросил:
– С Дунаевым что?
– Фашистский пикировщик обстрелял нашу машину и бросил бомбу. Она взорвалась около кузова. Полуторка перевернулась и сгорела, а те, кто был в кузове, Дунаев и четверо охранников, погибли. Я видел их на дороге. Все насмерть.
– Значит, Дунаева, немцы сами и убили. Ну, что ж, сколько веревочке не виться, а конец будет. Добегался.
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
=====================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
===================================================
Желающим приобрести роман "Канал. Война на истощение" с авторской надписью обращаться aviator-vd@yandex.ru
===================================================
Желающим приобрести повесть "Две жизни офицера Де Бура" с авторской надписью обращаться dimgai@mail.ru
======================================================