В нынешнем сезоне поэтический театр Марины Цветаевой обрёл ещё одно сценическое воплощение. Ученики Ивана Поповски Иван Рябенко и Елизавета Шахова поставили «Фортуну» на сцене Театра музыки и поэзии под руководством Елены Камбуровой.
Ни для кого не секрет, что театр Марина Ивановна не любила: в детстве от скуки, сидя в ложе Большого театра, незаметно для родителей бросала в партер на головы зрителей апельсиновые корки, а, став взрослой, возможно, отчасти завидуя тем, кто умеет управлять различными состояниями, уверяла, что актёры – нечто вторичное, полая форма, в которую можно влить всё, что угодно – как драгоценное вино, так и помои.
В 1926 году, будучи автором уже 6 пьес, поэт в анкете всё же указала, что к театру равнодушна. Она просто считала поэзию гораздо выше театра, а своё желание писать пьесы объясняла так: «... это пришло как неизбежность – просто голос перерос стихи, слишком много вздоху в груди стало для флейты».
Говорить на эту тему можно много, в том числе о том, что толчком к написанию некоторых пьес для Марины Ивановны стало знакомство с театром, как говорится, со служебного входа, когда она стала общаться с когортой Студии Евг. Вахтангова Павлом Антокольским, Софьей Голлидей, Юрием Завадским, а также знаменитым мхатовцем Алексеем Стаховичем. Эти люди, в особенности Юрий Александрович – легендарный Калаф из «Принцессы Турандот» - добавили жару в топку её неутихающих страстей и дали её великой поэзии развернуться в новом, ещё более глубоком, более проникновенном ракурсе.
Так 1918-1919 годы рождают цикл «Романтика», в состав которого входит и «Фортуна». Главный герой пьесы – живший в эпоху Великой французской революции и сложивший голову на её плахе герцог Лозэн.
Цветаеву интересовал секрет успеха этого, в общем, не отличающегося красотой любимца женщин, которому Фортуна подарила один из самых опасных даров – обаяние. Наверное, поэтому поэт назвала Лозэна «убожеством и божеством».
Однако, исполнитель роли герцога Алексей Гиммельрейх справедливо считает, что красота – в глазах смотрящего, и потому Фортуне видней.
Но разгадать тайну Цветаевой всё же удалось – она в верности самому себе в любых обстоятельствах. И это та точка опоры, которую так истово искала Марина в революционной Москве. Ум её бередил «век осьмнадцатый», в котором она пыталась найти отдохновение.
Поэтические пьесы Цветаевой – крепкий орешек, запросто к ним не подберёшься, всё-таки поэзия – есть музыка, и такая постановка под силу не каждому.
Если не ошибаюсь, в Москве до постановки Рябенко и Шаховой в обозримых датах существовали только два спектакля в Театре Романа Виктюка – «Федра», которую в 2015-м выпустил сам маэстро, и премьера 2022-го – «Царь-девица» в постановке Дмитрия Бозина.
Елизавета Шахова рассказала, что узнала «Фортуну» ещё, будучи студенткой-первокурсницей, и тогда зародилась идея, когда-нибудь прикоснуться к этому материалу. И это, по словам режиссёра, не означает, что они с Иваном собирались умничать и сделать что-то редкое, но сделать что-то сложное им хотелось.
«Стихи Марины Ивановны – это музыка, - продолжил Рябенко, - сложная, высокая, гениальная, и каждый день это было какое-то огромное удовольствие соприкасаться с этими буквами, словами, строчками, и дай Бог хоть немного удалось подняться до этого гения».
Специалисты утверждают, что вся поэзия Цветаевой – это три столпа: звук (музыка), слово и смысл. Театр Камбуровой существует абсолютно на этих же основах, здесь всё сливается воедино, а потому ему и карты в руки.
Обрамляют великолепную поэзию, подчёркивают её достоинства в постановке мотивы Жана-Филиппа Рамо и Джоаккино Россини, а также авторские композиции музыкального руководителя театра Олега Синкина.
«Я уже поднаторел писать музыку для сцены, - поведал он, - но за счёт того, что здесь более сложный поэтический язык, важно было не перекрыть его музыкой, а соблюсти баланс. В целом выбор музыкальных средств был обусловлен особенностями нашего театра. Во-первых, во всех наших спектаклях должно быть а капельное женское пение а здесь ещё и квартет с духовыми инструментами, скрипкой и виолончелью. Такой камерный состав – в общем, достаточно барочный».
Атмосферу «осьмнадцатого века» дополняют изумительные костюмы Ирины Пиновой и настоящее цветочное море – создатели спектакля старались, чтобы всё в нём было красиво.
По словам Ивана Рябенко, вряд ли стоит искать в спектакле параллели с днём сегодняшним, хотя понятно, что гении невольно поднимают вечные темы. «Мы научены чаще всего не придумывать, - заметил режиссёр, - а отталкиваться, прежде всего, от автора, пытаться проникнуть в его замысел и понять, что за этим стоит. А у Цветаевой там бездна, целая Вселенная».
Но об одном неизменно важном для всех эпох понятии режиссёры всё-таки думали – их интересовало, что есть честь. «Может быть, - уточняет Шахова, - мы в спектакле и пытаемся разобраться, что же такое честь, когда, умирая – Vive la Reine! Это эпиграф и вопрос всего. Есть ощущение, что Марина Ивановна как раз над этим размышляла, в 1919 году, в снежную зиму – как будто честь тогда уже была потеряна у множества, и тоже стоял вопрос, что же она такое. И она – поклонница ростановского «Орлёнка», Наполеона и Французской революции, очень много об этом в пьесе рассуждала и, мне кажется, себя преломляя в Лозэне и в каждом персонаже этой пьесы».
А какой из своих граней повернутся герои к тем, кто придёт в зрительный зал, знать только зрителю, который обязательно после спектакля что-нибудь цветаевское да пролистает.
