В палату, куда меня завели, было три кровати. Только одна из них была занята. На ней восседала сухонькая старушка с медными крашенными волосами в ярко- зелёном халатике. Взглянув на неё, я сразу вспомнила Хозяйку Медной горы из сказок Бажова, хотя у бабульки и косы не было, и рост подкачал. Но глаза, голубые и ясные, глядели прямо в душу.
Не смотря на сильную боль (попала в эту больницу с приступом реактивного полиартрита), я улыбнулась. За мной, как за королевой, внесли сумку с пожитками, так как я сама даже её в руках держать не могла. Санитарка, которая меня сопровождала, глянула на меня, болящую, с жалостью и расстелила кровать. С трудом я опустилась на неё и затихла. Даже шевелиться было невыносимо больно. А соседка с большим любопытством взирала на меня, ещё не старую развалину.
Вскоре мне сделали обезболивающий укол, и я слегка ожила.
Анна Ивановна, так звали мою новую знакомую, оказалась женщиной общительной. Я тоже не из молчаливых, потому мы нашли общий язык быстро. Она подошла к моей сумке и, спросив разрешения, разложила моё имущество в тумбочку. Двигалась она бесшумно и всё, что она делала, получалось у неё очень ловко. Отчего же она оказалась в этой больнице? На больную вроде не похожа?
Выяснилось это сразу после обеда, когда медсестра пришла замерять сахар в крови Анны Ивановны.
- Опять режим нарушали? Сахар высоковат. Что же вы, Анна Ивановна?
- Нет, что ты такое говоришь, Галочка. Клюю, как птичка. Ем только больничную пищу. А мои знают, чего мне нельзя, и приносят только то, что разрешено. Скоро меня голодом заморЯт совсем. У меня и так-то вес, как у воробья. На улицу не выйду теперь – ветер снесёт. И вообще, я себя хорошо чувствую. Хочу домой уже. Говорила врачу, так он и слушать не желает. Бабке 87 уже. Пожила. Помру – не велика потеря.
Она звонко смеялась.
***
В эту ночь в палате мы ночевали вдвоём. Перед сном лежали под капельницами. Кровати были рядышком. Анна Ивановна рассказывала анекдоты. Все они были вполне себе приличного содержания, но то, как артистично она изображала говорок еврейской женщины, заставляло так смеяться, что порою боялась, что игла из вены выскочит.
- Шо, дорогой, тебе приготовить? Похоже надо утку? Неее, духовку уже для этого не нужно…
Это «шо» выходило бесподобно – короткие рассказики представлялись довольно живо.
А ночью Анна Ивановна стонала, что-то говорила во сне, поэтому я никак уснуть не могла, хотя боль и отступила. Вдруг она довольно громко закричала, и я подскочила, испугавшись. С трудом сползла с кровати и подошла к спящей старушке. Та тяжело дышала и что-то неразборчиво говорила, говорила. Я легонько потрепала её за плечо:
- Анна Ивановна, что с вами?
Она открыла глаза:
- Разбудила тебя? Как заселят ко мне кого, так спать не даю. Беспокойная я соседка. Снится всё страшное…
Она замолчала. Я улеглась на свою кровать. Спать не хотелось, и Анна Ивановна тоже не спала.
Лежали молча несколько минут. Неожиданно соседка тихонько заговорила:
- Мне уже почти 10 было, когда война началась. Жили в Ленинграде. Почему мы не эвакуировались, не знаю. Отец на фронт ушёл почти с самого начала войны. Мама работала на заводе. Жили мы в коммуналке. Я сначала в школу ходила. А потом холода, отопления нет. Жгли всё, что могло гореть. Мою куклу спалили, стулья все. И голодно было… Я в очереди за хлебом стояла, пока могла. Потом хлеб приносила тётя Люба, соседка. У неё кот был до войны, белый такой. Потом исчез. Съели, скорее всего. Снег топили, чтобы попить. На Неву за водой далеко от нас. Редко на санках ездили. И голод…никогда не забуду. Потом мы тётю Любу в простыню закутанную везли к куче, куда трупы складывали. И мама умерла. Я её и вытащить не могла из дома сначала - сил не было. Сами приехали забрали. Я ещё два дня по карточкам хлеб получала на неё. Тогда с этим строго было – могли посадить, коль взрослой была бы. Забрали меня почти сразу после смерти мамы. Женщины какие-то по квартирам ходили, а мы с Митькой, это сын соседей наших, пускать не хотели их. Уже слухи ходили, что детей воруют для питания. Но они убедили нас и вошли в квартиру… А снится мне Ладога. Нас в машине везли по льду… и бомбили…бомбили. Машина одна потонула. Кричали так страшно все. А нас довезли. Я в больнице лежала долго, от голода болела. Потом ещё бронхит. Так и оказалась в детском доме. Вот и кричу теперь почти каждую ночь. Столько лет прошло, а всё не отступает никак… иногда вроде забудется. Неделями молчу, а потом опять…
Слушала её, а в горле ком. Сколько же пришлось вынести ей, этой женщине. В палате было тихо. Тихонько сопела бабушка. А я никак уснуть не могла.
***
Пролежали мы вместе десять дней. Я удивлялась, сколько посетителей было у моей соседки ежедневно. Шли молодые, женщины, мужчины, среднего возраста, дети. Ко мне приходили редко, так как была я не жительницей этого города. Чуть получше стало, спускалась на первый этаж к своим сама. А к Анне Ивановне проходили все в палату. И их пускали! Всех!
- Это они еще разделились, чтобы не утомлять меня. А так бы ротами ходили, не пересчитать. Знают, что скучно мне – даже читать не могу. Зрение от диабета уж не то. Вот и навещают. А пускают, потому что знают меня все здесь. Я ж в этой больнице с молодости работала - сестрой-хозяйкой была. Отсюда и на пенсию…
Вечером чаёвничали. Третью соседку к нам подселили. На стол, стоящий в палате, выкладывали съестные припасы, у кого что было. Анна Ивановна тоже присаживалась с нами. И тайком тянула в рот то, что ей было нельзя из наших припасов. Пытались было остановить её, но она все попытки организовать ей диетическое питание пресекала на корню:
- Девчонки, вы что думаете я жить вечно буду? Пора мне уже к моему Петеньке. У меня одно удовольствие – сала кусок схомячить. А сахар… ерунда. Дома мне бы умереть. Не хочу тут. А дети всё лечить волокут. Смерть, что дым, не пустишь – всё одно войдёт. До дома мне бы дотерпеть.
Она отрезала кусочек хлеба, на него сверху сало и прикрывала глаза от удовольствия. И кто бы решился лишить её этого, может быть, последнего счастья.
***
Мне любопытно было узнать о дальнейшей жизни этой женщины. И вот однажды представился такой случай.
Во время посещения в палату зашёл высокий статный мужчина в военной форме – косая сажень в плечах. Казалось, что места сразу стало меньше.
- Сашенька, сыночек, - бросилась к нему наша бабулька.
Рядом с ним она казалась такой крохотной и беззащитной. А у этого полковника вдруг плечи опустились, дрогнули уголки губ:
- Мааам, - только и произнёс он.
Потом они сидели рядом – Анна Ивановна на кровати, сын - на стуле. Он держали друг друга за руки и молчали. Слов было не надо. Эти двое понимали друг друга без них. А потом вместе тихонько запели:
Порой ночной
Мы распрощались с тобой...
Нет больше ночек!
Где ты, платочек,
Милый, желанный, родной?
Видно было, что не впервые они поют вдвоём. Очень слаженно звучала песня…
Когда сын Анны Ивановны ушёл, она, глянув на наши любопытные лица, сказала:
- Это мой выкидыш. А песня наша любимая. Вместе с малых лет поём. Он слова выучил раньше, чем говорить толком научился.
Мы опешили. А она продолжала:
- Девки, у вас вот сколько детей? А у меня одиннадцать. Из детского дома выпустилась, пошла учиться на медсестру, да не закончила училище. Забрал меня Петенька мой (служил он в наших местах) в Сибирь. Здесь мы и прожили с ним Бог знает сколько лет. Дом отстроили. Петя семь лет назад ушёл. Ждёт меня там. Заждался уж. Ну, да ладно. Не про то сейчас. Плодовитая я оказалась, что та кошка. Петька-то мой из двоен был. Так и я давай парами ему ребят таскать. Один раз только старшая доченька одна родилась. А потом всё двойни да двойни. Последний вон этот Сашка. Здоровый сейчас, в своего дядьку пошёл, брата Петрова. А родились они с сестрёнкой раньше срока. Лиза-то сразу закричала, а Санька мёртвый родился – выкидыш. Его даже и не смотрели. Сказали, не живой. А он полежал, полежал да и закряхтел. Тут уж кинулись и его спасать. Весом малый был. Тогда и, правда, такие не выживали. А он за жизнь цеплялся. К году уже сестру перерос. Вот так-то.
Она глянула на нас и озорно так, по-молодому, улыбнулась.
- Домой мне пора. Не выпишут, завтра сама уйду, как есть уйду, - вздохнула она.
Утром прощались. Я с восхищением смотрела на эту чудесную женщину, оптимизму которой можно было позавидовать. На прощание она обняла меня и шепнула:
- Держись. Плохое в жизни когда-нибудь да кончается. Живи и улыбайся чаще.
***
Встретилась я с Анной Ивановной еще раз. Есть, видно, в жизни что-то такое, судьбой предназначенное именно тебе.
Приехав в районный центр по делам, решила зайти к знакомой, но остановилась во дворе одного дома. Играла музыка. Без слов. Только музыка. Слова угадывались:
Помню, как в памятный вечер
Падал платочек твой с плеч,
Как провожала и обещала
Синий платочек сберечь…
По улице шла похоронная процессия. Впереди машина – гроб на руках. А впереди чёрно-белая фотография – хорошенькая девочка с выразительными глазами. И лёгкая улыбка… Кто не знал её, удивлялся этой не похоронной и совсем не прощальной музыке:
Сколько заветных платочков
Мы сохраняем с собой!
Нежные речи, девичьи плечи
Помним в страде боевой.
Я же не удивлялась, потому что сразу узнала на фото эту блокадную бабушку.
Это именно она, легко под любимую музыку, шла – летела к своему Петеньке.
Кто ещё не читал о приключениях Соньки и Саньки, подписывайтесь на канал и знакомьтесь со сборником "Неслухи"
Рассказы из серии "Диалоги Рыжего" по ссылке
Продолжение рассказов о Соньке и Саньке в подборке "Другое детство" и новая подборка "От судьбы не уйдёшь"
Добро пожаловать на канал.Читайте, подписывайтесь, комментируйте, ставьте лайки. Это помогает развитию канала.
Для связи и сотрудничества: svekrupskaya@yandex.ru
Грубость, ненормативная лексика на канале запрещены.
Копирование текста без разрешения автора запрещено.