В 1970-1980-ые годы сельские парни представляли собой наиболее привлекательную и стабильную (а потому востребованную) рабочую силу для городской милиции. Охота за ними у милицейских кадровиков разворачивалась уже на стадии демобилизации из армии. Приёмов подобной профориентации было немало (об этом я уже писал).
Но большинство из них ментально не были готовы к вызовам времени и новым реалиям, а в город их приводила банальная деревенская безысходность и неопределённость в выборе будущей профессии.
По окончании десятого класса я удивил родных и знакомых тем, что не стал поступать в институт. Для всех это стало шоком! Как так? Школьный активист и лучший ученик в классе, обладавший разносторонними талантами и способностями, и вдруг выкидывает такой фортель! Я же тогда просто понял, что ещё до конца не определился с выбором, а потому решил взять паузу на раздумье. Тем более, вскорости должны были забрать в армию. А посему решил отложить своё образование на потом и провести «остаток доармейской свободы» в совхозной полеводческой бригаде. Та закалила физически и научила на равных общаться со взрослыми мужиками, что позднее здорово помогло мне во взрослой жизни.
Когда вернулся из армии в родную конаковскую деревеньку и увидел несколько приглашений на милицейскую службу, долго не раздумывал, поскольку из всех возможных вариантов этот показался мне менее проблематичным в плане профессионального становления. Подумалось: а почему бы не попробовать? К поступлению на дневное обучение в ВУЗ за два года армейской службы основательно охладел, оставаться в деревне и «крутить быкам хвосты» парню с мозгами было унизительно, а определяться со своим будущим как-то надо было. Выход был один - в город!
Но вот что тогда более всего страшило деревенского паренька, так это боязнь этого самого города, куда он стремился перебраться - незнакомого, таинственного, чуждого по духу. Одна лишь мысль о том, что придётся покинуть обожаемую и такую знакомую деревню, где все друг друга знают и всегда готовы прийти на помощь, наводила тоску. И хоть умом я понимал, что нужно учиться, работать, развиваться, строить своё прекрасное будущее (а это возможно только в городских условиях), но на душе кошки скребли. Требовалось перебороть себя и наладить жизнь в иных условиях, в которых деревенским выходцам не всегда находилось место и легко дышалось.
Примет ли город меня с распростёртыми объятиями или же даст пинка: катись, мол, деревенщина! Паника нарастала с каждым днём - от начала оформления до момента объявления кадровиком, что принят на службу.
Жизнь в общаге - это отдельная песня! Хоть знакомые меня уверяли, что это самое весёлое и замечательное, что может быть в жизни, но я к этим восхвалениям относился с известным деревенским скепсисом. И не напрасно: за последующие пять лет имел возможность в этом убедиться. Основная проблема заключалась в том, что каждого моего соседа по комнате отличал сформировавшийся взгляд на вещи и всё, что происходит вокруг. Любой из них «лучше всех» знал: кто виноват, что делать, что слушать, что говорить и что думать. Разумеется, это приводило к недопониманию и конфликтам.
Поскольку общежитие оказалось ведомственным (находилось в ведении местного машиностроительного завода), подавляющую часть проживающих составляли молодые представители рабочего класса, такие же выходцы из окрестных деревень соседней Калининской области, не обременённые (в отличие от милиционеров) всякого рода условностями и ведущие довольно свободный (читай - разгульный) образ жизни, который они не могли позволить себе в своей сельской глуши.
Многие вещи тогда я просто не понимал или не принимал из-за того, что заложенное дообщаговой жизнью здорово отличалось от увиденного здесь. Тут неуместны аналогии даже с армейской средой обитания, где каждому было отведено своё место и прописан каждый шаг. Вот ведь парадокс: когда ты имеешь в казарме коллектив из трёх десятков человек, то почему-то быстро находишь общий язык с каждым. А вот когда воспитанному в деревенской атмосфере молодому парню приходится бок-о-бок существовать с двумя соседями по комнате, то возникает некий межличностный дискомфорт, и он зачастую начинает чувствовать себя неуютно. Приходится учиться жить в городском сообществе, приобретать необходимые для выживания навыки и бороться со своими психологическими зажимами.
Неудивительно, что моё городское поведение в подобных обстоятельствах выглядело несколько комично, «по-деревенски», а навалившиеся комплексы невольно сделали меня «белой вороной». До чего же верно утверждение, что можно вывезти человека из деревни, но вот «вывезти» деревню из него…
Не соглашусь с теми, кто считает, что деревенские легко приспосабливаются везде. Тут правильнее, пожалуй, сказать: они стремятся «сойти за местного». Но при этом классический (правильный) деревенский парень не станет ввязываться в сомнительные компании, не будет лазить по барам и ночным клубам, будет осмотрительным в тёмное время, не станет сорить деньгами, будет стараться на всём экономить (выработанная годами привычка)... Можно долго продолжать. Хотя, вне всякого сомнения, под влиянием новых факторов и у него постепенно будет происходить определённая смена ориентации жизненных ценностей - от проповедуемых в условиях села к свойственным городу.
Удивительное свойство любой общаги - она случайно сводит абсолютно разных людей и даёт возможность близко соприкоснуться с их «заскоками». Тут лучше с порога договориться с соседями по комнате: как будем жить-поживать, как питаться, кого приводить в гости, во сколько ложиться спать, как часто устраивать уборку и т.д. И уже через неделю выяснится - кто собой что представляет в бытовом плане вдали от родительской заботы.
По вполне понятным причинам поселение милиционера в одной комнате с гражданскими лицами было исключено, а потому моими соседями стали двое будущих сослуживцев - таких же калининских деревенских парней, правда, из Кимрского (достаточно «маргинального») района.
Один из кимряков, едва надев милицейскую форму, тотчас пустился во все тяжкие. Если на службе он ещё как-то держался, то в свои выходные отрывался по полной в увеселительных компаниях, время от времени возвращаясь в свою обитель в полностью разобранном состоянии и изрядно побитый. Частыми гостями у нас в комнате стали разбитные девчонки того же «кимрского разлива» (а их много тогда проживало в общаге), чье появление воспитанный на патриархальных деревенских традициях ваш покорный слуга терпел с трудом. В такие моменты я предпочитал прогуляться или уходил на другой этаж, где проживали ещё двое наших милиционеров. Те хоть тоже были родом из «кимряндии», но «правила социалистического общежития» соблюдали свято. А ещё убивало то, что будучи деревенским, он не был приспособлен к быту, а в довершение ко всему оказался любителем поесть на «халяву»: при виде блеска его голодных глаз сразу становилось понятно - заныкать приготовленный назавтра супчик или привезённые из деревни продукты бесполезно.
Продержался на службе наш любитель разгульной жизни около года, а позднее окончательно спился, вернувшись в родную деревню.
Второй милиционер не был столь ярым поклонником горячительного, но имел две другие слабости - был заядлым курильщиком (чего только стоили его прокуренные до желтизны усы!) и питал необузданную страсть к женскому полу.
Если с первым злом нам более-менее удалось справиться через полгода совместного проживания, то второй его порок приобрёл просто болезненно-маниакальный характер. Доходило до того, что при несении ППС он выбирал маршруты, где имелись места для уединений любвеобильных парочек (обустроенные теплые подвалы, чердаки, лесные массивы). И с каким же наслаждением и вожделением он взирал на открывавшиеся его взору откровенные любовные сцены! Сослуживцам порой приходилось силой оттаскивать его с места события...
В силу того, что девчонки старались чураться его компании (не говоря уж о более близком общении), в поведении нашего соседа стали проявляться элементы комплекса неполноценности. Кончилась его милицейская эпопея после того, как он завел себе подругу и неделю не выходил на службу. Но продержался в ОВД подольше - около трёх лет.
Замечу, что с появлением в общаге «милицейской диаспоры» облегчённо вздохнули комендант с воспитателем. Отныне они знали куда обращаться за помощью при нарушениях жильцами и посетителями правил проживания и общественного порядка. Собственно, подобное условие было оговорено с замполитом ОВД при нашем поселении. Так что, служба у милиционеров нередко продолжалась и по её окончании, добавляя нам авторитета в общаге. Местный люд знал об этом и заметно присмирел под надзором таких соседей...
После того, как я лишился милицейского соседства, в комнату был поселен воспитанный и интеллигентный инженер Жора. Было ему уже за тридцать, но вот с созданием семьи как-то не складывалось. На эту деликатную тему я старался с ним не разговаривать, да и он особо не лез мне в душу в части женских увлечений. Всё своё свободное время он проводил в общежитии, практически не выходя из комнаты и запоем читая всякого рода техническую литературу.
С ним у меня были проблемы иного рода. Из-за значительной разницы в возрасте и в силу малообщительности Жоры, в межличностном плане у нас возникла некоторая напряжённость. Правда, пересекались мы с ним довольно редко: когда я возвращался с дежурства (а это 2 часа ночи), он уже спал; когда же на следующий день уходил вечером на службу - тот ещё не приходил с работы. А по выходным оба разъезжались по своим родным краям. К слову сказать, ни разу мои ночные возвращения не стали поводом для жориных упрёков и жалоб: когда я женился и переехал во временное жильё, расстались мы с ним очень душевно…
Последние публикации на канале:
Подписывайтесь на мой канал! Проявляйте уважение к автору и друг к другу, воздерживаясь от откровенных оскорблений, хамства и мата в комментариях!