Тимур терпеть не мог летать. В каждом самолете ему казалось, что двигатели работают как-то неправильно. То слишком громко, то с перебоями. Особенно ненавидел он посадку — когда земля приближается с такой скоростью, что сердце падает куда-то в район коленей, а потом подпрыгивает к горлу.
Он протолкнулся в салон, волоча за собой потрепанный рюкзак. Голова гудела после трех месяцев на буровой. Болело где-то под левой лопаткой. От усталости или от холода — уже и не разберешь. Середина апреля, а там, на Севере, все еще минус двадцать.
Тимур плюхнулся на свое место у окна и закрыл глаза. Последние дни вахты он почти не спал — авральный режим. Теперь хотелось только одного: отключиться на все четыре часа полета, а потом еще сутки проспать дома, в собственной кровати. Один. В тишине.
— Простите, это место 12A? — голос прозвучал прямо над ухом, вздрогнули даже ресницы.
Тимур нехотя приоткрыл глаза и замер. Женщина стояла в проходе, придерживая небольшую сумку. Темно-русые волосы собраны в небрежный пучок. Лицо без косметики, только губы чуть тронуты блеском. В глазах — усталость и какое-то напряжение.
— Двенадцатое B, да, — Тимур кивнул, неловко привставая, чтобы пропустить соседку.
Она устроилась рядом, пристегнула ремень и достала книгу. Старую, с потрепанной обложкой. Видно, что перечитывала много раз. Странно. Сейчас все читают с телефонов.
Самолет начал выруливать на взлетную полосу. Что-то в женщине было такое... знакомое? Нет, дело не в этом. Она казалась неуместно настоящей среди пластиковых панелей салона, синтетических чехлов кресел и механических улыбок бортпроводников.
— Боитесь летать? — вдруг спросила она, не поднимая глаз от книги.
— А что, заметно? — Тимур удивился.
— Пальцы. Побелели от того, как вы вцепились в подлокотник.
Тимур разжал руку и почувствовал, как кровь возвращается к онемевшим пальцам. Забавно. Три месяца работы на высоте нескольких десятков метров над землей, среди машин, которые могут покалечить в секунду, а он боится какую-то консервную банку с крыльями.
— Да нет, не боюсь. Просто не люблю, — он повернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.
Но что-то мешало просто закрыть глаза и забыться сном. Самолет дрогнул, набирая высоту, и женщина, словно в ответ на эту дрожь, на мгновение зажмурилась. Ее брови сошлись на переносице, образуя две маленькие вертикальные морщинки.
— Вы тоже боитесь, — заметил он, не удержавшись.
— Вовсе нет. Просто... — она запнулась. — Просто возвращаюсь домой. После долгого отсутствия. Это всегда... непросто.
Ее голос звучал так, будто под словом "домой" скрывалось что-то совсем другое. Что-то сложное и болезненное.
— Понимаю, — Тимур кивнул. — Я тоже. Только что с вахты. Три месяца на буровой.
— Три месяца? — она наконец-то посмотрела прямо на него. Глаза оказались серо-зелеными, как северное море в пасмурный день. — Это долго. Семья, наверное, соскучилась?
В этом вопросе было что-то такое, от чего внутри все напряглось. Тимур отвернулся, глядя на проплывающие под крылом облака.
— Нету семьи. Был женат. Сейчас один.
— Извините, я не хотела...
— Да ничего, — он пожал плечами. — Бывает. Моя бывшая все время говорила, что я "эмоционально недоступен". Что, мол, даже когда я дома, меня как будто нет. Вечно где-то в своих мыслях.
Он не понимал, зачем рассказывает все это незнакомой женщине. Может, от недосыпа? Или просто приятно, что кто-то слушает, не пытаясь перебить или встрять со своим мнением.
— Знаете, иногда проще быть не дома, — тихо сказала женщина. — Дома все... настоящее. Там нельзя спрятаться от себя.
Их взгляды встретились, и Тимур почувствовал, как что-то произошло. Будто электрический разряд проскочил между ними. Знакомое чувство, но позабытое, как детская мечта.
— Я Алена, — она протянула руку.
— Тимур, — он осторожно пожал тонкие прохладные пальцы.
Бортпроводник прокатил мимо тележку с напитками. Тимур взял себе кофе, черный и крепкий, она — зеленый чай. Их пальцы случайно соприкоснулись, когда она передавала ему сахар. Он почему-то вздрогнул, словно от удара током.
— И куда вы... возвращаетесь? — спросил Тимур, размешивая сахар в пластиковом стаканчике.
— К дочери, — Алена помедлила, прежде чем добавить: — Наверное.
— Наверное?
— Я не видела ее пять лет. Ей сейчас восемь.
Что-то заставило Тимура задержать дыхание.
— Сложно объяснить... — она отпила чай, задумчиво глядя перед собой. — Я уехала, когда ей было три. Не справилась.
— С чем?
— Со всем, — Алена провела рукой по шее, словно та затекла. — С бытом, с одиночеством, с вечным недосыпом. У нее были проблемы со здоровьем. Я не спала месяцами. Муж постоянно в командировках. Мне казалось, я схожу с ума. Буквально. Слышала голоса, видела какие-то тени... — она осеклась. — Извините. Не знаю, зачем я все это говорю.
Что-то похожее на глухую боль кольнуло под ребрами. Тимур подумал о своей бывшей жене. Как часто оставлял ее одну. Как искренне считал, что зарабатывать деньги — это и есть забота о семье.
— И как... как ваша дочь?
— Хорошо. По фотографиям, которые присылает мой бывший, она счастлива. Растет. Ходит на рисование и танцы.
— А почему вы решили вернуться именно сейчас?
Алена отвернулась к окну. За стеклом проплывали белые клубы облаков, ослепительно яркие под лучами солнца.
— Мне позвонил бывший муж. Сказал, что Софья спрашивает обо мне. Что готова меня увидеть.
В салоне было тепло, даже душновато, но Тимур заметил, как она потерла ладони, словно пытаясь согреться.
— Я боюсь, что она меня не узнает, — прошептала она. — Или, что еще хуже, узнает и отвернется.
Они замолчали. Самолет тихо гудел, разрезая облака. Где-то позади плакал ребенок, и мать тихо шикала на него.
— А у вас... были дети? — спросила она через некоторое время.
— Нет. Не успели, — Тимур покрутил в руках пустой стаканчик. — Все откладывали на потом. Сначала диплом, потом стабильность, потом ипотеку выплатить... А потом уже и семьи не стало.
— Мы часто упускаем то, что прямо перед нами, — Алена улыбнулась краешком губ. — Словно никак не можем поверить, что самое важное – оно вот, на расстоянии вытянутой руки.
Что-то в ее улыбке напомнило Тимуру другое время. Дальний уголок школьного двора, где они с Маринкой из параллельного класса сидели в ворохе осенних листьев и говорили обо всем на свете. Это чувство полного доверия. Когда не нужно притворяться. Когда можно просто быть.
— У вас редкое имя, — сказала вдруг Алена. — Тимур. Как героя из книги.
— Да, мама любила Гайдара. "Тимур и его команда". Даже в детстве собирал соседских мальчишек, и мы тайком помогали старикам в поселке. Воду носили, дрова кололи.
— А я помню, как мой дед читал мне вслух "Чук и Гек", — Алена улыбнулась по-настоящему, и ее лицо преобразилось, стало каким-то светлым изнутри. — Там еще была телеграмма, которую съела собака. "Дорогие Чук и Гек..."
— "Мама ваша захворала тчк телеграфируйте здоровье тчк Остаюсь любящий папка", — неожиданно для себя закончил Тимур. И они рассмеялись, как дети.
Бортпроводник принес обед. Они почти не заметили, что едят — говорили без остановки. О книгах, которые оба любили в детстве. О местах, где бывали. О странных людях, встреченных в путешествиях. Она рассказала, как работала в детском хосписе медсестрой, а потом не выдержала и уехала волонтером в Индию, где пыталась заново собрать себя по кускам.
— Знаете, что самое сложное? — сказала Алена, когда их разговор вернулся к теме возвращения. — Признать, что ты облажался. По-крупному. И что нет никакой гарантии, что облажаешься снова.
Тимур, не задумываясь, коснулся ее руки своей.
— Я думаю, ваша дочь будет рада вас видеть. Дети... они же чувствуют искренность. А вы искренне хотите все исправить.
Алена посмотрела на их руки — его, крупную, с мозолями от тяжелой работы, и свою, тонкую и бледную. Потом подняла глаза.
— А вы зачем возвращаетесь? К чему?
Тимур помедлил. Он никогда не задавал себе этот вопрос. Зачем? К пустой квартире? К компьютерным играм по ночам? К случайным свиданиям с женщинами, имена которых мгновенно забывал?
— Не знаю, — честно признался он. — Наверное, пора что-то менять.
— Знаете, что меня всегда удивляло? — Алена заправила за ухо выбившуюся прядь волос. — Как мы тратим годы, десятилетия на то, чтобы запутать свою жизнь до невозможности, а потом, в какой-то момент, все становится простым и ясным. Как будто внезапно видишь выход из лабиринта, который все время был перед тобой.
За окном начали сгущаться сумерки. Где-то впереди виднелись огни города, к которому они приближались. Домой. Только что это слово значило для каждого из них?
— Дайте мне свой телефон, — неожиданно попросил Тимур.
— Зачем? — удивилась Алена.
— Просто дайте.
Она протянула ему старенький смартфон. Тимур быстро записал свой номер и имя.
— Я хочу знать, как все прошло. С вашей дочерью, — он вернул ей телефон. — Позвоните мне. Или напишите. Хорошо?
Алена кивнула, закусив губу.
Самолет пошел на снижение. Тимур почувствовал знакомое падение в животе, но на этот раз оно было другим — словно в детстве, когда катался на качелях, и был этот момент невесомости на самой верхней точке, перед падением. Момент, когда ты одновременно нигде и везде.
— Я напишу, — пообещала Алена, пряча телефон в сумку. — Обязательно.
Они замолчали. Каждый думал о своем. О том, что будет дальше. После того, как они выйдут из самолета и пойдут разными дорогами. Есть встречи, которые, кажется, длятся вечность. И расставания, похожие на короткий выдох.
— Знаете, что я вспомнил? — Тимур повернулся к ней. — У Гайдара в "Чуке и Геке" в самом конце есть такие слова: "Что такое счастье — это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю".
— Крепко любить и беречь, — эхом повторила она. — Да. Именно так.
Колеса коснулись посадочной полосы. Пассажиры зааплодировали. Алена и Тимур лишь переглянулись и улыбнулись друг другу.
Иногда одна встреча, один разговор на высоте десяти тысяч метров может изменить направление всей твоей жизни. Или, по крайней мере, напомнить о том, что выход из лабиринта всегда был перед тобой. Нужно только поднять глаза и увидеть.
Читайте также: