Мысленные заметки Уорнера. День 32
Несколько мгновений она просто ест, и я не спешу нарушать комфортную тишину, но в какой-то момент она вдруг начинает сильно нервничать. Мои глаза непроизвольно переключаются на нее, и она смотрит на меня с неуверенностью? близкой к страху. Она готовится к чему-то, понимаю я. Спектакль, недоигранный утром, продолжится прямо сейчас.
- Я хочу, чтобы ты убрал камеры из моей комнаты.
Одна простая фраза. Но ее оказывается достаточно, чтобы заставить мое дыхание застыть на мгновение, прежде чем я беру себя в руки и откидываюсь на спинку стула, изучая ее.
Вот оно. Вот ради чего все это было. Вот для чего было приложено столько усилий. Вот причина по которой она пыталась быть милой и угодливой весь этот день. Она хочет избавиться от камер.
Наверняка именно это она обсуждала с Кентом, когда они разговаривали наедине. Я даже не могу быть до конца уверен, что это была ее идея.
Что-то внутри меня переключается. Все ощущение уюта и теплоты выдувает, словно кто-то распахнул форточку, позволяя холодному воздуху проникнуть в комнату. Я чувствую напряжение, которого не должен чувствовать. Я прекрасно знал, что она затеяла игру, что у нее есть какая-то просьба. Я знал это с самого начала. И, конечно, я был уверен, что это касается Кента. Я не предполагал, тем не менее, что она попросит об этом.
Я был практически уверен, что речь пойдет о его безопасности. Что она попросит не причинять ему вреда, еще раз гордо продемонстрирует мне свою человечность и мою жестокость. Это было бы благородным поступком, проявлением чистой доброты с ее стороны и заботы о других людях. Но она просит о совершенно другом. О чем-то гораздо более эгоистичном. Личном.
Я почти разочарован.
В голове невольно всплывает разговор с отцом, его фразы о том, что было бы, если бы у нее не было ее проблем с прикосновениями. Я тут же выбрасываю эту мысль из головы. Я стоял рядом с ними обоими. Я не чувствовал никаких эмоций, которые могли бы подтвердить, что они зашли так далеко в своих отношениях. Нет. Это совсем другое.
Это нисколько не меняет моих чувств по поводу всего этого. Она по-прежнему продолжает играть роль святой невинности, но даже не пытается спрятать от меня своих демонов. Я удивлен, как она сама не поражается собственной наглости.
Я поддаюсь первой, самой естественной реакции на ее просьбу.
Естественно, я сразу же отвечаю категоричным отказом.
- Не обсуждается.
Джульетта немедленно включается в диалог, начинает приводить аргументы, делать мне взаимовыгодные предложения, а если говорить попросту – шантажировать меня. Дай мне то, что я хочу, и, возможно, завоюешь мое доверие.
- Ты хочешь, чтобы мы были на одной стороне? Это невозможно, если ты обращаешься со мной как с заключенной.
- Это вынужденная мера, и, отчасти, ты сама в этом виновата.
- Тогда я буду вести себя как заключенная.
- А в других условиях ты бы вела себя как мой союзник?
- Я бы рассмотрела этот вариант. Возможность того, что тебе можно доверять.
Мне хочется подняться и поаплодировать ей стоя. Она действительно очень способная. Она не пробыла здесь даже недели, но уже плетет интриги, находит союзников и налаживает тайные связи у меня за спиной, обманывает, пытается манипулировать. Она как рыба в воде в этой стихии, хотя и отказывается это признавать. Кто бы мог подумать, что она так быстро поймет, какой тактики ей стоит придерживаться. Вопрос доверия. Прекрасный ход человека, который, похоже, уже продумал стратегию своего поведения. Я решаю воспользоваться этим и поднести зеркало к ее лицу, заставить ее посмотреть на саму себя. Я почти уверен, что она даже не осознает, что на самом деле делает.
Я фыркаю и открыто озвучиваю ей свои мысли.
- Пытаешься манипулировать мной.
Ни капли удивления или смущения. Ни капли раскаяния за свою ложь.
- Нет.
- Я совсем не против. Все что угодно, лишь бы ты проявила свою истинную натуру.
Это единственное, что смущает ее. Я вижу, как она ерзает на стуле из-за неудобного для нее обмена фразами. Но это не из-за того, что она осознала свое поведение, а из-за того, что ее слишком легко раскрыли. Диалог идет совсем не туда, куда ей хотелось бы, все оказывается несколько сложней. Хотя я должен отдать ей должное, она не отступает, не тушуется, а продолжает пытаться получить то, что ей нужно. Она умеет быть настойчивой и упрямой, когда хочет.
- Ну так что? - Ее взгляд полон не просьбы и не надежды. Нетерпения. Она хочет, чтобы я сам вернулся к волнующей ее теме. Чтобы ей даже не пришлось просить. Я не собираюсь делать этот диалог более легким для нее. Мне нравится видеть, как она извивается.
- Что?
- Камеры.
Она даже не думает отступать, и мне хочется ухмыльнуться ее целеустремленности, вместо этого я откровенно подтруниваю над ней, задавая вопросы, ответы на которые очевидны, но подтекст которых, я верю, должен быть информативным для нее.
- Они тебе не нравятся?
- Я не люблю, когда за мной наблюдают.
- Никто не любит.
Я говорю это намеренно. Я знаю, что я делаю. Я не должен, но все же… Это почти потребность показать ей, как она не права, как многого она не понимает. В глубине души я хочу, чтобы она знала правду, чтобы она осознавала, что стоит за моим непостоянным поведением и скрытыми мотивами.
Она смотрит на меня, не моргая. О чем-то активно размышляет, сбитая с толку. Но в конечном итоге решает отложить это в сторону. Она снова переключается на попытку убедить меня. Она действительно решительно настроена и, кажется, не собирается уйти отсюда, не добившись своего. Неудивительно, что она так легко согласилась на этот ужин. Он был ей нужен, возможно, даже больше, чем мне. Она была разочарована тем, что ей не выпало шанса получить желаемое раньше, и у нее нет желания откладывать этот вопрос до следующего раза.
- Каждый мой вдох контролируется. Во всех коридорах в любое время суток на расстоянии в пять шагов друг от друга стоят охранники. Ключ-карта, которую ты мне дал, больше не работает, я проверяла. У меня нет доступа в свою комнату. Камеры не имеют большого значения.
Это такая наглая бессовестная ложь. Очередная с ее стороны. Конечно, они имеют значение. Она хочет привести Кента в свою комнату. Это очевидно. Джульетта пытается играть со мной в нелепые, жалкие игры, но она даже не пытается задуматься, что вся эта ее возня очевидна для меня. Это все равно что наблюдать сверху за человеком, который пытается выбраться из лабиринта и уверен, что движется в верном направлении. Но ты видишь все его шаги наперед. Она пытается переиграть меня, но едва ли желает думать о том, что может недооценивать противника. В очередной раз. Она пытается пытаться. Забавный и нелепый каламбур.
Судя по всему, она верит, что, если бы я знал правду об ее истинных намерениях, Кента бы уже не было в живых. Именно поэтому предубеждения опасны. Ты делаешь вывод, не позволяя другим возможностям остаться даже теоретически вероятными. Ты предполагаешь и тем самым загоняешь себя в угол, лишая маневренности. Она забывает, что я гораздо более коварен даже в ее представлении обо мне. Что я могу желать не только смерти Кента, я мог бы его помучить. Но она выбрала видеть во мне лишь убийцу, который стреляет не раздумывая. Каждый раз. Вот так просто. Она не задумывается, что я могу любить убивать по-разному, не только быстро, но и медленно, мучительно, растягивая собственное удовольствие, играя жертвой, как кошка мышкой. Если бы она просто подумала о такой возможности, она бы не бросалась в огонь так рьяно. Она действовала бы осторожнее, медленнее. Постепенно завоевывая мое доверие и усыпляя бдительность. Она бы перестала прятаться, а затем поставила бы себя в неловкую ситуацию из-за наличия камер. Чтобы мне самому захотелось облагодетельствовать ее. Но она спешит. И этим она совершает ошибку.
- Ты пытаешься что-то скрыть от меня? - Спрашиваю я, разглядывая собственные ногти. Мой голос звучит равнодушно и даже слегка высокомерно. Хотя это не только игра. Весь этот разговор действительно заставляет меня так себя чувствовать.
Мои слова заставляют ее встревожиться. Ну еще бы. Она боится, что я узнаю о ее тайных встречах с Кентом. Ужасно боится. Это почти смешно. Почти.
- Я хочу просыпаться в одиночестве, а не под чьим-то пристальным вниманием.
Это так странно вести диалог, не пытаясь достигнуть какой-то определенной цели, не пытаясь показать правильные эмоции, а просто позволяя себе следовать за своими чувствами. Меня ужасно раздражает, что мы вообще обсуждаем эту тему, и я даже не пытаюсь привычно скрыть свое раздражение за маской сдержанной рациональности или спокойствия. Вместе с тем я осознаю, насколько сильную эмоцию у нее вызовет мое поведение, как сильно она занервничает. Я привык вписывать даже естественные реакции в выбранную мной модель поведения. Это происходит неосознанно, на подсознательном уровне. Видимо, я уже просто не умею действовать по-другому, не просчитывая возможные варианты, и даже не задумываясь позволяю себе проявлять лишь те эмоции, которые играют мне на руку, хотя ей и удается время от времени заставить меня изменить своим привычкам. Возможно, когда я проанализирую весь этот диалог позже, я пойму, что вел себя опрометчиво. Но я определенно не планирую думать об этом сейчас. Вместо этого я начинаю очередную атаку.
- А иначе что? Убьешь кого-нибудь?
Я знаю, как сильно ее беспокоит тема убийства. Это мучает ее, настоящая пытка. Ненависть, стыд, презрение к самой себе. Она так стремится отрицать случившееся, что этот предмет обсуждения является для нее запретным. Возможно, это причина, по которой она не рассуждает о том, на что я действительно могу быть способен. Она боится копаться в этом, потому что каждый раз рискует перейти с меня к самой себе.
- Перестань так говорить. Я не убийца. Я не убила Дженкинса.
Дженкинс… Я смотрю на нее, ожидая, когда правильная мысль осядет в ее голове. И это происходит. Медленно, отравляюще, пропитанно ненавистью ко мне и к самой себе. Конечно, речь не о Дженкинсе.
- Это был несчастный случай. Я хотела помочь.
Хочу ли я ее оскорбить? Пытаюсь ли я заставить ее ненавидеть себя? Скорее, я хочу показать ей, что мы не такие уж и разные, и что ситуации бывают разные, и что порой все не такое, каким может показаться. Я делаю это двумя предложениями. Я знаю, что это заставит ее задуматься. Не сейчас, позже, когда она вернется в свою комнату и останется одна. Вот тогда, лежа под своим одеялом или прячась в ванной, она задумается над моими словами.
- Я тебе тоже хочу помочь, но ты же мне не веришь. Не любая помощь благо в глазах того, кому пытаешься помочь, не так ли?
Мы смотрим друг на друга так пристально, что мне кажется, если бы рядом стояла свеча, она бы вспыхнула. Мы словно пытаемся пронзить друг друга, испепелить. Она говорит, но ее голос звучит более глухо, мрачно.
- Мы говорим об абсолютно разных вещах.
Как легко она расчерчивает границы. Мой тон кажется слишком ядовитым даже мне самому.
- Ой ли?
Она нелепо сжимает в руке вилку, будто готова наброситься на меня с ней прямо сейчас. Сразу же после того, как сказала, что убийство никогда не было ее истинным намерением. И я подбрасываю еще одно полено в этот пожар.
- Мне стоит начинать бояться?
Как же она злится. Она кипит от гнева, еле сдерживая желание наброситься на меня, чтобы уничтожить. Она не делает этого лишь потому, что все еще надеется получить желаемое. Поэтому она снова возвышает себя надо мной.
- Все что ты делаешь, ты делаешь для собственной выгоды. Но я…
Лгунья. Она такая лгунья. Она определенно хочет избавиться от камер не ради Кента. Она действует в своих корыстных интересах.
- Расскажи об этом тому мальчику.
- Прекрати.
Я не знаю, что на самом деле произошло в том магазине, и я никогда не думал, что она действительно виновата в этом. Я просто пытаюсь продвинуться куда-то дальше в нашем диалоге.
- Ты ведь уже знала, что твои прикосновения убивают, не так ли? Почему тебе вообще пришла в голову идея прикоснуться к нему?
- Чтобы спасти от его матери! - Она почти кричит, но не ее тон, а ее слова – то, что отрезвляет меня. - Она была жестока с ним, она обращалась с ним как с животным. Она держала его на поводке! Он плакал, но она не обращала на него внимания. Его грудь пересекали цепи, которые она на него надела, а когда он упал, сказала, что это его вина. Что он сопляк. Что его отец узнает. Ему было три года! И она хотела, чтобы он перестал смущать ее…
Оглушающая тишина.
Я вижу холодные, насмешливые, равнодушные глаза перед собой. Искаженное в брезгливой гримасе лицо. Занесенная надо мной рука. Ты это заслужил, это твоя вина. Потому что ты жалкий сопляк.
- Я забыла… Я так хотела помочь, что забыла о том, что сняла перчатки. Было так жарко…
Крики мольбы и слезы. Кровь на моих руках, когда я подношу ладонь к лицу. Ему было все равно. Я был его игрушкой. Я вспоминаю все, что он делал с моей мамой, каким он был с ней… Она тоже была его игрушкой. Весь мир стал его игрушкой. Его развлечением…
- Уорнер?
Я слышу свое имя, доносящееся сквозь густой туман. Ее голос. Мысль проносится в голове мгновенно, и я улыбаюсь, качая головой.
- Что?
Она не понимает. Конечно, она не понимает. На мгновение ко мне возвращается легкость, которую я так небрежно потерял в течение нашего разговора.
- Мое имя. Ты только что назвала мое имя. Это первый раз, когда ты обратилась ко мне напрямую.
Она в таком ужасе, как будто совершила преступление. Ужасно смущенная, ужасно нервная. Я избавляю ее от необходимости как-то выпутываться из этого. Не дожидаясь от нее какой-либо реакции или ответа, я встаю из-за стола и начинаю ходить по комнате.
Что я, черт возьми, делаю? Во что я превращаюсь? Разве я не говорил себе, что никогда не стану таким, как он. И вот где я. Не становлюсь ли я пугающе похожим на него? Где граница между тем, чтобы позволить себе проявить эмоции, и тем, чтобы стать бездушным монстром? Есть ли она вообще эта граница? Или если тебе приходится удерживать монстра в клетке, значит это и есть твоя истинная натура, которую ты просто стараешься не замечать? До поры, пока она не проявит себя.
У меня есть всего несколько секунд на то, чтобы решить, что я буду делать дальше.
Я должен наконец-то быть честным с самим собой и посмотреть правде в глаза.
Мое поведение, моя неприкрытая агрессия и, назовем это своим именем, обида - не часть стратегического плана, не стремление привести ее к какой-то мысли и даже не усталость.
И я позволяю себе признаться, что я ревную ее. Именно так. Я так злюсь, потому что ужасно ее ревную. Их общение меня по-настоящему бесит. Ее желание, чтобы он был рядом с ней, выводит меня из себя.
Именно поэтому я так веду себя с ней.
Я ревную ее, потому что она мне нравится.
Мы вроде бы не ладим, но глупо отрицать, что она опускает барьеры. После того, что произошло вчера, она ждет от меня чего-то большего. И абсурдно отрицать, что ее ожидания и надежды заставляют меня ликовать.
Наше общение выхолащивает нас обоих, но оно нужно мне, я нуждаюсь в этих разговорах, в этих спорах, в этих бушующих эмоциях, в которых она топит меня раз за разом. Если я отключу эти камеры…
У нас могло бы быть еще одно место, куда доступ был бы только у нас двоих. Еще одна возможность укрыться от его глаз. Мне нужно это отсутствие камер так же, как и ей. Мне нужно больше мест, времени, возможностей просто общаться ней. Говорить свободно и без ограничений, не будучи связанным по рукам и ногам, пусть даже и оставаясь на длинном поводке. Я хочу иметь больше возможностей вести себя ближе к реальному себе, а не образу главнокомандующего, который я вынужден постоянно носить. Мне это нужно.
Но она делает так много, старается так сильно, так рискует только ради того, чтобы получить возможность видеться с ним. И если я отключу эти камеры, я предоставлю им такую возможность. Он сможет прийти к ней…
Эгоистичная часть меня хочет убрать Кента как можно дальше от нее. Я хочу изолировать их друг от друга. В конце концов, никогда не планировалось, что он останется рядом с ней надолго. Это было бы простой задачей. Мне даже не пришлось бы ничего никому объяснять… Даже ей…
Простое решение, которое находится у меня в руках.
Ревность бушует и неистовствует в моих венах, затуманивает разум, ослепляет, приводя в бешенство, лишая баланса.
Именно поэтому я хочу дать ей большую свободу.
Я хочу быть ей нужен. Я хочу, чтобы она хотела видеться со мной так же, как она хочет видеться с Кентом. Я хочу, чтобы она сама этого хотела. Чтобы ей было нужно общение со мной так же, как мне нужно общение с ней. Я хочу, чтобы у нее был выбор, и чтобы она сама выбрала меня вместо него. Он, черт возьми, ничего к ней не чувствует. Она не может не заметить этого в какой-то момент. И я хочу, чтобы она сама поняла, для кого она действительно важна. Я хочу победить, не вынудить ее, не заставить, не приказать. Я хочу, чтобы она сделала это добровольно, по собственному желанию.
Я представляю, как может выглядеть их общение. Он не может к ней прикасаться. И, судя по его эмоциям, он даже не слишком стремится к этому. Она в любом случае просто не позволит этому случиться, потому что слишком боится причинить ему вред. Они будут разговаривать. Точно так же, как мы разговариваем постоянно. И хотя у него есть преимущество, потому что она знает его и доверяет ему, так даже интереснее. К тому же у него также есть секреты, о которых она все еще не знает. Я уверен, что нет. Наши ситуации не так уж сильно отличаются, и если мне нужно выиграть ее симпатию, я хочу сделать это в честной борьбе. Я хочу победить на равных, мне не нужны особые условия.
Я знаю, что уже принял решение. Хотя отец никогда не позволит этого сделать. Плевать. Я разберусь с этим. Я найду способ, но я предоставлю ей столько свободы, сколько смогу.
Что ж, в моей голове теперь есть определенность, а за ней приходит и четкий план дальнейших действий. Даже если я признался самому себе, что она нравится мне и я ревную ее, даже если я готов предоставить ей свободу, это еще не значит, что я просто отойду буду наблюдать как развивается ситуация со стороны. И это не значит, что я дам ей то, чего она хочет, без какой-либо выгоды для себя. Я сделаю все это, но я сделаю это на своих условиях.
- Если я уберу камеры, что ты сделаешь для меня?
Мгновение замешательства, прежде чем она спешит ответить.
- Ничего.
Забавный способ вести переговоры. Я усмехаюсь и качаю головой. Она так увлеклась доказыванием своей ценности, что забыла: она ценна только до тех пор, пока от нее хотят что-то получить взамен. Трудно заключить сделку без взаимного сотрудничества.
- Тебе не кажется, что это будет немного… нечестно с твоей стороны? Тебе нужно научиться вести переговоры.
- Я не хочу ничему учиться, я хочу, чтобы ты убрал камеры.
Она боится того, о чем я могу ее попросить. Не чего-то конкретного, просто ее пугает неизвестность. Ее действия поспешны, ее ответы продиктованы нервозностью.
- Я могу даже убрать охрану в коридоре у твоей комнаты.
Я даю ей чуточку больше, обещания, которые кажутся еще более сладкими и желанными. Моя готовность идти на уступки лишь еще больше нервирует ее.
- Так сделай это.
- Предложи мне что-то, чтобы мне захотелось.
Боже, как же она прекрасна в этом своем смятении, недоумении, негодовании, в попытке понять, какой шаг ей нужно сделать следующим, чтобы не попасть в ловушку.
- Чего ты хочешь?
Мне снова начинает нравиться эта игра. Мне почти смешно. Все становится намного проще, когда перед тобой вырисовывается четкий план. И мне нравится дразнить ее. Так что я ухмыляюсь, мой голос звучит глубже.
- Это опасный вопрос.
Она ужасно смущается, кусает нижнюю губу, возмущенная моим поведением.
- Какое условие ты бы предложил?
Чего я хочу? Чего я хочу на самом деле? Ничего не изменилось на самом деле. Как бы меня не отвлекали сторонние факторы, моя цель всегда была и остается неизменной. Мы здесь по одной единственной причине.
- Прикоснись ко мне.
Она поджимает губы, разочарованная тем, что я не менее упрямый, чем она сама.
- Еще варианты?
- Мне больше ничего не нужно.
Это вызывает у нее бурную реакцию. Неудивительно. Мы только что говорили об убийстве того мальчика, и резкий переход к теме прикосновения ко мне не может быть для нее спокойным.
Она подлетает ко мне, разъяренная, разгоряченная. Злится. Вскипает слишком резко. Но эта эмоция… Это нечто большее, чем просто возмущение. Сюда примешивается беспокойство. Слишком теплое, слишком горячее, как если бы ей было не все равно. Словно речь идет не о чужом ей человеке. Словно она заботится и пытается предотвратить катастрофу.
- Ты сумасшедший! Я не хочу ни к кому прикасаться, ни к тебе, ни к кому-либо другому.
Ее слова звучат слишком по личному, и, кажется, она сама пугается этого. Но все ее предосторожности в любом случае не имеют смысла. Она здесь только ради этого, только из-за этого. Это никогда не зависело от ее желания.
- Тебе в любом случае придется это делать. Я уже убедил своего отца, что ты можешь быть полезной в борьбе с мятежниками. Тебе придется доказать, что это действительно так.
Пауза.
- Зачем ему это?
- Это дешево, быстро, эффективно, долговечно, ты знаешь. Отец очень практичен.
- А если я откажусь?
- Подумай сама. Это просто на самом деле.
- Меня убьют? Вернут в клетку?
Ей нужно было это понять давным-давно. Если кто-то захочет ее использовать, он найдет для этого возможности. Мне удалось убедить отца, что, завоевав ее доверие, мы будем меньше рисковать. Лучше иметь союзника, который не мечтает тебя уничтожить. Однако если она не будет сотрудничать, рано или поздно он изменит свое решение. Но она словно не хочет этого понимать. Она готова защищать всех и каждого. Она, черт возьми, защищает меня. Это очевидно. Я чувствую это. Я вижу это. В данный момент я для нее последний человек, заслуживающий заботы. Но она так боится саму себя, что готова пожертвовать собственным благополучием, лишь бы никому не навредить. Будто ее решения имеют хоть какой-либо смысл.
- Ты действительно в это веришь? Джульетта, милая, твоя кожа опасна и когда ты без сознания, и когда ты связана, и когда ты не желаешь иметь со всем этим ничего общего.
Она почти задыхается, не в силах подобрать слова.
- Ты… ты…
- Поблагодаришь меня как-нибудь в другой раз.
- Я…
- Тебе пора понять, что ты не такая, как все остальные. И это хорошо. Ты способна на гораздо большее. Позволь себе быть тем, кто ты есть. Прими себя такой, какая ты есть. Пользуйся тем, что дала тебе природа. Развей в себе эту силу, получи контроль над собой и власть над окружающими. Это ведь так просто. Я не понимаю, почему ты так упрямо отказываешься от самой себя.
Я говорю с ней громко и эмоционально, но на самом деле внутри я холоден и спокоен. Потому что я снова веду свою игру, и я знаю, что мои провокации работают. Я использую одни и те же рычаги, которые уже сумел обнаружить. Я знаю, что ей не нравится, когда ее называют слабой. Когда ей говорят, что она ни на что не способна. Я знаю, что она хочет быть кем-то большим.
- Я не хочу быть такой, как ты…
- Убийцей?
- Пожалуйста…
- Ненавистной для всех?
- Прекрати…
- Изгоем?
- Не…
- Тебе не кажется, что уже немного поздно? Ты уже все это. Так почему бы не повернуть ситуацию в свою пользу?
- Я не…
- Если ты думаешь, что это не так, значит ты лжешь самой себе. Всю свою жизнь ты чувствуешь себя на грани безумия, не так ли? Столько людей вокруг называли тебя сумасшедшей, что ты сама действительно начала в это верить. Ты все время задавалась вопросом, правы ли они, действительно ли ты то чудовище, которым они тебя называют и возможно ли это исправить. Ты думала, что если будешь немного лучше, умнее, милее, мир изменит свое мнение о себе. Ты так привыкла винить во всем себя.
Я говорю о ней, но я и сам чувствую то же самое. Мы действительно гораздо больше похожи, чем она даже не осмеливается предположить. Два заложника обстоятельств. Ее губа дрожит, она близка к тому, чтобы заплакать. Я понимаю ее чувства и мне жаль ее, но без этого я никогда не смогу вытащить ее из ее кокона, в который она возвращается каждый раз, когда меня нет рядом.
- Столько лет ты подавляла всю свою ярость и негодование, потому что ты хотела, чтобы тебя любили. И ты делала то, что они говорили тебе делать. Шла куда они говорили идти. Ты даже не пыталась бороться. Ты слепо следовала за ними, чтобы они наконец-то повернулись к тебе лицом и улыбнулись тебе. Но все, что ты видела, лишь их спины и тычки. Возможно, я понимаю тебя гораздо лучше, чем ты думаешь, Джульетта. Может быть тебе стоит довериться мне. Может тебе следует принять тот факт, что всю свою жизнь ты пыталась быть той, кем ты никогда не являлась. Но что бы ты ни делала, эти ублюдки никогда не были тобой довольны. Они никогда не были удовлетворены. На самом деле им всегда было плевать на тебя.
Мои слова откликаются во мне так же, как и в ней. То же возмущение, та же обида, то же чувство несправедливости. Я был на ее месте так долго, прежде чем выбрал бороться, принимать решения независимо от него и его желаний и требований. Я все еще заложник, но я закладываю мины под его столь кропотливо возведенный замок, чтобы в какой-то момент взорвать его в одно мгновение.
Сила ярости, которая подпитывала ее раньше, сменяется унижением, и она еле шепчет слова.
- Ты.. Ты пытаешься делать то же самое…
- Это неправда! - Я вкладываю в эти слова всю силу убеждения. Я хочу, чтобы она верила мне, чтобы она знала, что я ей не враг. Я забочусь о ней. Я желаю ей лучшего.
И я знаю, что она тоже заботится обо мне. Чтобы она ни говорила и ни думала про себя.
Я чувствую ее внутреннюю борьбу и знаю, что мои слова мучительны для нее. Я хочу ее успокоить, поэтому протягиваю руки и беру ее лицо в свои ладони так нежно, как только могу. На мне все еще перчатки, ей не о чем беспокоиться. И я чувствую, что она жаждет этого утешения, она жаждала его весь день, она нуждается в этих тепле и заботе, даже если они исходят от меня. Слишком замерзшая за годы одиночества, она отчаянно тянется к любому источнику тепла.
Мой голос звучит мягче, глубже, тише, нежнее, хотя и все так же настойчиво и интенсивно.
- Перестань стараться для кого-то. Подумай о себе, хотя бы раз. Будь эгоистичной, делай то, чего тебе действительно хочется, на что ты действительно способна. Тебе больше не нужно быть милой, если ты хочешь выплеснуть негатив, накопившейся внутри. Тебе больше не нужно сдерживать ярость или боль. Уничтожь их всех, если хочешь. Бери то, что тебе нужно. Владей всем этим миром, если только так ты сможешь изменить его так, как сама того желаешь. Открой свое сердце, свой разум. Покажи, что на самом деле скрывается там, глубоко внутри. Ненависть, боль, ярость, обида, разочарование? Покажи все это.
- Я не хочу быть плохой. Я не хочу отвечать злом…
Этот разговор кажется практически бессмысленным. Она еще не готова. Конечно, она еще не готова. Не сегодня. Не сейчас. Не здесь и не так.
Я отпускаю ее лицо и смотрю на нее с сочувствием.
- Как ты можешь не хотеть дать отпор? Когда тебя ранят снова, и снова, и снова? На что ты рассчитываешь? Что им надоест унижать тебя и они просто о тебе забудут? Ты готова просто сбежать? Спрятаться и сидеть в темноте, как в твоей камере? Это все, чего ты достойна?
Это все, что нужно, чтобы она снова сорвалась. Чтобы боль перевесила чащу ее эмоциональных весов.
- Ты думаешь, что потому что меня не любят, потому что меня ненавидят, потому что я нежеланная, я должна быть бесчувственной? Ты думаешь, у меня нет сердца? Ты думаешь, я утратила чувства любви или сочувствия? Ты думаешь, что я должна причинять боль, потому что я на это способна? Думаешь, я монстр? Чем ты лучше их? Ты думаешь, что я чудовище, как и все остальные. Ты меня совсем не понимаешь…
Я точно знаю, что будет дальше. Я точно знаю, до какого состояния я довел ее. Поэтому я нажимаю кнопку вызова на своем запястье.
- Возможно, так и есть.
Я добавляю нотку разочарования в свой голос. Резко отступаю. И это работает. Конечно, это работает. У нее есть не только надежды и ожидания на мой счет, не только потребность в утешении. Она также видит мои надежды и ожидания в отношении ее, и в глубине души она хочет им соответствовать. Она хочет быть той сильной девушкой, которую я ей описываю. И мое разочарование разочаровывает ее саму. Она не хочет, чтобы мое представление о ней, возможно, единственного человека, кто верит в нее и видит в ней нечто большее, угасло. Чтобы это оказалось не моим ни на чем основанным безумием, а реальной оценкой ее поведения и последующим за этим чувством неоправданных надежд. Я знаю, что она уже на грани. Она сделает все, чтобы доказать, что я был прав раньше, а не сейчас. Ее гордость и желание быть лучше сильнее ее страхов.
- Возможно, я ошибся в тебе. Ты слабая. В тебе ничего нет. Много громких слов, и ничего больше. Ты способна лишь сидеть в углу и жалеть себя. Ты можешь лишь дерзить, но когда доходит до дела… Ты будешь наблюдать, как мир разваливается на части, и жаловаться на свою горькую судьбу. Вместо того, чтобы взять себя в руки, забыть о своих моральных принципах и действовать. Пока ты будешь пытаться быть хорошей для всех, пока ты будешь играть роль благодетеля, жалеть всех и каждого, чтобы, не дай Бог, никого не ранить или не обидеть, пока ты будешь думать, как несправедливо мир обошелся с тобой, этот самый мир сгорит дотла. И те, кто гораздо сильнее тебя, те, у кого гораздо меньше совести и менее обострено чувство справедливости, будут действовать. В своих собственных интересах. Сиди и дальше в своем темном углу. Верь в мир во всем мире и в спасителей, которые придут и вызволят тебя. Позволь своему потенциалу так и не быть раскрытым. Наблюдай со стороны, зато останешься хорошей. Я правда думал, что ты лучше этого. Я ошибался. Очень жаль, что такая сила досталась столь никчемному человеку.
Это все, что нужно. Она безумно зла, полна негодования, она делает шаг ко мне и ударяет меня кулаком в грудь. Она наконец-то позволяет себе проявить эмоции. Она замечает мою реакцию и ударяет снова.
- Ну наконец-то! Я так долго ждал, когда ты позволишь этому огню прорваться наружу. Выплесни на меня всю свою ненависть.
Сожаление тут же гасит ее пыл, и она пытается отступить, но я хватаю ее руки.
- Не трогай меня!
- Заставь меня отпустить тебя.
- Отпусти.
- Заставь меня.
Я знаю, что будет достаточно одной фразы, чтобы она капитулировала. Так что я наклоняюсь к самому ее уху и тихо шепчу.
- Они ведь правы, да? Ты никчемный червяк, копошащийся в грязи. Неспособный ни на какие действия.
- Сними рубашку.
Я хотел этого с самого начала. Ее готовности, ее добровольного согласия. И я наконец-то получил желаемое. Это приводит меня в почти неконтролируемый восторг. Сама перспектива вызывает ажиотаж, почти безумие. Я делаю, как она просит. Быстро снимаю перчатки, расстегиваю и снимаю пиджак, затем приступаю к рубашке, пуговица за пуговицей.
Все внутри меня кипит, бурлит, волнуется. Я не уверен, что мы доведем дело до конца. Я почти уверен, что этого на самом деле не произойдет. Но сама вероятность этого, пусть даже и столь мизерная…
Я всегда хотел знать. Я должен знать. Это словно моя обязанность. Потому что каждый день я испытываю чувство вины за то, что не могу помочь. За то, что я не понимаю, не знаю до конца, каково ей. Как часто я злился на нее из-за этого, хотя и понимаю всю аморальность этого чувства. Ее эмоции уже давно приглушены, и хотя я знаю, что она страдает, я не могу чувствовать ее боль. Мне нужно это знать, я хочу понимать, что вызывает у нее такую агонию, такую апатию и нежелание бороться.
Я уверен, что это не убьет меня. Я никогда не мог разделить с ней эту боль, но за годы издевательств со стороны отца я привык к страданиям и лишениям, боль давно перестала пугать меня. За долгие долгие годы я также научился понимать, что страдания можно контролировать, перенаправлять. Не физически, конечно, а ментально. Не останавливать их, но, возможно, блокировать. Человек не может сбежать от боли, если ее источником является его собственное тело. Но если тебя ранят извне, я уверен, что это возможно: вытерпеть физическую боль и абстрагироваться от эмоциональных страданий. Из-за нее я начал четко разделять два этих ощущения. И в какой-то момент я научился избегать ее страданий, которые ощущал каждый раз, когда оказывался возле нее.
Это страшно. Это было страшно в первые сотни раз. Но потом… Никто не хочет добровольно идти на пытку, а чувствовать ее страдания всегда было пыткой. Иногда мне не хотелось находиться рядом с ней и ее мучениями, иногда я жаждал этого, а порой мне было просто все равно. Со временем ее эмоции притупились, со временем мои эмоции притупились. Это стало почти рутиной. Это сделало меня почти равнодушным. А порой мне это даже нравилось, словно я превратился в извращенного мазохиста, который уже просто не может быть другим, не умеет по-другому. Эта пытка стала частью меня самого, и я не могу просто избавиться от этого. И Джульетта нужна мне, чтобы добавить звук в эту цветную картинку мучений моей матери. Крики ужаса, которые я никогда не слышал, только видел. Я наблюдал лишь за последствиями, я чувствовал лишь афтершоки, я никогда не мог испытать на себе воздействие причины.
Могу ли я не пережить это? Возможно ли, что я переоцениваю свои силы? Конечно да. Но я не боюсь. Я давно перестал бояться смерти, потому что мне нечего терять. Мама и без того обречена, хотя я и пытаюсь бороться за ее жизнь. Не думаю, что ее существование без меня особо изменится. Джульетта? Я говорил ей о том, что здесь есть еще один выход. Если она постарается, то сможет сбежать. У меня нет веских причин жить, хотя нет и повода умирать. Так что…
Если она готова к этому, я не стану препятствовать. Я не стану это останавливать, хотя я уверен, что мой отец думает иначе. Для него все это не более, чем блеф. Для меня же это сейчас смысл жизни. Возможно, если бы я смог почувствовать это сам, если бы я смог понять, с чем она имеет дело, возможно, если бы я научился справляться с этим, я смог бы найти решение и для нее. Я смог бы провести какое-то исследование. Я смог бы помочь ей. Возможно…
Джульетта смотрит на меня широко открытыми глазами, с трудом глотает, сбитая с толку, смущенная, растерянная, но вместе с тем полная энтузиазма. Она, видимо, хотела унизить меня, заставив снять одежду, а не просто прикоснувшись к моему лицу или рукам. И она, видимо, жалеет о своем решении. Но это все равно интригует ее так же, как и меня. Ее глаза скользят по моей обнаженной коже, она впитывает это зрелище и ей это нравится. В этом нет ничего сексуального, абсолютно. Никакого напряжения или желания. Нами движут совершенно иные потребности. Моя жажда почувствовать боль, которую чувствует моя мать, ее волнение от новизны ощущения, от близости кого-то столь уязвимого, не защищенного одеждой, вместе с ее желанием иметь возможность просто прикоснуться к живому существу, которое не испытывает ужаса или страха, находясь рядом с ней.
Она стоит в нерешительности, и я начинаю действовать первым. Один шаг, и я нависаю над ней.
- Сделай это.
Она все еще сомневается, и потому пытается убедиться, что ей не придется жалеть о своем решение. Но ее глаза едва ли касаются моих собственных глаз, они сосредоточены на обнаженной коже перед ней.
- Ты обещаешь, что избавишься от всех камер и прослушивающих устройств в моей комнате и в коридоре снаружи? Уберешь солдат оттуда?
- Я обещаю.
Мгновение очередной волны нерешительности.
- Обещаешь?
- Никаких камер.
Я знаю, что она хочет этого. Она нуждается в этом. Ее гнев оседает, ее страх затихает. Но потом… Я чувствую сильнейшее сомнение, почти раскаяние, неуверенность. Одна эмоция сменяется другой, и ее жажда сделать это мне назло, навредить мне, отомстить за все, что я сказал и сделал, тает, оставляя лишь сожаление. Мне кажется, она разрывается между желанием испытать это и ужасом перед последствиями. Возможно ли, что она все еще боится мне навредить?
Осознание этого пронзает меня насквозь. Я думаю только о себе. Я не боюсь смерти. Но что насчет нее? Я решил, что ее злости будет достаточно, но что с ней будет, если это действительно случится? Если она добровольно согласится прикоснуться к кому-то, а затем этот человек умрет от этого прикосновения? Что, если я не справлюсь? В какое положение я ее поставлю? Мне стоило быть дальновиднее. Она останется совсем одна на базе, с трупом, с чувством вины и сожаления, не зная, что ей делать, куда идти. Разве этого я для нее хочу?
Есть и нечто большее. Она бы справилась с последствиями, ей бы было тяжело, но я уверен, что она справилась бы. Но я вдруг понимаю, скорее чувствую, насколько это огромный шаг для нее. Она никогда ни к кому не прикасалась вот так. Я сам ненавижу лишние, ненужные прикосновения к себе. Вторжение в мое личное пространство. Я даже представить себе не могу, чем это должно быть для нее. Насколько личным и интимным должен быть для нее этот момент простого прикосновения кожи к коже. Было ли в ее жизни что-то хоть бы немного приближенное к тому, что происходит здесь и сейчас. Я так не думаю. Сделать это без ее полной уверенности, без ее абсолютного согласия… Особенно если это рискует превратиться в нечто ужасающее. Я бы никогда с ней так не поступил. Даже несмотря на то, что я заставил ее прикоснуться к солдату, даже несмотря на то, что я планирую сделать это снова, я знаю, что тогда я мог это контролировать. Я мог остановить ее. И, безусловно, тогда она не ощущала той же степени важности момента, не воспринимала это как нечто особенное. Но когда мы только вдвоем, когда это касается нашей близости, когда она пытается принять решение… Я хочу, чтобы все было по-другому. Я хочу, чтобы между нами было доверие.
- Я могу тебе верить? - Шепчет она.
- Ты же знаешь, моим обещаниям можно верить. Я сама искренность.
Чары рассеиваются так же легко и быстро, как и были наложены. Злость, обида, негодование возвращаются к ней с новой силой. Она отскакивает от меня, больше не пытаясь изображать послушание.
- Ты можешь идти к черту! - Она кричит, в то же время бросаясь к двери.
Я опускаю голову, слегка ухмыляясь. Я знаю, какой сюрприз ее ждет за дверью. Она замирает, когда видит Кента, стоящего у входа.
Все разыгрывается по одному из лучших сценариев. Пусть даже мне и не удалось достичь своей основной цели.
- Солдат. Отведи ее обратно в ее комнату. Отдай приказ от моего имени отключить все камеры в ее комнате и в прилегающем к нему коридоре, а также отпусти солдат из этой зоны. Я буду ждать ее завтра.
Секундная пауза, прежде чем он реагирует.
- Да сэр.
Ничего. Ни сомнений, ни чувства конфронтации. Я теряю к нему всякий интерес.
- Джульетта?
Она замирает, но не поворачивается. Я и не требую от нее этого. Главное, чтобы она просто услышала, это все, что мне нужно. Она и без того уже достаточно смущена, и мысли о Кенте и его реакции и так будут атаковать ее мысли какое-то время. С нее довольно на сегодня.
- Я ожидаю, что ты выполнишь свою часть сделки.
Ее голова чуть дергается в мою сторону, хотя она так и не поворачивает ее, а затем она выходит за дверь.
Я чувствую внезапную пустоту. Кажется, я даже не замечал, как она заполняла собой всю эту комнату, все мое сознание. Я не увижу ее как минимум до завтра, это в лучшем случае. И теперь я стою один, полураздетый из-за нее, с кучей одежды неаккуратно валяющейся у моих ног. Беспорядок, который она оставляет после себя в моей жизни. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, сжимаю кулаки. Мы были так близко, она почти коснулась меня, это казалось почти возможным, почти реальным. Мне нужен один глубокий вдох, я полагаю. Но быстро понимаю, что этого недостаточно.
Мне нужно отвлечься, переключиться на что-то другое. Я даже не думаю о том, чтобы надеть ту же одежду снова. Мне нужен Делалье, чтобы он убрал ее и все то, что осталось от нашего ужина. У меня же есть другие дела, которыми я должен заняться прямо сейчас. Важные и срочные. Этот вечер внес большие корректировки в мои планы.
1 глава | предыдущая глава | следующая глава
Первая книга "Разрушь меня снова"
