Я захожу в свою комнату. Пустая и холодная. Одинокая. Я привык быть один. Я был один почти всю свою жизнь. Однако одиночество никогда не тяготило меня. Оно было даже желанным. Когда тебе приходится иметь дело с теми, кто лишь морально уничтожает тебя, вызывает у тебя презрение и раздражение, одиночество скорее желанно. Это твой перевал, возможность отдохнуть от всех и быть предоставленным лишь самому себе. Теперь это так странно быть без нее. Пусто. И очень, очень холодно.
Я пытаюсь надеть рубашку, но отказываюсь от этой идеи после первого же движения рукой. Сажусь на кровать.
Это странно, как один человек способен заполнить собой все пространство. Когда она была здесь, я не чувствовал себя одиноко, это здание не казалось мне пустующим. Она была здесь. Я мог прийти к ней, увидеть ее. Но теперь… одиночество сжирает меня изнутри.
Один короткий вдох, чтобы стабилизировать мысли, сконцентрироваться, сосредоточиться на главном.
События пошли кувырком. Все не так, как должно быть, все неправильно. Я бы даже сказал катастрофично. Это не нагнетание, это реальность. Факт, с которым мне предстоит иметь дело, с которым мне придется работать. Пытаться хоть как-то исправить ситуацию.
Я потерял двенадцать часов. На двенадцать часов выпал из жизни. Мне провели операцию. Или, вернее сказать, комплекс операций. То немногое, за что я благодарен нашей системе – это медицина. Точнее потребность сократить время, в течение которого человек находится в недееспособном состоянии. Все усилия нашей медицины направлены на то, чтобы иметь возможность выжать из людей максимум и восстановить их до приемлемых кондиций в максимально короткие сроки. Как можно быстрее залечивать раны, проводить несколько операций одновременно, позволять покинуть операционную уже через полдня.
Мое ранение было тяжелым. По-видимому, это причина, по которой я не смог продолжать действовать. У меня было задето легкое, а также прострелена рука. Вероятно, это произошло из-за того, что я потянулся к ней рукой и в момент выстрела успел прикрыть грудную клетку рукой. Однако пуля прошла насквозь и вошла в мое легкое. Обильная и интенсивная кровопотеря, а также сопутствующие проблемы с дыханием сделали невозможным для меня преодолевать боль, пытаться остановить кровотечение и постараться незамедлительно подняться.
Меня доставили в штаб, сразу на операционный стол. Конечно, эскулапы запретили мне вставать с кровати. Но это вопрос, который даже не стоит обсуждений. У меня просто нет других вариантов. Главнокомандующий, пропавший с радаров на двенадцать часов, с учетом того, что слухи о моем ранении и, возможно, гибели определенно распространились по всему штабу, если не по всему сектору, это обязывает меня предстать перед моими людьми. Свежим, бодрым и здоровым. Почти. Готовым действовать, готовым мстить. Они должны знать, что ничего не изменилось. В этом мире все по-прежнему.
Это одна из причин, по которой я заставил себя дойди до ванной, включить воду… Хотя кровотечение было остановлено, я все еще был покрыт кровью. У врачей едва ли было время на то, чтобы обмыть мое тело. Мы прибегаем к общей анестезии только в очень редких случаях, по возможности используется лишь местное обезболивание. И я был без сознания не столько из-за препаратов, сколько из-за ранения. Однако, как только я пришел в себя, медицинский персонал, закончивший свои основные задачи, был немедленно прогнан мною. У них не было возможности возразить, может, я их пациент, но я также и их руководитель. Лидер, который может прострелить их черепушки.
Я уверен, что втайне они были только рады этому моему безрассудству. Они были бы счастливы, если бы я умер. Лишь бы не на их операционном столе.
Это действительно безумие. Все влитые в меня лекарства и все процедуры, включая несколько особых, доступных только руководителям высшего звена, не способны за несколько часов вернуть в нормальное состояние человека, который стоял на пороге смерти. Я не в порядке. Я знаю это. Осознаю это. Признаю это. Я будто все еще стою на том пороге. Все кажется нереальным, чуждым, далеким. Безразличным. Лишь мысль о том, что если я остановлюсь, то это будет означать и ее смерть, заставляет меня пытаться оставаться в реальности. Но это не избавляет от дикой слабости, тошноты, головокружения, проблем со зрением, усиленного потоотделения, озноба, тремора, и все того же безграничного холода, который забирается мне под кожу. Будто я уже умер и лежу в могиле. Я знаю, что это связано с тем, что я потерял много крови. Но здравый смысл имеет мало власти, когда подключаются столь сильные ощущения. Чувства перебарывают знания.
Я позволяю себе лечь. Это дается мне с колоссальным трудом, и я еле сдерживаюсь, чтобы не застонать. Искры летают перед глазами, и я думаю, что нужно принять больше обезболивающих. Но это позже. Сейчас мне необходимо оценить ситуацию.
Что я имею на данный момент.
Джульетта сбежала. Это значит, что она официально стала предателем Восстановления и будет публично казнена, как только ее обнаружат. Скрыть это больше не получится, если только я не положу пару подушек под одеяло в ее спальне, чтобы сказать, что она добровольно и радостно вернулась на базу и мирно спит. Даже мне самому не смешно от это нелепой и несмешной попытки приправить мои собственные мысли сарказмом.
Она сбежала не одна. Делалье сообщил мне в короткий промежуток времени во время моего пути от операционной в спальню, что Кента также не оказалось на месте. Я не знаю всех подробностей, но он сказал что-то о дыре в двери. Я почти уверен, что это была она. В попытке спасти его она бы не остановилась ни перед чем, а учитывая степень ее ненависти ко мне в тот момент, эта версия становится почти что фактом.
О Боже, она ненавидит меня…
Нет, сейчас не об этом.
Кишимото тоже так и не был найден. Они могли сбежать все вместе, но он мог уйти и один. Хотя тот факт, что с ними все еще был младший брат Кента говорит о том, что он, вероятнее всего, с ними. Если не бросил мальца и не сбежал. Так что это то, в чем я не могу быть так уж уверен.
Я морщусь, кряхчу слегка, еле слышно. Глубоко вдыхаю, не открывая глаз. Раньше все было проще, я мог быть больше уверен, что знаю, что движет ими, я мог почувствовать ложь, страх, ненависть. Обычно я никогда не ошибаюсь. Но не в этот раз, не с этими тремя. И это злит меня, потому что ограничивает, не позволяет увидеть картину целиком, как она есть.
Неважно. Я справлюсь и без этого, основываясь на тех данных, которыми обладаю в данный момент.
Я провалился. Это факт. А значит, что отец не просто в курсе ситуации. Значит, что он явится сюда, чтобы лично засвидетельствовать крах моего проекта и мою неудачу. Чтобы поглумиться надо мной и в очередной раз продемонстрировать свое превосходство.
Конечно, я всегда знал, что отец узнает о случившемся, но я надеялся, что к тому времени, когда это произойдет, она уже будет со мной на базе. Однако я совершил ряд ошибок, сделав неверные предположения и выводы, и теперь имею то, что имею.
Ситуация осложняется тем, что группа повстанцев уже готова к наступлению. Хотя силы нашей армии значительно превосходят их, главная проблема заключается в том, что их действия дестабилизируют и без того нестабильную ситуацию. Часть гражданского населения, не особо заботясь о своих жизнях, могут поддержать восставших. Они почувствуют смелость, командный дух и будут действовать скрытно, прибегая не столько к силе, сколько к диверсионным методам. А это значит, что их целями станут жизненно важные объекты всего нашего сектора. Мы можем перестрелять их всех, подавить. Но цена слишком высока. Слишком много ресурсов, в том числе и человеческих жизней, будет потрачено впустую. И то, на восстановление чего потребовалось так много времени, придется восстанавливать заново.
Конечно, отец не хочет этого допустить. Но если он прибегнет к крайним мерам, использую всю имеющуюся в его распоряжении военную мощь, вместо более мягких решений, мы откатимся на несколько лет назад. Однако, зная отца, он лучше вернется во временя пещерных людей, нежели позволит власти в его руках дрогнуть хотя бы на мгновение.
Вот для чего нам нужна была Джульетта. По моей версии для отца, конечно. Она должна была стать сдерживающим фактором. Если бы ее силу удалось развить и контролировать, она стала бы аналогом ядерного оружия в наших руках, что заставило бы повстанцев если не отказаться от своих идей, то хотя бы повременить с их осуществлением, чтобы понять, как справиться с новой сверхъестественной силой, истинный уровень и масштабы которой были бы для них недоступными данными.
Теперь он захочет действовать по своему плану. Он будет не просто угрожать, он будет уничтожать, сравнивая людей, дома, остатки природы с землей.
Ситуация действительно сложная. Я не знаю, где Джульетта, и даже не представляю, где ее искать. Конечно, мы заглянем под каждый камень в секторе, но это требует времени. А значит, у меня не будет козыря в рукаве.
Ко всему прочему, я серьезно ранен. И это ранение также нужно как-то объяснить. Самый логичный вариант – свалить вину на одного из солдат. Но позволить ему думать, что какой-то солдат смог нанести мне столь тяжелое ранение, не слишком-то хорошая мысль.
Я мог бы сказать, что это сделал Кент. Но отец выяснит, что Кент был ранен. Признать, что ему удалось справиться со всеми моими солдатами, освободиться, будучи раненным, и застрелить меня, спасая Джульетту…
Мне проще сказать, что я просто неудачно упал на свой собственный пистолет, ей-богу.
Это мог быть лишь заговор. Тщательно спланированный, в котором участвовало несколько моих личных солдат. Я должен был попасть в ловушку. Это признание слабости и некомпетентности, но оно даст хотя бы какое-то объяснение произошедшему. Предательство Кишимото в этом случае играет мне на руку. Хотя мне придется избавиться от еще нескольких солдат…
Мне хочется зарычать. Черт… Было бы невозможным для меня провалиться в такой ситуации, и он это знает, если бы не один фактор, который мог меня действительно отвлечь.
Она.
И я не могу позволить ему повесить на нее еще одну вину, кроме побега. Попытка убийства Главнокомандующего и Регента сектора – не просто тяжкое преступление.
Одно обстоятельство дает мне вариант. Не решить проблему с моим ранением. Но вернуть хотя бы небольшую видимость контроля. Дыра. Я мог бы сказать, что все это было сделано намеренно, чтобы спровоцировать ее. Мы уже добились успеха, и это должно было бы стать дополнительным стимулом для нее проявить себя. Так я мог бы придерживаться версии, которую я предлагал ей. Он никогда не поверит в мои слова и уж тем более не примет, что я потратил столько сил только для того, чтобы она проделала очередную дыру в очередной стене. Нет, мне нужно что-то большее, что-то более весомое. И я снова склоняюсь к версии, что ко всему прочему это являлось способом выявить предателей, о которых мне было известно, и раскрыть преступный заговор.
У меня уже есть пакет документов на этот случай. Компрометирующие свидетельства на всех моих солдат, которые могут выставить их в невыгодном свете, продемонстрировать признаки их неверности Восстановлению и их лидеру. Мне нужно будет лишь выбрать имена…
Конечно, было бы лучше, если бы он думал, что она была со мной заодно. Но версия, что я просто решил воспользоваться моментом, чтобы напугать ее, не кажется такой уж нелепой. Мне стоило бы еще добавить, что Кент следовал моим инструкциям. Но, учитывая, что он сбежал, мне придется признать, что он пошел против меня, опьяненный ароматом свободы. Однако я ни в коем случае не должен позволить кому-то узнать, что Кент может прикасаться к ней. Как и я.
У меня есть план. Есть версия. Есть объяснения. Жалкие и нелепые, конечно. Но это лучше, чем ничего. Это может дать мне отсрочку. Это может выставить Джульетту жертвой, а не главной заговорщицей. Это может сохранить возможность вернуть нужное нам оружие.
Я снова вздыхаю. Мне нужно выбрать имена тех, кто станет моими подставными чучелами. Мне нужно осмотреть дыру и самому лучше понять, что там произошло. Мне нужно выступить перед солдатами, наконец, и переговорить с отцом. Он не связался со мной сам пока еще. Конечно, это означает, что он нанесет мне визит лично. Мне нужно закончить все дела до того, как я встречусь с ним.
Мне хочется провалиться в сон. Мне хочется забыться. У меня нет ни сил, ни желания делать хоть что-то. Вместо этого я протягиваю здоровую руку к моему коммуникатору и вызываю Делалье. Мне нужно сделать распоряжения.
1 глава | предыдущая глава | следующая глава
Первая книга "Разрушь меня снова"
Заметки к главе для тех, кто знаком с оригинальной серией книг (могут содержать спойлеры)
Я думаю, что Уорнер должен был быть серьезно ранен, иначе он бы смог продолжать действовать. Но мне нравится, что у него ранена рука, и Джульетта видит это, потому что он не может нормально надеть одежду. Поэтому я сделала ему два ранения, прости меня, мой милый))
Момент, который я так и не поняла. Повстанцы, Омега и роль Джульетты во всем этом. Если повстанцы были людьми из Омеги, то Уорнер не мог о них не знать. За кем-то же он следил, а не просто верил отцу на слово. Если были и другие повстанцы, то где они находились, почему Омега с ними не пытались сотрудничать (ну, Омега могли бояться раскрыть свою секретность, ладно), и, самое главное, где были эти повстанцы во время сражения.
Тема с силой Джульетты тоже была непонятной. Ну хорошо, есть девушка, которая может убивать прикосновением. Какая в этом практическая польза для армии? Разве иголки под ногти и пуля в черепушке не дадут того же результата? Какую такую важную роль должен был сыграть один единственный человек, который, чтобы навредить, должен был к людям приблизиться. И при этом она же не вступает в ряды Восстановления добровольно. Как Уорнер доказывал ее ценность отцу?
Я хочу попытаться объяснить все это как-то более логично, но не уверена, что у меня это получается. Может у вас есть какие-то идеи на этот счет?