Галина Петровна поправила шаль на плечах и посмотрела в окно. Осенний дождь барабанил по стеклу, размывая очертания старого парка. Но даже сквозь пелену дождя она заметила почтальона, спешащего к их дому. В форме, накрывшись прозрачным дождевиком, он перепрыгивал через лужи, прижимая к груди сумку с письмами. Сердце Галины екнуло. Неужели снова письмо? После тридцати лет молчания?
Три недели назад все началось с обычной уборки на чердаке старого дома. Дочь настояла на том, чтобы разобрать хлам, скопившийся за десятилетия…
* * *
— Мама, ты же не собираешься все это хранить вечно? — Ирина, ее сорокалетняя дочь, стояла, уперев руки в бока, и смотрела на пыльные коробки с таким выражением, будто перед ней были не семейные реликвии, а мусор, который давно пора выбросить.
— Но здесь столько воспоминаний, — попыталась возразить Галина Петровна.
— Воспоминания в твоей голове, а не в этих коробках. И вообще, тебе нужно больше места для жизни, а не для хранения прошлого.
Галина вздохнула. В чем-то Ирина была права. С тех пор как пять лет назад умер Василий, ее муж, она словно законсервировалась в своей квартире, окружив себя вещами из прошлого. Возможно, пришло время что-то менять.
Среди пыльных коробок нашлась потрепанная шкатулка из карельской березы, о которой Галина давно забыла. Когда-то, еще будучи студенткой, она купила ее на ярмарке ремесел. А внутри — пачка писем, перевязанных выцветшей голубой лентой, которую она когда-то получила в подарок от него.
— Что это? — поинтересовалась Ирина, заметив, как мать замерла с шкатулкой в руках.
— Ничего особенного, — Галина поспешно закрыла крышку. — Старые письма.
Тридцать лет назад она написала эти письма Сергею, но так и не решилась отправить. После их разрыва, когда он уехал в Ленинград поступать в аспирантуру, она поклялась себе забыть его. Выбросить письма не хватило духу, но и читать их она не стала. Просто спрятала подальше, чтобы не бередить душу.
Тогда, в восьмидесятых, все казалось таким простым и одновременно сложным. Они познакомились в библиотеке. Она — студентка педагогического, он — молодой физик с горящими глазами и мечтами об аспирантуре. Три года вместе, строили планы, мечтали о свадьбе. А потом его пригласили в Ленинградский университет.
— Галя, поехали со мной, — говорил он тогда, сжимая ее руки.
— Я не могу, Сережа. У меня здесь мама больная. Как я ее оставлю?
— Потом заберем ее к нам. Когда устроимся.
— А если не получится? Ты же знаешь, как сложно с пропиской, с жильем...
Они расстались на автовокзале, обещая писать друг другу каждый день. Первые месяцы Галя ждала писем каждую минуту, они приходили, но реже и реже, а потом и вовсе прекратились. Она писала ему, но не отправляла — гордость не позволяла. А потом узнала от общих знакомых, что у него там появилась девушка. И тогда она сожгла все его письма, а свои — спрятала в шкатулку.
Через полгода познакомилась с Василием. Он был старше на десять лет, работал инженером на заводе, имел квартиру и машину — по тем временам завидный жених. Предложение сделал через три месяца знакомства. Она не любила его, но уважала. Думала, любовь придет потом. Не пришла, но появилось что-то, похожее на привязанность. Вместе они прожили тридцать лет, вырастили дочь. Василий был хорошим мужем — заботливым, надежным. Только иногда, глядя на него спящего, она думала: «А что, если бы я тогда поехала с Сергеем? Как сложилась бы моя жизнь?»
Дочь, конечно, шкатулку открыла, когда Галина вышла приготовить чай.
— Мама, а кто такой Сергей? — спросила, держа в руках одно из писем, когда Галина вернулась с подносом.
— Положи на место! — резко ответила Галина Петровна и забрала шкатулку. — Это было давно и неважно.
— Тебе шестьдесят два, а ты до сих пор хранишь письма кому-то, — покачала головой Ирина. — Значит, было важно.
— Давай лучше разберем эти коробки, — сменила тему Галина.
Вечером, когда дочь ушла, Галина достала письма. Перечитывая строки, написанные молодой девушкой, она словно заново проживала те дни: первую встречу в библиотеке, прогулки по весенней набережной, мечты о будущем. И боль от его отъезда, которую она так старательно похоронила под грузом повседневных забот.
«Дорогой Сережа, — писала она в одном из писем, — сегодня видела женщину с коляской в нашем парке. И подумала — а какими были бы наши дети? У них были бы твои глаза? Или мой нос?»
В другом письме она рассказывала о своей работе в школе, о первых уроках, о трудных подростках, которых она пыталась увлечь литературой. О том, как скучает по их разговорам, по его взгляду, по его рукам.
Последнее письмо было написано в день ее свадьбы с Василием. «Прости меня, Сережа. Я выхожу замуж. Не по любви — по разуму. Наверное, так будет лучше для всех. Я желаю тебе счастья. Надеюсь, ты нашел его там, в своем Ленинграде».
Утром Галина проснулась с решимостью, удивившей ее саму. Включила компьютер и начала искать. Нашла в интернете его имя — теперь он был известным профессором в Петербурге, доктором физико-математических наук — и отправила короткое сообщение в ВК.
«Здравствуй, Сергей. Недавно нашла старые письма, которые так и не отправила тебе. Не знаю, помнишь ли ты меня? Галина из Подмосковья».
Она не ждала ответа. Зачем известному профессору вспоминать какую-то девушку из прошлого? Наверняка у него семья, дети, возможно, уже и внуки. Но ответ пришел через три дня:
«Галя, конечно, помню. Все эти годы помнил. Не думал, что когда-нибудь получу от тебя весточку. Как твоя жизнь? Чем занимаешься? У тебя есть семья? Дети?»
Теперь они переписывались ежедневно. Сначала осторожно, словно заново узнавая друг друга. Потом все ближе, все искреннее. Сергей рассказал о своей жизни: о работе в университете, о научных конференциях, о студентах, о недолгом браке, закончившемся двадцать лет назад, о взрослом сыне, живущем в Америке.
«Мы с Наташей прожили всего пять лет, — писал он. — Она была моей аспиранткой. Красивая, умная. Но мы были слишком разными. После развода она уехала с сыном в Штаты, вышла там замуж. Максиму сейчас двадцать пять, он программист в Кремниевой долине. Иногда приезжает в гости, но редко».
Галина поделилась своей историей: замужество по расчету, рождение дочери, работа в школе, а потом в библиотеке, смерть мужа пять лет назад.
«Василий умер внезапно, — писала она. — Инфаркт. Вечером смотрели вместе телевизор, а утром... утром его не стало. Знаешь, я не могла плакать на похоронах. Горе пришло позже, когда осознала, что осталась одна».
И постепенно в этих письмах они словно возвращались в юность, снова становились теми, кем были до расставания. Обсуждали книги, которые читали, фильмы, которые смотрели, музыку, которую любили.
«Помнишь, как мы слушали Окуджаву на твоем старом проигрывателе?» — спрашивал Сергей.
«Конечно, помню. И как ты пытался подпевать, хотя медведь наступил тебе на ухо», — отвечала она с улыбкой.
Иногда они говорили о том, что могло бы быть, если бы она поехала с ним тогда, в Ленинград.
«Ты бы стала профессорской женой», — шутил он.
«А ты бы страдал от моей стряпни, — парировала она. — Я так и не научилась хорошо готовить».
Однажды вечером, когда Ирина заглянула к матери с пирогом, она застала Галину Петровну смеющейся над чем-то в компьютере.
— Мама, ты светишься, — заметила дочь за ужином. — Что происходит?
— Ничего особенного, — улыбнулась Галина, но щеки предательски вспыхнули.
— Это из-за тех писем? Ты нашла его? — Ирина пристально посмотрела на мать.
Галина кивнула, не в силах скрывать.
— И что теперь?
— Не знаю. Мы просто переписываемся.
— А ты хотела бы большего? — в глазах дочери светилось любопытство.
— Ирина, мне шестьдесят два года! — возмутилась Галина Петровна. — О чем ты говоришь?
— И что? Возраст — это просто цифра. Тетя Лида вышла замуж в шестьдесят пять и ничего, счастлива.
— Это совсем другое. Мы с Сергеем не виделись тридцать лет. Кто знает, какой он сейчас? Не внешне, конечно. Внешность я вижу на фотографиях. А по поведению.
— Ну так встреться с ним и узнай, — пожала плечами Ирина. — В конце концов, что ты теряешь?
Галина не ответила. Сама не знала ответа. Ей шестьдесят два. Разве можно начинать что-то в таком возрасте? Но каждое утро она просыпалась с мыслью: «Интересно, что сегодня напишет Сергей?»
К тому же… Вчера ей пришло сообщение, от которого сердце забилось, как в молодости: «Галя, я приеду. В следующую пятницу буду в Москве на конференции. Можно увидеться?»
Она долго не могла написать ответ. Боялась. А вдруг при встрече все разрушится? Вдруг они разочаруются друг в друге? Она уже не та стройная девушка с косой до пояса. У нее морщины, седые волосы, усталые глаза. А он наверняка представляет ее такой, какой запомнил в юности.
— Глупости, — сказала она себе вслух. — Он же видел мою фотографию на аватарке. Знает, как я выгляжу.
Но страх не отпускал. Страх и волнение, которых она не испытывала уже много лет.
Вечером снова позвонила дочь.
— Ну что, ответила ему? — спросила вместо приветствия.
— Нет еще.
— Мама, не глупи. Ты же хочешь его увидеть.
— Хочу… Но боюсь.
— Чего боишься? Что он не влюбится в тебя с первого взгляда? Или что ты в него влюбишься?
— Ирина! — возмутилась Галина. — Я уже не в том возрасте, чтобы влюбляться.
— А мне кажется, уже влюбилась. Иначе не светилась бы так каждый раз, когда говоришь о нем. Знаешь, что? Я завтра приеду, и мы вместе выберем, что ты наденешь на свидание.
— Это не свидание, — попыталась возразить Галина.
— Конечно, не свидание, — рассмеялась дочь. — Просто встреча двух старых друзей. Но выглядеть ты должна на все сто.
После разговора с дочерью, Галина села за компьютер и написала: «Приезжай. Я буду ждать».
* * *
…и вот теперь почтальон. Неужели Сергей передумал и решил написать обычное письмо вместо электронного?
Галина Петровна поспешила к двери. Почтальон протянул небольшую посылку.
— Распишитесь, пожалуйста. Экспресс-доставка из Санкт-Петербурга.
Дрожащими руками она приняла коробку. Там лежала книга — сборник стихов Ахматовой — и записка:
«Помнишь, ты любила эти стихи? Я сохранил у себя тот томик, что ты мне подарила. Но нашел такой же, парный — для тебя. До встречи. Сергей».
Галина прижала книгу к груди. За окном продолжал шуметь дождь, но ей казалось, что выглянуло солнце.
Всю неделю Галина готовилась к встрече. Вместе с дочерью они выбрали платье — темно-синее, с длинными рукавами и воротником-стойкой. Ирина настояла на походе в парикмахерскую.
— Тебе пойдет стрижка покороче, — говорила она, листая журнал с прическами. — И может быть, легкое окрашивание?
— Только не начес и лак, как у Людмилы Прокофьевны из «Служебного романа», — смеялась Галина.
Парикмахер, молодая девушка с розовыми прядями в волосах, внимательно выслушала их пожелания и предложила элегантную короткую стрижку, которая молодила Галину лет на десять.
— А я говорила! — торжествовала Ирина, когда они вышли из салона. — Ты выглядишь потрясающе.
В день встречи Галина не находила себе места. Сергей должен был приехать в пять вечера, после своего выступления на конференции. Она убрала в квартире, приготовила ужин, купила торт и бутылку вина. А потом сидела у окна и смотрела на дорогу, ведущую к дому.
Ровно в пять раздался звонок в дверь. Галина глубоко вздохнула, посмотрела на себя в зеркало и пошла открывать.
На пороге стоял высокий седой мужчина в строгом костюме и с букетом белых хризантем. Его лицо, несмотря на морщины и возраст, сохранило те же черты, которые она помнила: высокий лоб, прямой нос, внимательные глаза. Только теперь он носил очки в тонкой металлической оправе, которые делали его похожим на профессора из старых фильмов.
— Здравствуй, Галя, — произнес он точно тем же голосом, который помнила все эти годы.
— Здравствуй, Сережа, — она улыбнулась и отступила, пропуская его в квартиру.
Они сидели на кухне, пили чай с тортом и говорили. О прошлом и настоящем, о работе и увлечениях, о детях и внуках (у Галины была маленькая внучка Машенька, дочь Ирины), о книгах и фильмах, о путешествиях и мечтах.
— Знаешь, я ведь часто думал о тебе, — признался Сергей. — Особенно когда был в разъездах. Смотрел в окно поезда или самолета и думал: интересно, как там Галя? Счастлива ли? Вспоминает ли обо мне?
— А я пыталась забыть, — ответила Галина. — Но не смогла. Что-то всегда напоминало: песня по радио, которую мы любили, или книга, которую мы читали вместе.
— Жалеешь, что не поехала со мной?
Она задумалась.
— Иногда жалела. Особенно когда было трудно. Но потом родилась Ира, и я поняла, что все не зря. Нельзя изменить прошлое, можно только принять его.
— Мудрая мысль, — улыбнулся Сергей. — Знаешь, у нас в физике есть понятие квантовой суперпозиции. Где-то в параллельной вселенной мы, возможно, никогда не расставались.
— И состарились вместе, — подхватила Галина. — Как в той песне Окуджавы.
— «Давай останемся до седин друг у друга на виду...» — напел Сергей.
Они проговорили до поздней ночи. Когда Сергей собрался уходить, Галина спросила:
— Надолго ты в Москве?
— На три дня. Конференция заканчивается в воскресенье.
— А потом?
— Потом я возвращаюсь в Петербург. У меня лекции, студенты, — он помолчал. — Но я мог бы приехать снова. Если ты не против.
— Я не против, — ответила она тихо.
У двери он неожиданно взял ее за руку.
— Галя, я знаю, это может показаться странным, но... ты не хотела бы приехать ко мне в гости? В Петербург. На недельку. Я бы показал тебе город, музеи, театры. Ты ведь никогда не была в Петербурге, верно?
— Не была. И, знаешь, я бы хотела. Очень.
Они договорились, что она приедет через две недели, когда у него будет перерыв между лекциями в семестре. Сергей обещал встретить ее на вокзале и забронировать гостиницу.
— Зачем гостиница? — удивилась она. — У тебя что, нет дивана для старой подруги?
— Есть, конечно. Просто я не хотел показаться навязчивым.
— В нашем возрасте уже поздно думать о приличиях, — рассмеялась Галина. — К тому же мы же просто друзья, верно?
— Конечно, — кивнул, но в глазах мелькнуло что-то, от чего у нее защемило сердце.
Когда Сергей ушел, Галина долго стояла у окна, глядя вслед. Он шел по дорожке, освещенной фонарями, высокий, прямой, чуть сутулящийся, как все люди его профессии, привыкшие сидеть за столом. На углу обернулся и помахал ей рукой. Она помахала в ответ.
Утром позвонила дочь.
— Ну как? — спросила с нетерпением. — Рассказывай!
— Все хорошо, — ответила Галина. — Он... такой же, как раньше. Только седой и в очках.
— И?
— И мы проговорили весь вечер. А через две недели я еду к нему в Петербург.
— Что? — воскликнула Ирина. — Серьезно? Мама, ты меня удивляешь! В хорошем смысле, конечно.
— Он просто пригласил меня в гости. Показать город, музеи...
— Конечно-конечно, — в голосе дочери слышалась улыбка. — Музеи Петербурга — это так романтично.
— Ирина! — возмутилась Галина. — Мне шестьдесят два! Какая романтика?
— Возраст — это просто цифра. А любовь не имеет возраста.
— Кто говорит о любви? Мы просто старые друзья.
— Если ты так говоришь... Но знаешь, что? Я рада за тебя. Правда рада. Ты заслуживаешь счастья.
После разговора с дочерью Галина села у окна с книгой стихов, которую прислал Сергей. На первой странице была его надпись: «Гале. Через годы и расстояния».
Она перелистывала страницы, перечитывая знакомые строки. За окном начался снег — первый в этом году. Крупные хлопья кружились в воздухе, медленно опускаясь на землю, укрывая ее белым покрывалом. Шестьдесят два — это много или мало? Для новой жизни, для новой весны?
Галина улыбнулась и пошла собирать чемодан. Может быть, стоит купить новую блузку? И туфли? И, пожалуй, надо бы позвонить в турагентство, узнать о билетах в Петербург.
А на столе рядом с компьютером лежала раскрытая книга, и легкий ветерок из форточки перелистывал страницы, словно невидимая рука судьбы медленно открывала новую главу ее жизни.
Автор: Прокопий
Байки из палаты номер семь
Рассказ о жене изменщика.
В седьмой палате кардиологического отделения, как и в тысяче других палат, было светло и безлико. Белые стены, белые кровати, белые лица больных. Все это давило, угнетало и мучило Светлану Григорьевну. Если не считать десяти дней в роддоме после кесарева сечения, в больнице она не лежала никогда. Не то, чтобы, здоровье у Светланы Григорьевны отличалось силой и крепостью – времени на себя не хватало. А еще Светлана, женщина сорока шести лет от роду, искренне считала: ограничение личности человека душной атмосферой белых палат не может влиять на его гармоничное развитие в положительном ключе. Еще быстрее раскиснешь.
Но если Светлана Григорьевна предполагала, то Господь располагал. После перенесенного вирусного заболевания она так ослабла, что даже ходить не могла. Даже до туалета с трудом добиралась. Проклятая болезнь дала осложнение на сердце, да такое, что Светлана очутилась здесь. Иначе… Что было бы иначе – ей и думать не хотелось.
Она послушно проходила процедуры, пила лекарства, не стонала и не стенала. Гладкие стены палаты Светлана воспринимала, как индивидуальную тюрьму. Не нравится – иди домой. Сдохнешь на воле, если так хочется. Светлана терпела, как и многие другие свободолюбивые люди терпят длительное заточение.
В палате находилось еще шесть коек. На них сидели, лежали, спали, читали, болтали шесть женщин. Две совсем молоденькие девочки, двое – совсем пожилых бабулек и две – ровесницы Светланы. С большинством из них общение не ладилось – не тот тип характера, с которым Светлане комфортно сосуществовать. Она понимала – не в доме отдыха находится, выбирать соседок, совпадающих взглядами на мир с ней – роскошь. И просто старалась не обращать на них внимания, терпеть и лечиться.
Типичный интроверт, она страдала от бесконечной сорочьей трескотни на одни и те же темы: диагноз, лечение, выписка, симптоматика и лекарства. Женщины не обладали каким-то особенным мышлением и глубокой сутью – простые люди, и темы, волновавшие их, были простыми, насущными, как соль – ЖИЗНЬ! Чувствуя в Светлане чужую, постоялицы палаты отделились от нее невидимой стеной, сторонились ее, не набиваясь в подружки. Людям не нравятся гордецы. Светлана казалась всем высокомерной и холодной.
Она это понимала. Спрятавшись в своей скорлупе, оставила небольшую бойницу, своеобразный наблюдательный пункт. Не обязательно ведь общаться, можно просто смотреть на то, чем живет людская масса. Это ведь – как книгу читать. Тоже опыт. А любой опыт рано или поздно пригодится.
Например, Ольга, дама средних лет. Оказалась здесь не случайно. Сердце ее барахлило давно, и доктор был хорошо знаком с этой пациенткой. Нервная, взвинченная какая-то, Ольга то и дело хватала звонивший мобильник и выскакивала из палаты. Возвращалась зареванная. Врач при очередном обходе очень серьезно ей сказал:
- Я отберу от вас телефон, Ерофеева! Сколько можно? Как вас лечить, если вы никак не можете избавиться от основного раздражителя! Я серьезно! Прекратите общаться со своим мужем, забудьте о его существовании!
Ольга кивала, плакала. А потом вновь отвечала на звонки, выбегала из палаты. И снова - плакала.
Ветреный супруг один только раз посетил Олю, и то скверная встреча получилась. Несчастная вернулась в палату убитая горем. Залилась слезами.
- Да за что? Да сколько можно надо мной издеваться! Стоит, говорит, что жизни без меня не представляет, а от самого за версту духами ТОЙ разит!
Вот какой смысл себя так уничтожать? Зачем? – хотелось встряхнуть эту Олю как следует, чтобы пришла в себя и бросила чертова муженька, видимо гулявшего от Оли напропалую. . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>