Макс пнул дверь и ввалился в родительский дом с огромной сумкой наперевес. Что-то было не так. В воздухе висело... пусто. Не та родная тишина, когда мамка возится на кухне и напевает что-то себе под нос. Другая. Какая-то... выпотрошенная.
— Эй, есть кто живой? — заорал он, с грохотом швыряя сумку на пол прихожей.
Тишина. Потом какое-то копошение из кухни.
— О! Макс?! — голова дяди Вити нарисовалась из-за угла с какой-то дурацкой улыбкой. — Ты что, сегодня припёрся? Мы ж только через неделю тебя ждали!
Макс поморщился, как от зубной боли. Дядя Витя, папкин младший брат, торчал у них дома уже третий год. «Временно», как всегда вздыхала мама.
— Раньше на участке закончили, — буркнул Макс, стягивая ботинки. — А мама где?
Что-то у дяди в глазах дёрнулось.
— В больнице. На обследовании этом... ежегодном. Всё нормально, не психуй. Сказали, в понедельник выпишут.
Макс так и замер с ботинком в руке.
— Чего-чего? Какое нафиг обследование? Почему никто мне не сказал?
— Да ты... это... — дядя Витя замахал руками, как мельница. — Плановое же. Она не хотела тебя дёргать. Знаешь же её, всё «Максимка на вахте, ему своих проблем хватает». А ты давай, проходи, не стой столбом! — он затопотал на месте как ребёнок, которому срочно надо в туалет. — Щас чаю забабахаем!
Макс медленно прошёл в гостиную и замер, как вкопанный. Что-то было не так. Он не сразу догнал, в чём дело, но потом как под дых ударило: горка! Старая бабулина горка из красного дерева, где стояли праздничные сервизы, хранились фотоальбомы и отцовские награды — она просто... испарилась! На её месте теперь зиял пустой прямоугольник на выцветших обоях.
— А где горка-то? — спросил он, обернувшись к нарисовавшемуся дяде.
— А-а-а, эта... — дядя вдруг закашлялся как туберкулёзник. — Да развалилась она совсем. Петли поржавели, стёкла потрескались... Выкинули короче. Мама сказала — давно пора эту рухлядь на помойку.
Макс сглотнул. По спине между лопаток пробежал холодный паучок. Три месяца назад, перед отъездом на вахту, они с мамой как раз трындели о том, что горку надо бы отреставрировать. Да она бы скорее себя на помойку выкинула, чем эту вещь!
— И куда делись все вещи из неё?
— В кладовке, — дядя молниеносно отвёл глаза. — Я всё сложил аккуратненько, не парься.
Макс поплёлся в свою комнату. С порога его встретила ещё одна пустота — на стене, где висела рамка с коллекцией марок, которую они с отцом собирали с его детства. Рамки не было. И его старые боксёрские перчатки, болтавшиеся на гвозде у двери — тоже исчезли.
В шкафу не нашлось отцовского охотничьего ножа в резной деревянной рукояти, который мама разрешила ему взять на память. Нож даже не использовался по назначению — это была просто память об отце, который пять лет как ушёл.
Башка закружилась, будто он не спал трое суток. Макс вернулся на кухню, где дядя Витя гремел чайником как погремушкой.
— А остальные где? Ленка, Паша? — спросил он про двоюродных брата и сестру, которые тоже вечно паслись у матери.
— Ленка у подруги, — дядя шумно сглотнул, как бутылку пива опрокинул. — А Пашка... это... по делам умотал.
— Какие у него дела? — Макс хмыкнул. — Он же работу на дух не переносит.
— Ну вот, — дядя криво улыбнулся, — может, исправляется парень. Бывает же такое.
Макс бухнулся за стол и почувствовал, как в груди разрастается что-то тяжёлое и мутное, как давно не чищенный аквариум.
— Дядь Вить, а где фотоальбомы? Я в горке не нашёл.
Чашка в руках дяди дрогнула, чай хлюпнул на стол.
— Да я ж сказал — в кладовке всё! — голос дяди взвился как у петуха. — Потом найдёшь, если приспичило!
Он суетливо принялся возюкать лужицу чая полотенцем, всё время отворачиваясь.
Телефон в кармане пиликнул сообщением. Соседка тётя Валя: «Максим, ты приехал? Зайди, разговор есть».
— Я к тёте Вале на секунду, — бросил он и свалил, не дожидаясь ответа.
— Милый, я уж не знала, говорить тебе или нет, — тётя Валя заламывала руки на кухне, как в мексиканском сериале. — Мать просила не беспокоить тебя, но уж как есть...
— Что происходит вообще? — Макс чувствовал, как сердце колотится где-то в глотке.
— Твоя родня... — она поджала губы, как от зубной боли. — Как мать в больницу слегла три недели назад, так они всё из дома растащили. Горку эту старинную толкнули каким-то антикварам за копейки, твои марки с ножом — тоже. Всё, что можно сбыть — сбыли, паразиты.
Глаза запекло, будто песка насыпали.
— Мать ещё не знает, как вернётся — беда будет, — причитала соседка. — Я пыталась образумить их, да куда там! Паша этот, дылда здоровая, мне так и отрезал: «Не суй нос, куда не просят». Совсем стыд потеряли, охламоны! А твоя мама из последних жил их тянет, пенсию свою отдаёт до копейки. А они — вона как благодарят.
Макс молчал. Что-то внутри превращалось в ледышку.
— Иди, милый, — тётя Валя погладила его по плечу как маленького. — Только не натвори чего сгоряча-то. Мать за них всё равно горой стоять будет.
Когда Макс вернулся, в доме стоял гвалт. Приехала Ленка — высоченная, крашеная, с когтями-сантиметровками, и Паша — жирный, с вечно потной рожей. Они сидели на кухне, и при виде Макса разговор оборвался, как провод перерезали.
— О, кузен нарисовался! — Ленка натянула улыбку, как чулок на банку. — А мы тебя через неделю ждали.
— Да вот, сюрприз решил сделать, — Макс прислонился к дверному косяку. — А тут, смотрю, сюрпризы без меня начались. Горка пропала, марки испарились, нож отцовский...
На кухне повисла тишина. Ленка уткнулась в телефон, Паша усиленно ковырял ногтем столешницу.
— Вы продали вещи, пока мать в больнице, — Макс не спрашивал, а рубил. Горло перехватило так, что голос стал хриплым, как у пропойцы.
— Да ладно тебе! — Дядя Витя попытался рассмеяться, но вышло как-то блеяще. — Кому нужно это старьё? Просто... оптимизировали пространство, ха-ха.
— Да, вещи старые, никому не нужные, — поддакнула Ленка, не отрываясь от телефона. — Мать сама говорила — избавляться пора от хлама.
— Нож охотничий тоже старый и ненужный? — Макс чувствовал, что пальцы немеют. — Последний подарок отца?
— Слышь, ты не гони, — Паша наконец поднял свои свинячьи глазки. — Мать сама разрешила.
— Она в больнице три недели.
— До больницы разрешила! — Паша вскочил, грохнув стулом. — Что ты наезжаешь-то? Явился тут... герой недоделанный! Три месяца дома не было, а теперь права качаешь? Мы тут с матерью твоей каждый день, понимаешь? А ты где был, когда ей плохо становилось? На своей вахте бабки зашибал!
Макс дёрнулся к нему, но дядя Витя встал между ними:
— Так, давайте без этого! Сядьте оба! Макс, ты только приехал, устал с дороги. Давай всё спокойно обсудим. Мы семья всё-таки.
Что-то горячее поднялось к глотке, но Макс сдержался. Медленно выпустил воздух сквозь зубы.
— Где деньги за проданные вещи?
Все трое переглянулись, как нашкодившие коты.
— У нас долги были, — промямлил дядя Витя, глядя в пол. — Квартплата, лекарства матери... мало ли что...
— Лекарства? — Макс усмехнулся. — Какие лекарства, дядя Витя? По сто рублей за бутылку водяры?
Ленка вдруг всхлипнула как резаная:
— А что ты хотел? У меня маникюр, педикюр, шмотки нормальные нужны! А тут эти... старые тряпки и рухлядь! Никто даже не вспомнил бы про них, если б ты не припёрся раньше срока!
Макс почувствовал, как внутри что-то надламывается. Не злость уже — отчаяние.
— Вы хоть понимаете, что натворили?
— Да что мы такого натворили? — взвизгнула Ленка. — Подумаешь, пару старых вещей сплавили!
— Это была память, — голос Макса упал до шёпота. — Память об отце, о бабушке. Единственное, что у мамы осталось.
— Ой, не начинай! — Ленка закатила глаза. — Нашёл о чём рыдать.
В этот момент входная дверь открылась. На пороге стояла мама — худющая, бледная, с пакетом каких-то лекарств в руке. Её взгляд заметался от одного к другому.
— Максим? — она улыбнулась растерянно. — Ты уже дома?
Он рванул к ней, крепко обнял. Почувствовал, какой хрупкой она стала. Кости под кожей, будто у воробья.
— Мам, тебя что, выписали? Почему не позвонила, я бы встретил!
— Да отпросилась на выходные, — она погладила его по щеке. — Не хотела, чтобы ты дёргался. Думала — приеду, приберусь к твоему приезду... А ты уже тут, — она улыбнулась, но глаза остались тревожными. — Что-то случилось? Почему вы все такие смурные?
В комнате повисла тишина, как в гробу. Макс почувствовал, как мать напряглась, когда её взгляд упал на пустой угол, где раньше стояла горка.
— А где... — начала она, но осеклась, переводя взгляд с одного родственника на другого. — Где бабушкина горка?
Никто не отозвался, как воды в рот набрали.
— Дядя Витя сказал, что вы решили от неё избавиться, — наконец выдавил Макс, наблюдая за реакцией матери. — И от остальных вещей тоже...
Он увидел, как в её глазах мелькнуло понимание. И сразу за ним — боль, такая, что смотреть больно.
— Каких... остальных? — её голос стал тихим-тихим.
— Марки папины. Нож. Фотоальбомы.
Мать медленно опустилась на стул, выронив пакет с лекарствами.
— Как вы могли? — она посмотрела на брата мужа. — Витя, это же память о Серёже. Наша семейная история.
Дядя Витя вдруг ссутулился, стал меньше ростом, как сдутый шарик.
— Вера, не сердись, — забормотал он. — У Пашки долги были, у Ленки проблемы. И потом, это же просто вещи...
— Просто вещи? — в её голосе не было злости, только бесконечная усталость. — Марки, которые Серёжа с сыном собирали по крупицам? Горка, на которой ещё моя мать приданое везла? Это вы называете «просто вещи»?
Ленка дёрнула плечом:
— Ну хватит драму тут разводить! Подумаешь, старый хлам!
Макс увидел, как мать вздрогнула, словно от пощёчины. И что-то внутри него окончательно оборвалось.
— Собирайте манатки, — сказал он тихо. — Все трое. Сегодня же.
— Что?! — Ленка аж подпрыгнула. — Ты не имеешь права!
— Имею. Дом оформлен на меня и мать. Собирайте шмотки и выметайтесь.
— Максим, — мать коснулась его руки, — не надо так...
— Нет, мам, — он сжал её пальцы. — Хватит. Три года ты их тянешь. Отдаёшь последнее. А они... — он осёкся, глядя в испуганные глаза родственников.
Паша дёрнулся было в его сторону, но дядя Витя удержал:
— Тихо ты! Мы и правда... перегнули палку малость.
— Забыли, для кого вы продавали эти вещи? — процедил Макс. — Для себя. А не для мамы. Всё, хватит. Я остаюсь здесь. Буду брать подработки между вахтами. Но вас здесь больше не будет.
— Куда же мы пойдём? — дядя Витя развёл руками.
— Туда же, куда пошли мамины вещи, — отрезал Макс.
Через три часа дом опустел. Мать сидела на кухне, глядя в окно, за которым Паша грузил сумки в раздолбанную «девятку» дяди Вити.
— Может, я слишком жёстко? — спросил Макс, присаживаясь рядом.
Мать покачала головой:
— Нет. Давно надо было, — она слабо улыбнулась. — Просто жаль...
— Вещи?
— И их тоже. Они же... семья. Но запутались, видимо. Всем сейчас тяжко.
Макс обнял её за плечи:
— Мам, я найду эти вещи. Разузнаю, куда они их толкнули. Выкуплю обратно. Особенно папины марки и нож.
Она прижалась к нему, и Макс вдруг почувствовал, как дрожат её плечи.
— Спасибо, сынок, — прошептала она. — Но дело не в вещах. А в том, что... они даже не понимают, что натворили.
Макс молчал, крепче прижимая мать к себе. За окном хлопнули дверцы машины, взревел мотор. Родственники уезжали.
— Знаешь, — вдруг сказала мать, глядя на опустевший угол комнаты, — самое обидное, что эти пустые места... Они теперь не только в доме. Они теперь и внутри.
Макс смотрел на её седеющие волосы и чувствовал, как глаза наполняются слезами.
— Мы заполним их, мам. Обещаю. Где-то новыми вещами, где-то — старой памятью, которую я найду. Но пустых углов больше не будет.
И он ощутил, как внутри растёт что-то новое — решимость, которой раньше не знал. Пусть дом опустел, но впервые за долгое время Макс чувствовал, что наконец-то вернулся домой по-настоящему.
Читайте также: