Телефон взорвался трелью, когда Максим только-только вышел из душа. Капли воды стекали по спине, оставляя холодные дорожки, футболка прилипла к телу. Он бросил взгляд на экран и поморщился — номер двоюродной тётки Галины.
— Чего тебе? — спросил он вместо приветствия.
— Макси-и-им! Ты вернулся! Мы тут все с ног сбились, тебя искали. Говорят, ты квартиру купил? На Гагарина?
Максим закатил глаза. Откуда узнала? Он никому не сообщал — специально.
— Ага, купил. И что?
— Как что? Надо обмыть! Мы сегодня приедем, часикам к шести, ты там это... накрой на стол, всё такое.
— Кто это — мы?
— Ну я, дядя Коля, Петька с Настей... племяшек моих помнишь? Все свои!
Максим сжал телефон так, что пластик скрипнул.
— Я не приглашал никого.
— Так мы сами! Родня же! Ты там не переживай, мы с собой всё привезём. Почти всё, — Галина хохотнула.
«Почти» — значит бутылку водки. Остальное, понятное дело, с него.
— Тёть Галь, я занят сегодня, давай в другой раз.
— Чем это ты занят? Три месяца на вахте пахал, имей совесть, порадуй родственников!
Максим потёр переносицу. Спорить с тёткой — себе дороже. Всё равно припрутся. Их упрямство — единственное, что он от них унаследовал.
— Ладно. В шесть.
Тётка ещё что-то щебетала, но он сбросил вызов. Разболелся левый висок, будто вбили гвоздь.
Три месяца на буровой в вечной мерзлоте. Три месяца, где дольше смены только сон. Три месяца — и вот она, мечта, однушка в новостройке. Не центр, конечно, но с ремонтом, с видом на парк. Его квартира. Первая в жизни. Собственная.
И сразу — родня. Как чуют.
Он повалился на недавно купленный диван и уставился в потолок. Белый, ровный, без трещин, как его новая жизнь. Без единой трещины, пока...
— Племяш! Вырос-то как! — дядька Коля, громадный и лысый, стиснул его в объятиях. От него несло перегаром и дешёвым одеколоном.
Максим выдавил улыбку. В квартиру набилось шесть человек. Тётка Галина с мужем, их взрослые дети Петька и Настя — оба под тридцатник, но всё ещё "детки", и ещё какие-то дальние родственники, имена которых он не запомнил.
— Ух ты, какие хоромы! — Галина обвела взглядом комнату. — И сколько отвалил?
— Нормально, — Максим отвернулся к окну.
— Да ладно, не скромничай, — дядька Коля хлопнул его по плечу. — Все знают, на севере деньжищи лопатой гребут. Небось миллионов пять?
Максим промолчал. Четыре с половиной, весь заработок за три года, все накопления, все мечты.
Настя, двоюродная сестра, плюхнулась на его диван.
— А мне вот муж квартиру так и не купил. Бросил, паразит, с ребёнком одну. А ты молодец, сам всё.
— Кстати, — Галина выставила на стол бутылку. — Это ж мы тебя на вахту-то отправили. Помнишь, Коль?
— А то! — дядька расхохотался. — Я же тебе газету дал, там объявление было. И номер телефона!
— Я звонила, — подхватила Галина. — Лично разговаривала с этим... как его... менеджером!
— Трудоустройства, — хмыкнул Коля.
— Точно! Трудоустройства! — Галина разлила водку в рюмки. — Так что мы тебя, считай, в люди вывели.
Максим едва удержался, чтобы не хлопнуть дверью. Просто встал и ушёл на кухню, открыл окно. Апрельский вечер дышал талым снегом.
В кармане завибрировал телефон — сообщение от Лёхи с буровой: «Как обустройство? Закончил?»
Он не успел ответить. В кухню ворвался Петька, плюхнулся на табуретку.
— Слышь, Максон, — он заговорщицки понизил голос. — У меня тут бизнес-идея огонь! Только стартовый капитал нужен. Ты же при деньгах сейчас...
Максим посмотрел на него — отросшая щетина, выцветшая футболка, жидкие волосы до плеч. От Петьки всегда пахло чипсами, даже сейчас.
— Нет.
— Да ты даже не дослушал! — Петька обиженно вскинул брови. — Я собираюсь интернет-магазин открыть. Китайские товары, наценка двести процентов! Мы там с пацанами всё просчитали. Тебе только вложиться...
— Я сказал — нет.
Хлопнула входная дверь. В кухню заглянула Настя:
— А там ещё баба Клава приехала!
Максим почувствовал, как заныла челюсть от напряжения. Баба Клава — двоюродная бабушка, старая и глухая, с колоссальным запасом нравоучений. Ей уже под девяносто, какого хрена её-то притащили?
Он вышел в коридор. Баба Клава, крошечная, в старомодном платке, уже раздавала указания:
— А чего стены голые? Надо фотографии вешать! Семейные! А полы-то, полы! На кухне линолеум нужен, не кафель, холодно же! И шторы где? Антон, ты чего без штор живёшь?
— Максим, — поправил он машинально. — Я только въехал...
— А-а-а, вот оно что! — баба Клава с непостижимой для её возраста энергией двинулась в комнату. — Ну, чего встали? Давайте праздновать! Новоселье — святое дело!
Максим прислонился к стене и прикрыл глаза. Живот скрутило от голода — с утра ничего не ел, готовил этот дурацкий стол для непрошеных гостей. А теперь кусок в горло не лезет.
Родственники расселись за столом, разлили по стопкам, а дядька Коля встал, грузно опираясь на стул.
— Так, тихо все! Я сказать хочу. Максим, племяш, мы тобой гордимся! — он поднял рюмку. — Своим горбом заработал, молодец! Но ты, это... родню не забывай. Мы ж тебя вырастили считай.
Максим сжал челюсти. Вырастили? Его мать тянула их с сестрой одна, на две ставки в поликлинике, без всякой помощи. Где были эти «вырастившие», когда ему на выпускной костюм не хватало? Когда мать в больницу с сердцем загремела?
— Мы же всегда тебе помогали! — подхватила тётка. — Помнишь, Коль, мы ему телогрейку отдали? Ты в ней ещё на рыбалку ездил.
— И велик, — вставила Настя. — Петькин старый.
— Во-во! И на вахту эту мы тебя отправили! — дядька шмыгнул носом. — Так что, считай, мы в этой квартире... это... ну, соучаствовали!
Максим почувствовал, как по шее потекла горячая капля пота. Пальцы на ногах поджались, будто пытаясь зацепиться за пол.
— В смысле — соучаствовали?
Галина хихикнула:
— Ну, если б не мы, ты бы и не узнал про эту работу! И денег бы не заработал! Так что мы типа... как это... инвесторы! — она гордо выпятила грудь.
— Инвесторы, — эхом повторил Максим.
— А раз инвесторы, то и свою долю имеем, — дядька Коля уже не улыбался. — Ты же понимаешь.
В комнате стало тихо. Даже баба Клава притихла, хотя вряд ли что-то слышала.
— Какую ещё долю? — Максим почувствовал, как от челюсти к виску потянулась острая боль.
— Ну, мы тут посоветовались... — Галина замялась. — Мы ж не жадные. Тыщ триста. За наводку. Справедливо же?
— Наводку? — Максим выдавил смешок. — За газету трёхлетней давности? За телефон, который я сам нашёл?
— Ну-ну, не горячись! — дядька примирительно поднял руки. — Мы ж родня. Поддержать хотим. Настьке на учёбу надо, Петьке на бизнес...
— На какую ещё учёбу? — Максим посмотрел на Настю. — Тебе тридцатник скоро!
— Второе высшее! — огрызнулась та. — Я психологом решила стать!
— А я это... предприниматель! — Петька, раскрасневшийся от выпитого, стукнул кулаком по столу. — Мне только стартап запустить!
Максим оглядел их всех — красные, возбуждённые лица, жадный блеск в глазах, плохо скрытое нетерпение. Все смотрели на него, как на ходячий кошелёк. Вот, значит, для чего припёрлись. Не поздравить, не порадоваться, а отщипнуть кусок.
— Я вам ничего не должен, — тихо сказал он.
— Чего-чего? — баба Клава подалась вперёд.
— Я ВАМ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН! — заорал Максим так, что зазвенела посуда.
Все замерли. Галина поджала губы.
— Не ожидала я от тебя такого, Максим. Неблагодарный ты. Мы к тебе всей душой...
— Когда мать умирала, где была ваша душа? — Максим встал. — Когда мы с Алёнкой детдома боялись — вы где были? Знаете, почему я на вахту поехал? Потому что сестру в институт надо было устроить, на платное!
— Мы же не могли... у нас своих двое, — Галина поджала губы.
— Я вахту три года мотал! — Максим сорвался на крик. — Три года, тёть Галь! Зимой в такой мороз, что солярка застывает! Вы хоть раз позвонили? Спросили, как я там? Хоть открытку на Новый год прислали?
— Ты взрослый мужик, чего тебе звонить-то...
— А теперь, значит, вспомнили? Как деньги появились — так сразу родня нарисовалась?
Дядька Коля покраснел:
— Ты чего базаришь-то, племяш? Мы от чистого сердца! Праздник тебе устроили...
— Праздник? — Максим обвёл взглядом стол с объедками, разбросанные вещи, бутылки. — Устроили притон в моей квартире! Которую я заработал, вкалывая по двенадцать часов, без выходных, в грязи и холоде! А вы пришли и нагло требуете долю!
— Не требуем, а просим, — Галина поджала губы. — Родственный, можно сказать, кредит...
— Кредит? — Максим хрипло рассмеялся. — Ну давай, тёть Галь, расскажи мне про кредит. Когда Алёнка в больнице лежала, а у меня на лекарства не хватало — где был ваш кредит? Когда я в общаге на макаронах жил — где была ваша помощь?
— Да мы сами не жировали! — вспыхнул дядька. — У нас детей двое!
— И что? Моя мать нас одна тащила, и ничего! — Максим почувствовал, как болезненно задрожала нижняя губа. — А вы, значит, не могли нам помочь, родня хренова. Зато теперь долю свою решили отхватить!
В комнате стало тихо. Только баба Клава шепталась с Настей, не понимая, что происходит.
— Мы пойдём, пожалуй, — Галина встала, одёргивая кофту. — Не ожидала я, Максим... Мы же как лучше хотели.
— С тобой, похоже, только по-плохому можно, — пробурчал дядька.
— Петька, собирайся, — Галина подхватила сумку. — И бабу Клаву забирай.
Они засуетились, натягивая куртки, пиджаки, сбиваясь в кучу в маленькой прихожей.
— Какие-то проблемы? — баба Клава озиралась, хватаясь за рукав Петьки.
— Уезжаем мы, бабуль, — Петька хмуро глянул на Максима. — Не рады нам тут.
— Как не рады? А пироги? — баба Клава растерянно заморгала.
Максим закрыл глаза. Точно — пироги. Единственный раз, когда эта родня что-то дала. Те самые пироги с капустой, которые баба Клава приносила им с Алёнкой, когда мать лежала в больнице. Тогда они были такими вкусными...
— Баб Клав, — Максим подошёл к старушке, осторожно тронул за локоть. — Спасибо вам за пироги. Тогда, в детстве. Они были очень вкусные.
Старушка прищурилась, вглядываясь в его лицо.
— Максимка? Вот ведь вымахал как! А я думаю, кто такой... А брат твой где? Витя-то?
— Я Надин сын, баб Клав. Витя — мой отец. Он нас бросил, когда мне три было.
— А-а-а, — старушка задумчиво покивала. — Надя, значит. Помню-помню. Работящая была. Царствие ей небесное.
Она перекрестилась, и Максим неожиданно для себя тоже. Он никогда не был верующим, но сейчас этот жест показался правильным.
— Ладно, всем пока, — Галина протиснулась к двери, пихая в спину мужа. — Мы пошли.
— Стойте, — Максим шагнул в коридор. — Баб Клав, а вы... оставайтесь. Если хотите.
Галина замерла, Настя округлила глаза.
— Оставаться? — переспросила баба Клава.
— Да. На ночь. Поздно уже, а вам на другой конец города ехать...
— С радостью, внучок! — старушка просияла. — Я и пироги ещё напеку, утром. С яблоками, любишь?
— Люблю, — Максим неожиданно для себя улыбнулся.
— А нам чего, в подъезде ночевать? — обиженно буркнул Петька.
— Вам — до свидания, — Максим распахнул дверь. — Будет время — звякните, чаю попьём. По-родственному. Без доли.
Дядька Коля засопел, но Галина дёрнула его за рукав:
— Пойдём, Коль! Не нуждаемся мы ни в чём. Обойдёмся!
Хлопнула дверь. Максим прислонился лбом к косяку и закрыл глаза. Голова гудела от усталости и пережитых эмоций.
— Эх, молодёжь, всё ругаетесь, — баба Клава покачала головой. — А ты это... правильно сделал. Своё защищать надо. Я вот всю жизнь спину гнула, а что имею? Комнатушку в коммуналке, да пенсию... А ты молодец, своего добился.
Максим взглянул на старушку — маленькая, сухая, но глаза ясные, живые. В них мелькнуло что-то такое, отчего внутри кольнуло.
— Баб Клав, а чего вы тогда к нам приходили? Ну, с пирогами?
Старушка пожала плечами:
— А чего ж не прийти-то? Свои ведь.
Максим отвернулся к окну. За стеклом темнело, в доме напротив зажигались окна — чужие жизни, чужие истории. Его собственная только начиналась. В своём доме. Со своими правилами.
— Пойдёмте чай пить, баб Клав. С конфетами. Только сначала я сестре позвоню, Алёнке. Давно не разговаривали.
— Племяшка-то как? Замуж вышла?
— Нет ещё...
— Ты скажи ей, пусть приезжает. Я ей пирогов напеку. С яблоками.
Максим улыбнулся.
— Обязательно скажу. Она приедет.
Он достал телефон и набрал номер сестры. Гудки разносились по пустой квартире, гулко отражаясь от голых стен без фотографий. Максим вдруг понял, что первыми снимками в новом доме будут фотографии с Алёнкой. А может, и с бабой Клавой, с её яблочными пирогами.
— Алло? Макс, ты? Как новоселье?
— Привет, сестрёнка. Приезжай в гости. У меня тут... — он глянул на бабу Клаву, суетящуюся у чайника, и впервые за день искренне улыбнулся. — У меня тут родня.