Солнечные лучи пробивались сквозь занавески, ложась теплыми полосками на скатерть. Я поставила чайник и достала банку с печеньем — то самое, которое Игорёк любил с детства. Сердце щемило от нежности. Мой мальчик, хоть и сорок пять уже, а для меня всё мальчик.
Когда в дверь позвонили, я засуетилась, поправила волосы. Игорь вошел, как всегда, стремительно, целуя меня в щеку на ходу.
— Мам, ты просто молодеешь! — улыбнулся он, устраиваясь за столом. — Чаёк свой фирменный заварила?
Я кивнула, разливая по чашкам ароматный напиток. Что-то в его взгляде мне показалось странным. Беспокойство? Но я отогнала эти мысли.
— Мам, я серьезно поговорить хотел, — начал он, помешивая ложечкой чай.
— Что-то случилось? — встрепенулась я.
— Да нет, просто... Я о будущем думаю. О твоем, о нашем, о внуках.
Он отпил из чашки и посмотрел на меня так проникновенно, как умел только он — этому взгляду я никогда не могла сопротивляться.
— Годы идут, мам. Ты ведь понимаешь... всякое может случиться.
Что-то сжалось внутри. Я отвернулась к окну, разглядывая старый тополь во дворе.
— Я просто хочу, чтобы всё было... упорядочено, понимаешь? — продолжал он тихо. — Чтобы не было потом мучений с документами, судами. Ты ведь не хочешь, чтобы потом всё решалось через суд, если что-то случится?
— О чем ты говоришь, Игорек? — руки мои дрогнули, чашка звякнула о блюдце.
— О квартире, мам. Нужно оформить дарственную. На меня. Это просто формальность, но так спокойнее будет всем.
Я молчала. В голове вертелись сомнения.
— Ты же мне доверяешь? — его рука накрыла мою. — Я же твой сын, все для тебя сделаю. А так... мне легче будет о тебе заботиться.
Наверное, он прав. Он всегда был таким рассудительным, мой Игорёк.
— Ладно, — сдалась я, — если ты думаешь, что так будет лучше.
— Конечно, мам, — улыбнулся он, — я всё устрою. Завтра заедем к нотариусу, хорошо?
Он поцеловал меня в висок, как делал в детстве, когда просил прощения за разбитую вазу или двойку. И как тогда, я не могла ему противиться.
Непрошенные гости
Вторник начался как обычно. Я встала пораньше, помыла голову, сделала лёгкий завтрак. С возрастом появились свои маленькие ритуалы – чашка кофе у окна, разгадывание кроссворда из вчерашней газеты. Только вытерла волосы полотенцем, как в дверь позвонили. Звонок был какой-то нервный – три коротких, резких звонка подряд.
Открыла, не спрашивая кто. В подъезде у нас спокойно, соседи все свои.
На пороге стояла молодая пара. Оба одеты с иголочки: он – в строгом костюме, она – в модном бежевом пальто. Смотрели требовательно, словно я перед ними в чём-то виновата.
– Вы Галина Сергеевна Дорохова? – мужчина протянул какие-то бумаги. Голос сухой, деловой. – Вам необходимо освободить квартиру в течение недели.
Я сначала подумала, что ослышалась.
– Простите, что?
– Освободить квартиру, – повторил он медленнее, словно я была глухой. – Вот документы о продаже.
– Какой продаже? – внутри всё похолодело. – Это моя квартира!
Молодая женщина переступила с ноги на ногу, вздохнула с нескрываемым раздражением.
– Уже нет, – она забрала у мужа бумаги и сунула мне. – Мы купили эту квартиру у законного владельца. А вы проживаете здесь незаконно.
Я схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. По документам выходило, что собственник – мой сын, Игорь Дорохов. И он продал квартиру этим людям три дня назад.
– Тут какая-то ошибка, – прошептала я, чувствуя, как дрожат руки. – Я ничего не подписывала... Не продавала...
– Вы и не должны были ничего подписывать, – мужчина говорил терпеливо, но в глазах светилось нетерпение. – Собственник – Игорь Павлович Дорохов. Он распорядился своим имуществом.
Мой мальчик? Мой Игорёк?
– Я даю вам неделю, хотя по закону вы должны съехать немедленно, – добавил мужчина. – Мы входим в ваше положение.
– Я никуда не поеду, – собрав все силы, проговорила я. – Это какая-то ошибка. Я здесь живу сорок лет!
Женщина закатила глаза, посмотрела на мужа.
– Я же говорила! Спорим, сынок не предупредил мамочку? Слушайте, – она повернулась ко мне, – нам проблемы не нужны. Либо вы съезжаете по-хорошему, либо через суд и приставов. Но тогда без лишней недели и выходного пособия.
Я захлопнула дверь. Руки тряслись так, что я не сразу попала ключом в замочную скважину. В голове стучало: "Это неправда, неправда, неправда..."
Телефон. Нужно позвонить Игорю. Я набрала его номер, промахиваясь по кнопкам.
– Да, мам, – он ответил почти сразу. Голос усталый.
– Игорь, – я едва могла говорить, – тут пришли какие-то люди... Они говорят, что ты продал квартиру. Нашу квартиру.
Тишина. Долгая-долгая.
– Я заеду вечером, – наконец ответил он. – Всё объясню.
– Так это правда? – воздуха не хватало. – Ты правда это сделал?
– Я не мог иначе, мам. Прости. Вечером поговорим.
Короткие гудки. Я медленно опустилась на пол, прямо в прихожей. Сорок лет. Каждая щербинка на стене, каждая трещинка на потолке – родная. Как он мог? Как?
Предательство в родных стенах
Квартира сына встретила меня запахом дорогого парфюма и звуками какого-то фильма из гостиной. Игорь открыл дверь, едва улыбнувшись, отступил в глубину прихожей.
— Проходи, мам, — буднично, словно ничего не случилось.
Я разулась, машинально повесила пальто на крючок. Ноги не хотели идти дальше.
— Чай будешь? — спросил он, не глядя мне в глаза.
— Нет, — я сжала в руках сумочку. — Скажи мне правду. Ты правда продал мою квартиру?
Мой голос дрогнул, хотя я обещала себе держаться.
Он вздохнул, провел рукой по волосам — жест, который всегда выдавал его волнение.
— Да, мам, продал. Но у меня не было выбора, пойми.
Мы прошли на кухню. Игорь включил чайник, словно разговор предстоял долгий и обыденный. Я опустилась на стул, чувствуя, как немеют пальцы.
— Какой выбор? Ты забрал у меня дом! — слезы предательски подступили, но я сдержалась.
— Мам, я в долгах, — он сел напротив. — Большие проблемы. Мне грозило... Неважно. Я решил проблему. Теперь все хорошо.
— Хорошо? — я не верила своим ушам. — У меня больше нет дома. Где я буду жить?
Игорь отвел взгляд.
— Ты можешь пожить у меня. Недолго. Или у подруги своей. А потом мы что-нибудь придумаем. Может, комнату снимем...
Он говорил так, будто решал, какой фильм посмотреть вечером. Легко. Беззаботно.
— Ты же сам говорил, что это просто формальность! — я не могла сдержать возмущения. — Что так будет спокойнее всем!
— Обстоятельства изменились, мам, — он раздраженно постукивал пальцами по столу. — Я не мог иначе. У меня жена, дети. Ты бы хотела, чтобы твои внуки остались без отца?
— При чем тут это? Что ты натворил?
— Неважно, — отрезал он. — Главное, что теперь все в порядке. Я выкрутился.
Мне стало душно. Сын, которого я растила одна, работая на двух работах. Сын, для которого я отказывала себе во всем. Теперь смотрел на меня как на помеху.
— Ты же сам просил меня подписать дарственную, — прошептала я. — Как ты мог?
— Мам, хватит драмы, — он встал, давая понять, что разговор окончен. — Я делаю все ради семьи. Ты должна это понять.
Я поднялась, чувствуя, как подгибаются колени.
— Твоя семья... А как же я?
— Ты уже пожила свое, — бросил он, отворачиваясь. — А у меня вся жизнь впереди.
Спасительный приют
Марина встретила меня с распростертыми объятиями. Подруга сорока лет, она понимала всё без лишних слов. Уже через час я сидела в её маленькой кухне, вдыхая запах свежезаваренного чая с мятой.
— Ты поживешь здесь, сколько потребуется, — она положила передо мной домашнее печенье. — Не спорь. Места хватит.
Я смотрела в чашку, пытаясь сдержать слезы.
— Как же так, Мариш? Я всё ему отдала. Всю жизнь...
— И в этом твоя ошибка, — раздался голос от двери.
Я обернулась. В кухню вошла Нина Павловна, соседка Марины. Строгая, подтянутая, в свои семьдесят она выглядела как человек, который точно знает, чего хочет от жизни.
— Простите, не хотела подслушивать, — она присела за стол. — Марина рассказала о вашей беде. Я, знаете ли, тридцать лет в юридической консультации отработала.
Я вытерла слезы.
— Тут уже ничего не сделать. Документы подписаны.
— Если он обманным путем получил квартиру, суд может признать сделку недействительной, — отрезала Нина Павловна. — Вы под давлением действовали? Вас обманули?
— Он... мой сын, — я запнулась. — Он сказал, что это формальность, для моего же блага...
Марина сжала мою руку.
— Галочка, это называется мошенничество. Даже если он твой сын.
— Но он в долгах, у него проблемы... — начала я.
— А у вас их теперь нет? — хмыкнула Нина Павловна. — Решать свои проблемы за счет матери — это низко. Я помогу вам подготовить иск.
Я почувствовала, как что-то дрогнуло внутри. Не благодарность даже — какая-то искра. Может быть, надежда?
— Он мой сын, — снова повторила я.
— И что с того? — Нина Павловна выпрямилась. — Вы человек. У вас есть права. Он их нарушил.
Странно, но эти простые слова вдруг прозвучали так ясно. Я ведь никогда не думала о себе так — как о человеке с правами. Всегда была матерью, женой, учительницей. Всегда — для кого-то.
— Галя, — Марина подлила мне чая, — может, пора подумать и о себе?
Я подняла глаза. Две женщины смотрели на меня без жалости — с уважением и пониманием. И впервые за эти кошмарные дни я почувствовала, что могу дышать.
— Да, — тихо сказала я. — Наверное, пора.
Зал правосудия
Деревянные скамьи, строгие стены, тишина, прерываемая шелестом бумаг. Зал суда напоминал храм – только здесь поклонялись не богам, а закону.
Я сидела, вцепившись в краешек скамьи, украдкой оглядывая присутствующих. Нина Павловна рядом просматривала какие-то документы. Спокойная, собранная – настоящий боец.
Сын устроился на противоположной стороне. Чисто выбритый, в дорогом костюме. Возле него – адвокат, холеный молодой человек с безразличным взглядом. Игорь смотрел в телефон, словно происходящее его не касалось.
Когда судья попросила меня изложить суть дела, я встала. Колени дрожали.
— Мой сын... — голос предательски сорвался. Я сделала глубокий вдох. — Мой сын убедил меня подписать дарственную. Он говорил, что это формальность, для моей же безопасности. А потом... продал квартиру.
— Где вы сейчас проживаете? — спросила судья.
— У подруги, — я сглотнула. — Мне некуда идти.
Нина Павловна поднялась, представила доказательства: мои показания, запись разговора с покупателями, свидетельства соседей о моей растерянности после визита сына.
Затем заговорил Игорь. Я не узнавала его голос – холодный, деловой.
— Моя мать подписала документы добровольно. Она полностью осознавала, что делает. А теперь жалеет об этом и пытается меня очернить.
Я смотрела на его лицо, такое родное и такое чужое.
— Вы отдали все деньги от продажи квартиры на погашение долгов? — неожиданно спросила судья.
Игорь запнулся.
— Большую часть, да.
— А остальное?
— Остальное... потратил. Это мои деньги, я имел право.
Что-то внутри меня оборвалось. Последняя нить, связывавшая нас.
— Мой сын лжет, — я поднялась без приглашения. — Он обманул меня. Использовал материнскую любовь, чтобы лишить крыши над головой.
— Мама, хватит этого цирка! — не выдержал Игорь. — Ты всегда так – вечно жертва! А кто меня воспитывал одна? Кто вечно попрекал этим? Тебе ничего не стоило раз в жизни помочь собственному сыну!
— Тишина в зале, — постучала судья. — Господин Дорохов, сдержитесь.
Но его уже несло:
— Я всю жизнь слышал: "Я от всего отказалась ради тебя"! Теперь твоя очередь чем-то пожертвовать!
Зал замер. Я смотрела на сына, и сердце сжималось – не от боли уже, от понимания. Я видела мальчика, который так и не стал мужчиной.
— Достаточно, — сказала судья. — Суд удаляется для принятия решения.
Возвращение домой
Ключ в замочной скважине повернулся с тихим щелчком. Родной, знакомый звук. Я толкнула дверь и замерла на пороге.
Пусто. Голые стены, где раньше висели фотографии. Пятна на полу от мебели, которая простояла здесь десятилетия. Пыль, танцующая в лучах вечернего солнца.
— Проходите, Галина Сергеевна, — Нина Павловна мягко подтолкнула меня в спину. — Это снова ваш дом.
Я сделала несколько неуверенных шагов, оглядываясь. Странное чувство — словно встречаешь старого друга, которого долго не видел. Вроде тот же, но что-то неуловимо изменилось.
— Они забрали всё, — прошептала я.
— Всё, что могли унести, — кивнула Нина Павловна. — Но главное осталось при вас — крыша над головой.
Я подошла к окну. За три месяца, что длился суд, тополь во дворе успел пожелтеть. Скоро листья облетят. А потом будет зима, весна... У меня снова было будущее.
— Спасибо вам, — я повернулась к своей защитнице.
— Не мне, — она покачала головой. — Закону. И вашей смелости.
Смелости... Никогда не думала о себе как о смелой. Я была удобной, покладистой, жертвенной. Но не смелой.
— Вы справитесь тут одна? — спросила Нина Павловна. — Можно вызвать клининговую службу.
— Нет, — я улыбнулась. — Я хочу сама. Мне нужно... освоиться заново.
Когда за ней закрылась дверь, я опустилась на подоконник. Теперь предстояло начинать сначала. Покупать мебель, посуду, занавески. Всё, что создавало уют десятилетиями, исчезло за несколько дней.
Но сейчас, вопреки всему, я чувствовала странное облегчение. Словно груз упал с плеч. Я больше не была матерью, которая должна всех спасать. Не была пожилой женщиной, от которой ждут покорности.
Я была просто человеком. С правом на свою жизнь.
На подоконнике остался крохотный кактус в глиняном горшочке — подарок ученицы много лет назад. Они не взяли его — слишком незначительный, чтобы заметить. Но он выжил без воды все эти месяцы. Колючий, упрямый.
— Выжили, да? — я осторожно дотронулась до колючек. — Молодцы мы с тобой.
Закатное солнце окрасило комнату в золотой. Я вдруг поняла, что впервые за долгое время улыбаюсь. По-настоящему.
Новые правила
Ровно год спустя я накрывала стол на кухне, когда в дверь позвонили. Неожиданно, без предупреждения – как тогда, в тот страшный день.
Но страха больше не было. Я открыла дверь и замерла. На пороге стоял Игорь, осунувшийся, с залегшими под глазами тенями.
— Привет, мам, — он попытался улыбнуться. — Можно войти?
Я помедлила секунду и отступила, пропуская его в квартиру.
— Ты изменила тут всё, — он оглядывался, словно в чужом доме.
— Да, обновила, — я прошла на кухню. — Чай будешь?
Он кивнул, устраиваясь за столом – новым, светлым, круглым. Как и всё теперь в моем доме – светлое, новое. Без тяжелых портьер, без громоздкой мебели, без давящих воспоминаний.
— Как живешь? — я поставила перед ним чашку.
— Нормально, — он отвел взгляд. — Ну как... Лариса ушла. Квартиру пришлось продать.
Что-то дрогнуло внутри – старая привычка жалеть, защищать. Но я только кивнула.
— Мне нужна помощь, мам, — он смотрел в чашку. — Я снимаю комнату сейчас. Денег нет... Может, я у тебя поживу немного? Всего пару месяцев.
Год назад я бы тут же согласилась. Бросилась спасать, помогать, жертвовать. Но теперь я смотрела на взрослого человека напротив – не на своего мальчика.
— Нет, Игорь, — мягко, но твердо ответила я. — Тебе лучше найти другой вариант.
Он поднял голову – удивленно, недоверчиво.
— Мам, ты что? Я же твой сын!
— Да, — я кивнула. — И всегда им останешься. Но я больше не буду решать твои проблемы.
— После всего, что я для тебя сделал! — он вскочил, расплескав чай. — Да я в детстве твоим опекуном был, а не наоборот! Вечно ты плакала, жаловалась!
Старые слова, старые обвинения. Но теперь они не ранили.
— Ты взрослый, Игорь, — я спокойно вытерла лужицу чая. — У тебя своя жизнь, у меня – своя.
— Значит, мстишь? — он скривился. — За квартиру?
— Нет, — я покачала головой. — Учусь новому. Жить для себя. Я слишком поздно начала, но лучше поздно, чем никогда.
Когда дверь за ним закрылась, я подошла к окну. Тополь во дворе снова зеленел. Новый цикл, новая весна.
На душе было спокойно. Немного грустно – мать всегда остается матерью. Но правильно. Впервые в жизни – абсолютно правильно.