Вероника Михайловна проснулась от звука собственного голоса. Приснился покойный муж — что-то спрашивал, а она отвечала. Третий год вдовства, а сны всё те же: Михаил рядом, привычный, как старые тапочки у кровати. Она протянула руку к пустой половине постели — холодная. Семь утра. Вставать не хотелось.
Санаторий оказался совсем не таким, как в рекламном буклете. Вместо обещанного европейского сервиса — обшарпанные стены. Скрипучие кровати и столовая с запахом вчерашнего супа. Впрочем, Веронику это не слишком расстраивало. После смерти Михаила она научилась принимать вещи такими, какие они есть. Даже находить в них неожиданные достоинства.
Например, в этом санатории была прекрасная библиотека. И террасы, выходящие на берег озера. И удивительно приятные люди попадались, не то что в их подмосковном дачном поселке, где все давно прикипели друг к другу застарелыми обидами и привычными претензиями.
Вероника натянула спортивный костюм, сунула ноги в кроссовки и вышла на утреннюю пробежку. В пятьдесят пять многие её подруги уже забыли, когда в последний раз бегали. А она не позволяла себе расслабиться. "От старости нет лекарства, но есть противоядие — движение", — любил повторять Михаил.
Парк был пуст и тих. Только какой-то мужчина в военной выцветшей футболке делал растяжку возле старой беседки.
— Час от часу не легче! — воскликнул он, заметив Веронику. — Думал, один такой ненормальный в этой богадельне.
Вероника хотела пройти мимо, но что-то в его голосе — насмешливое и одновременно дружелюбное — заставило её остановиться.
— Боюсь вас разочаровать, но ненормальных как минимум двое, — ответила она, улыбнувшись краешком губ.
— Антон, — представился мужчина. — Военный пенсионер, любитель утренних пробежек и противник санаторного режима.
— Вероника, — кивнула она. — Вдова, библиотекарь и... тоже не в восторге от местной кухни.
Они побежали вместе. Молча, в одном ритме, как будто уже не раз делали это прежде. Странное чувство возникло у Вероники — словно что-то давно забытое, отложенное в дальний ящик памяти, вдруг напомнило о себе. И это было... приятно?
За завтраком они снова встретились. Он махнул ей рукой, приглашая за свой столик.
— Овсянка как в армии, — сказал Антон, размешивая серую массу в тарелке. — Только там хоть масла не жалели.
— Зато полезно, — Вероника достала из сумочки маленькую баночку меда. — Держите, так вкуснее.
Он смотрел на нее с удивлением и какой-то детской радостью.
— Знаете, в чем главный недостаток этого санатория? — спросил Антон, смакуя преображенную медом кашу.
— В разваливающейся инфраструктуре? В меню из прошлого века?
— В том, что я попал сюда на пятнадцать лет позже, чем следовало, — он выдержал паузу. — Иначе мы с вами встретились бы раньше.
Вероника почувствовала, как краска приливает к лицу. Сколько лет ей не говорили комплиментов? Два года и восемь месяцев — ровно столько, сколько не стало Михаила.
— А вы оптимист, — сказала она, пряча смущение за иронией.
— Просто рационалист. Когда видишь что-то хорошее, глупо делать вид, что не заметил.
И Вероника вдруг поняла, что впереди у неё две недели, которые могут оказаться совсем не такими, как она ожидала.
***
Две недели в санатории пролетели незаметно. Вероника и Антон завели привычку встречаться после завтрака у озера. Она брала с собой книгу, он — складной стульчик и шахматы. Играли редко. Чаще разговаривали — о книгах, фильмах, музыке. Антон оказался на удивление начитанным для военного. Признался, что в долгих командировках спасался только книгами.
В последний вечер они сидели на террасе. Пахло прелыми листьями и костром — где-то на территории жгли мусор.
— Как странно, — задумчиво произнесла Вероника. — Завтра разъедемся, и всё. Как будто ничего и не было.
— А что-то было? — Антон посмотрел на неё с привычной насмешкой, но в глазах мелькнуло что-то другое. Тревога? Надежда?
— Не знаю. Наверное, была дружба двух пожилых людей, — она специально сказала пожилых, чтобы он возразил.
Антон не возразил.
— Знаешь, что меня всегда удивляло в отношениях? Почему люди так стремятся все усложнить? Живут вместе, делят пространство, тарелки, полотенца... А потом ненавидят друг друга именно за это: за разбросанные носки, немытую посуду, храп по ночам.
Вероника вспомнила, как раздражал её порядок, который наводил Михаил. Всё по линеечке, всё по часам. Чай в шесть. Новости в девять. Будто самой жизни внутри этого распорядка уже и не оставалось.
— У меня есть предложение, — сказал вдруг Антон. — Даже не предложение, а идея. Гостевой брак.
— Что-что?
— Ну, живём каждый в своём доме. Встречаемся, когда хотим. Без быта, без претензий, без... всего этого. Как сейчас.
Вероника пыталась понять, шутит он или говорит серьёзно.
— То есть, предлагаешь встречаться?
— Да. Но без всей этой мороки с переездами и притирками. Ты у себя — хозяйка. Я у себя — сам себе голова. А вместе — только когда обоим хорошо.
— Звучит... странно, — Вероника улыбнулась. — Как-то несерьезно.
— А что в жизни вообще серьезно? — Антон смотрел на неё без обычной улыбки. — Я был женат двадцать семь лет. Серьезней некуда. И что? Однажды Татьяна просто собрала вещи и ушла. Сказала, что всю жизнь ждала, когда я вернусь из очередной командировки, а теперь хочет пожить для себя.
Вероника молчала. С Михаилом было по-другому. Он ушёл не по своей воле. Остались недосказанные слова, неслучившиеся разговоры.
— Мне кажется, ты торопишься, — сказала она наконец.
— Мне шестьдесят. Какое тут торопишься? — он усмехнулся. — Просто я знаю, чего хочу. Хочу видеть тебя. Говорить с тобой. Но не хочу снова впрягаться в эту телегу — быт, обязательства, компромиссы.
Что-то кольнуло Веронику. Обида? Разочарование? Она сама не знала, чего ждала.
— Ты прав. Наверное, это разумно, — она встала. — Уже поздно. Пойду собирать вещи.
Антон поймал её за руку.
— Ты обиделась. Я слишком прямолинейно всё это выдал?
— Нет, всё нормально. Просто... — Вероника осеклась. Что просто? Просто она думала, что после стольких разговоров, после этих прогулок и взглядов... А оказалось — ничего серьезного. Гостевой брак. Отношения по расписанию.
— Я позвоню, когда вернусь в Москву, — сказала она.
Но Антон не отпускал её руку.
— Я боюсь, — вдруг сказал он. — Боюсь снова всё испортить. С Татьяной мы превратились в соседей по квартире. Я не хочу, чтобы с нами случилось то же самое.
В его глазах Вероника увидела то, чего не замечала раньше: усталость, одиночество, страх. И вдруг поняла: ему, этому сильному и нелепому человеку, так же страшно, как и ей.
— Давай попробуем, — сказала она тихо. — В конце концов, в нашем возрасте уже можно не бояться экспериментов.
Антон улыбнулся — впервые за вечер не насмешливо, а просто и открыто.
— Ты не пожалеешь. Я буду самым лучшим... гостем.
На следующее утро они обменялись телефонами и адресами. Вероника возвращалась в свою пустую московскую квартиру с чувством, которое давно забыла: предвкушение.
***
Три месяца "гостевого брака" пролетели как один день. Они встречались дважды в неделю — по вторникам у Вероники, по субботам у Антона. Она готовила для него ужин с бокалом красного вина, он водил ее в театр и на выставки. Иногда оставались ночевать друг у друга, но чаще расходились по своим домам.
Веронике нравилась эта свобода — не думать, что скажет на твой новый халат мужчина, с которым делишь крышу. Нравилось возвращаться в собственную квартиру, где всё по-прежнему пахло Михаилом, хоть вещи его давно убраны в коробки на антресоли. Но что-то подтачивало эту идиллию, что-то звенело фальшивой нотой.
В тот день, в середине января, Антон приехал к ней без предупреждения, с тяжелой спортивной сумкой.
— У меня потоп, — объяснил он, целуя Веронику в щеку. — Соседи сверху. Сантехник обещал завтра всё починить. Пустишь переночевать?
Вероника растерялась. Сегодня она хотела разобрать старые фотоальбомы, пересмотреть видео с Михаилом. Годовщина его смерти через неделю, и она, как обычно, готовилась к этой дате заранее, переживая потерю по крупицам, чтобы в сам день не сорваться в истерику.
— Конечно, — сказала она. — Только у меня не убрано и...
— Да какая разница, — махнул рукой Антон и прошел на кухню. — У тебя коньяк есть? Промерз до костей, пока тащил эту сумку.
Он был какой-то дерганый, не такой, как обычно. Вероника достала коньяк, поставила чашки для чая.
— Что-то случилось? — спросила она осторожно.
— А что должно случиться? — Антон резко поставил чашку. — Просто холодно и мокро, настроение паршивое.
Он никогда не говорил с ней таким тоном. Вероника почувствовала, как внутри поднимается обида.
— У меня на следующей неделе годовщина смерти мужа, — сказала она тихо. — Я собиралась...
— Опять? — перебил Антон. — Опять ты со своим мужем? Сколько можно хоронить мертвых?
Вероника замерла. В кухне стало так тихо, что было слышно, как капает вода из крана.
— Уходи, — сказала она.
— Верочка, прости, я не хотел, — он потянулся к ней, но она отстранилась.
— Уходи, — повторила Вероника. — Твой "гостевой брак" — это ведь просто способ ничего не вкладывать в отношения? Приходить, когда удобно, и уходить, когда сложно?
— А ты думаешь, мне легко? — вдруг взорвался Антон. — Легко знать, что я для тебя — всегда второй? Что первый — там, — он кивнул на фотографию Михаила, стоявшую на полке. — Что бы я ни делал, как бы ни старался, я всегда буду хуже него.
— Причем тут это? — Вероника почувствовала, что у неё дрожат руки. — Я никогда не сравнивала вас!
— Да ладно!
— Миша любил оперу.
— Михаилу нравился этот ресторан.
— Мы с Мишей всегда ездили на море в сентябре.
Каждая наша встреча — это экскурсия по святым местам вашей великой любви!
Вероника молчала. Неужели она действительно так часто говорила о Михаиле? Она не замечала этого.
— Знаешь, я ведь тоже боюсь, — вдруг сказал Антон совсем другим голосом. — Боюсь снова к кому-то привязаться. После Татьяны я дал себе слово: хватит, навоевался. Но с тобой... с тобой всё по-другому. Я не хочу больше этого дурацкого "гостевого брака". Я хочу просто быть с тобой. Всегда.
Он стоял посреди её кухни — большой, нелепый, с седыми висками и потерянным взглядом. И Вероника вдруг поняла, что все эти месяцы они оба прятались — она за памятью о муже, он за своей бравадой.
— Я боюсь забыть его, — прошептала она. — Боюсь, что если я буду счастлива с тобой, то предам его память.
Антон подошел и взял её за плечи.
— Верочка, ты ничего не предашь. Мертвым всё равно. А живым больно.
Она уткнулась лицом в его свитер и заплакала — первый раз при нем. Антон гладил её по волосам и молчал.
— Я останусь? — спросил он, когда она успокоилась.
— Да, — ответила Вероника. — Но я не знаю, что будет дальше. Мне нужно время.
— У нас оно есть, — Антон улыбнулся, и в уголках его глаз собрались морщинки. — Не так много, как хотелось бы, но есть.
Они пили чай и говорили — долго, горько, откровенно. О своих страхах, о прошлом, о том, чего хотят и чего боятся. И с каждым словом стена между ними становилась всё тоньше.
***
Весна пришла в Москву рано — уже в марте запахло талой водой, а в апреле зазеленели скверы. Вероника стояла у окна, наблюдая, как дворничиха подметает дорожки. На подоконнике лежал паспорт — недавно полученный, с новой фамилией. Вероника Степанова. Непривычно, после тридцати лет Рябининой.
Свадьбу сыграли тихо, в кругу нескольких друзей. Антон настоял на белом платье, она сопротивлялась — смешно, мол, в нашем возрасте. Но надела — не белое, кремовое, строгое. И не пожалела — видела, как блестели глаза у Антона, когда она вошла в зал регистрации.
После того вечернего разговора в январе их отношения изменились. "Гостевой брак" остался, но это было уже другое гостевание — не из страха перед бытом, а из уважения к личному пространству друг друга. Три дня он у неё, три — она у него, а седьмой — каждый сам по себе. Такой был уговор.
Звонок в дверь вывел Веронику из задумчивости. На пороге стоял Антон с огромным букетом сирени.
— Это еще откуда? — удивилась Вероника. — Сейчас же только конец апреля...
— Из Сочи. Заказал через интернет, там уже вовсю цветет, — Антон поцеловал ее. — Готова к путешествию?
Сегодня они улетали в Венецию — первое совместное путешествие. Вероника волновалась — две недели вместе, круглые сутки, никакого личного пространства. Выдержат ли?
— Готова, — она улыбнулась. — В прошлый раз я там была с Мишей, в девяносто седьмом. Тебе понравится, там...
Она осеклась. Опять начала! Антон вздохнул, но ничего не сказал. Вместо этого обнял ее и зашептал на ухо:
— Я хочу, чтобы это была наша Венеция. Только наша, понимаешь?
Вероника кивнула.
— Иногда мне кажется, что я предаю его, — сказала она тихо.
— А иногда тебе кажется, что ты предаешь меня, говоря о нем, — Антон смотрел на нее серьезно, без обычной усмешки. — Верочка, нам обоим за пятьдесят. У нас за спиной целые жизни. Нельзя делать вид, что их не было.
Он прошел на кухню, начал расставлять сирень по вазам.
— Знаешь, я ведь тоже иногда думаю о Татьяне. Не потому, что скучаю и жалею, а просто... двадцать семь лет, как их выкинешь?
Вероника смотрела на его седой затылок, на крепкие руки, ловко управляющиеся с цветами, и чувствовала, как отпускает что-то внутри — последний узелок вины, который она носила в себе.
— У меня сегодня деловое предложение, — сказал вдруг Антон. — Давай продадим мою квартиру. Она все равно пустует большую часть времени.
— Но... как же наш уговор? Личное пространство? — растерялась Вероника.
— Личное пространство не обязательно измеряется квадратными метрами, — улыбнулся он. — У тебя тут три комнаты. Одну можно сделать моим кабинетом, а в остальное время будем жить как нормальные муж и жена.
«Нормальные муж и жена» — это прозвучало так просто и так правильно, что Вероника не нашлась, что возразить.
— А деньги от продажи потратим на путешествия, — продолжал Антон. — Я половину жизни провел в казармах и палатках. Хочу теперь мир посмотреть. С тобой.
— А как же «не хочу впрягаться в телегу»? — Вероника пыталась говорить серьезно, но непослушные губы расплывались в улыбке.
— А мы и не будем впрягаться. Будем жить так, как хотим мы, а не как принято.
Он притянул ее к себе, обнял — крепко, надежно. От него пахло одеколоном, сиренью и чем-то таким родным, что защипало в глазах.
— Я согласна, — сказала Вероника. — Но с одним условием.
— Каким?
— В нашей спальне не будет телевизора.
Антон расхохотался — громко, заразительно. А потом вдруг стал серьезным.
— Знаешь, что я понял за эти месяцы? Дело ведь не в том, живем мы вместе или отдельно. Дело в том, чтобы не терять себя в отношениях. Не растворяться друг в друге до полного исчезновения. А мы уже слишком много прожили, чтобы этого бояться.
На кухонном столе зазвонил телефон — такси к аэропорту.
— Венеция ждет, — сказал Антон, поднимая чемоданы.
Вероника в последний раз окинула взглядом квартиру. На полке стояла фотография Михаила — теперь уже не одна, рядом появились другие: она и Антон в день свадьбы, они же в санатории, на фоне озера.
— Просто разные полки памяти, — подумала Вероника. — Одна любовь не отменяет другую.
Она закрыла дверь и спустилась к ожидавшему такси. Впереди была Венеция — их Венеция, и новая глава жизни, которую никто из них не ожидал, но которую оба теперь принимали с благодарностью.
Благодарю за подписку на канал и чтение рассказов