Он приносил домой продукты, спрашивал, как дела, клал руку на плечо.
А я — злилась. Не на него. На себя. За то, что всё хорошо. И скучно до зубного скрежета.
***
Матвей делал всё правильно. Не забывал дни рождения, дарил цветы без повода, готовил ужин, когда я задерживалась допоздна в своем финансовом отделе.
Идеальный муж, о котором пишут в женских журналах, до которого мои подруги не могли дотянуться в своих мечтах. Но с каждым заботливым жестом между нами разрасталась пропасть шириной с Волгу. Непреодолимая.
Квартира, в которой мы жили, досталась мне от тёти по маминой линии — маленькая двушка в кирпичной пятиэтажке, с выщербленной плиткой в ванной и скрипучим паркетом.
Матвей третий год предлагал сделать ремонт, но я каждый раз находила причины отложить: то денег не хватает, то времени, то настроения. А если быть честной с собой — потому что эта квартира была единственным, что действительно принадлежало мне одной. Последний клочок территории, где я чувствовала себя Анной Алексеевной Корневой, а не просто женой успешного Матвея.
В тот промозглый четверг я вернулась домой раньше обычного. Голова гудела от квартальных отчетов и презентаций для совета директоров — моя работа в финансовом отделе выжимала из меня последние соки хуже любой соковыжималки.
Я тихонько отперла дверь своим ключом и застыла, не успев снять сапоги. С кухни доносился смех — женский, звонкий, молодой, а потом вдруг мужской. Его смех. Тот самый, с хрипотцой, от которого когда-то подкашивались колени. Тот, который я не слышала, наверное, года три.
— ...и тогда он говорит: «А я думал, это часть интерьера!» — женский голос, звонкий и молодой, а затем снова смех, и Матвей подхватывает его, легко и свободно.
Я должна была почувствовать ревность. Злость. Что угодно. Но вместо этого — пустота и странное, неуместное облегчение. Словно теперь у меня появился повод для того, что я давно хотела сделать.
Сделав глубокий вдох, я шагнула на кухню.
— Привет, — сказала я, и оба одновременно повернулись.
Она была молодая. Наверное, лет двадцать пять. С яркими рыжими волосами, собранными в небрежный пучок, и россыпью веснушек на лице. В моей любимой кружке дымился чай.
— Анечка! — Матвей вскочил со стула так резко, что едва не опрокинул чашку. На его лице читалась смесь растерянности и странной, почти детской вины. — Ты сегодня так рано... Это Ирина Сергеевна, моя... мы вместе работаем над проектом.
Ирина, улыбаясь одними губами, протянула тонкую кисть с длинными пальцами:
— Очень приятно познакомиться. Матвей Александрович столько о вас рассказывал.
Я пожала ее руку — теплую, с гладкой кожей, на которой не было ни морщинки, ни пятнышка. Ярко-желтый лак на длинных ногтях почти не облупился, несмотря на мартовскую непогоду. У меня же вечно ледяные пальцы и ногти, обкусанные в момент очередного аврала с годовыми отчетами.
— Надеюсь, только хорошее, — я улыбнулась и почувствовала, как натянуто это выглядит со стороны. — Не буду вам мешать, у меня ещё дела.
Я развернулась и ушла в спальню, закрыв за собой дверь. Села на край кровати и просто смотрела в стену, слушая приглушённые голоса с кухни. Через пятнадцать минут хлопнула входная дверь — Ирина ушла. Ещё через минуту в спальню осторожно заглянул Матвей.
— Ань, это не то, что ты подумала...
Я подняла руку, останавливая его.
— Я ничего не подумала, Матвей. Правда.
Он опустился на кровать рядом со мной.
— Ирина действительно моя коллега. Мы работаем над новым проектом, и я пригласил её обсудить детали. Ничего больше.
Возможно, он говорил правду. Скорее всего — да. Но имело ли это значение, если глядя на них вместе, я увидела то, что не замечала раньше? Как он улыбается другой. Как искрится его взгляд. И как давно я не вызывала в нём таких эмоций.
— Я тебе верю, — сказала я, и это не было ложью. — Просто я устала. День был тяжёлым.
Матвей выдохнул с облегчением и обнял меня за плечи. От него пахло одеколоном, который я подарила ему на прошлый день рождения. Знакомый, родной запах. Но чужой человек.
— Я приготовил ужин, — сказал он. — Твоё любимое — запечённую рыбу с овощами.
Я кивнула и выдавила улыбку. Самое страшное, что я даже не могла его ненавидеть. Он был хорошим. Слишком хорошим. Идеальным мужем для другой.
***
Я открыла глаза, когда за окном едва начало светать. Матвей спал рядом, повернувшись спиной.
Телефон мигнул уведомлением. Сообщение от Насти: «Не спишь? Можно заехать к тебе в обед? Нужен совет».
Настя — моя двоюродная сестра по отцовской линии, младше меня на пять лет и несколько световых лет по жизненному опыту.
Мы никогда особо не сближались: она окончила педагогический, тут же выскочила замуж за своего Лёшу. В течение трех лет родила погодков — сначала Артёма, потом Алису — и с головой нырнула в пучину семейной жизни.
Виделись редко, в основном по большим праздникам вроде Нового года или бабушкиного юбилея. Иногда лайкали фотографии друг друга в сети да обменивались дежурными поздравлениями с днем рождения. Но за последние месяцы она стала писать чаще, звонить по вечерам, словно что-то изменилось в ее жизни.
«Конечно, приезжай. Буду на обеде в час».
Я выскользнула из постели, стараясь не разбудить Матвея. Приняла душ, оделась, накрасилась — всё на автопилоте, как робот. У двери обернулась взглянуть на спящего мужа. Подумала — может, разбудить, сказать, что люблю. Но это была бы неправда, а врать я больше не хотела.
***
День в офисе прошёл как в тумане. Я смотрела на цифры в таблицах, отвечала на звонки, кивала на совещании — и всё время думала о том, как быстро мы стали чужими. Не заметив момента, когда что-то сломалось.
Ровно в час телефон снова мигнул. «Я у твоего офиса. Где встретимся?»
Мы расположились в маленьком кафе неподалеку, в укромном уголке у окна. Настя выглядела уставшей — тёмные круги под глазами, волосы небрежно собраны в хвост. Но глаза... В её глазах была жизнь, которую я не видела в своём отражении уже давно.
— Выглядишь замученной, — сказала я, разглядывая меню.
— Артём простудился, Алиса капризничает, а Лёша... — Настя махнула рукой. — Лёша невыносим. Мы поссорились сегодня утром. Опять.
Официантка принесла нам кофе. Я отпила и поморщилась — слишком горький.
— Из-за чего в этот раз?
Настя помешала свой латте, не поднимая глаз.
— Из-за всего. Из-за денег, из-за его родителей, из-за того, что я не успеваю следить за домом... — она вздохнула. — Знаешь, иногда я смотрю на тебя с Матвеем и завидую. У вас всё так... гладко. Никогда не ссоритесь, всегда вместе, поддерживаете друг друга. Как вам это удаётся?
Я чуть не рассмеялась ей в лицо. Гладко? Если бы она только знала...
— Возможно, это не то, на что стоит равняться, — осторожно сказала я.
Настя подняла брови.
— Что ты хочешь этим сказать? — Настя наклонилась вперед, сжимая кружку с кофе так, будто это было спасательное колесо.
Я раскрыла рот и тут же захлопнула его. Мне хотелось вывалить на нее всю горькую правду о моей жизни.
О том, как я задыхаюсь в собственном браке. Как каждое утро просыпаюсь с тяжестью в груди от одной мысли, что впереди еще один бесконечный день рядом с человеком, который безупречен во всем — от глаженых рубашек до оплаты счетов. Но к которому я больше не испытываю ничего, кроме смутной благодарности и не менее смутного раздражения.
Но глядя в ее карие встревоженные глаза с этими трогательными морщинками в уголках, я поняла, что не могу грузить ее своими проблемами. Не сейчас, когда у нее самой жизнь идет под откос.
— Ничего особенного, — я выдавила улыбку, которая, должно быть, выглядела фальшивой, как китайский телефон. — Расскажи лучше, что стряслось у вас с Лёшей.
Настя тяжело вздохнула и принялась нервно теребить бумажную салфетку, превращая ее в конфетти.
— Мы же снимаем двушку. Платим сорок пять тысяч плюс коммуналка. И вот на днях эта хозяйка заявляется с проверкой и объявляет, что с первого числа повышает плату до пятидесяти восьми! Пятидесяти восьми, Ань! Это грабеж среди бела дня! — Настя со злостью скомкала многострадальную салфетку. —
Лёша говорит, надо срочно искать другое жилье, но ты представляешь, что значит переезжать с двумя маленькими детьми? Это же кошмар... А его родители, — тут она понизила голос почти до шепота, — предложили переехать к ним в трешку.
Она поморщилась, как от зубной боли, и я невольно скривилась в ответ. Я прекрасно знала родителей Лёши — Петра Семеныча и Галину Николаевну.
Эта парочка могла бы войти в учебники по психологии как образцовый пример родителей, которые достают детей гиперопекой. Они контролировали каждый шаг своего ненаглядного Лешеньки с пеленок и до сих пор, когда ему уже тридцать стукнуло, не оставляли попыток управлять его жизнью.
— И ты, конечно, не горишь желанием?
— Ты издеваешься? — Настя так повысила голос, что парочка пенсионеров за соседним столиком синхронно обернулась. Она смутилась и продолжила почти шепотом: — Мы с таким трудом выстраивали свою жизнь последние годы! А если мы переедем к этой... свекрови, это будет кошмаром!
— Настя сделала глубокий вдох. — Будет как в прошлый раз, помнишь? «Настенька, ты неправильно кашу варишь, надо с маслом», «Настенька, детей нельзя так одевать, они продуют ушки», «Настенька, какая еще работа, Лешеньке нужен горячий обед и чистые рубашки», — она так виртуозно скопировала интонации свекрови, что я не удержалась от смеха.
Настя тоже улыбнулась, но быстро стала серьёзной:
— А Лёша не понимает. Говорит, что это временно, что мы подкопим денег и съедем... Но я знаю, как это бывает. Временное становится постоянным. А я... я просто хочу свой дом, понимаешь? Хочу, чтобы дети росли в спокойной обстановке, без постоянных замечаний и упрёков.
Глядя на мою сестрицу — молодую, несмотря на темные круги под глазами, полную жизни и энергии, яростно защищающую свое право на собственное пространство и свои решения, я вдруг с пронзительной ясностью осознала, чего так отчаянно не хватает в моей размеренной жизни. Живых, настоящих эмоций, а не их блеклых копий.
— Я тебя понимаю, — проговорила я так тихо, что Насте пришлось наклониться ко мне через стол. — Гораздо лучше, чем ты можешь себе представить.
Она вдруг замерла с чашкой у губ и пристально посмотрела на меня каким-то новым, оценивающим взглядом:
— У вас что-то случилось, да? Что-то между тобой и Матвеем?
Я аж поперхнулась кофе:
— С чего ты вдруг это взяла?
— Просто... — она пожала плечами. — Когда ты говоришь о нём, твой голос звучит иначе. Как будто ты говоришь о ком-то... постороннем.
Я молчала, не зная, что ответить. Сестра оказалась наблюдательнее, чем я думала.
— Если хочешь поговорить... — продолжила она неуверенно.
— Нет, — я покачала головой. — Сейчас не время. У тебя своих проблем хватает.
Настя вздохнула и кивнула, но я видела, что она не до конца убеждена.
— Знаешь, что самое обидное? — сказала она, возвращаясь к своей ситуации. — Что Лёша искренне не понимает, почему я против. Он говорит: «Это же моя семья. Ты должна их уважать». Как будто дело в уважении! Я уважаю его родителей. Но я не хочу жить с ними под одной крышей.
— А что, если... — начала я медленно, обдумывая свои слова. — Что, если бы вы могли пожить у нас? Квартира небольшая, но временно...
Глаза Насти расширились от удивления:
— Ты серьёзно? А как же Матвей?
Хороший вопрос. Как же Матвей?
— Уверена, он не будет против, — сказала я, понимая, что это правда. Матвей никогда не был против чего-либо, что предлагала я. И в этом была часть проблемы.
Настя покачала головой:
— Это очень щедрое предложение, но... Я не могу принять. Это слишком. И потом, мы с детьми перевернём твою жизнь с ног на голову.
Может быть, именно этого мне и не хватает, подумала я, но вслух сказала:
— Подумай об этом, хорошо? Это лучше, чем переезжать к свекрови.
Настя благодарно улыбнулась, и мы перешли к другим темам.
Я слушала и думала о своей пустой квартире, о том, что мы с Матвеем так и не завели детей — сначала хотели «пожить для себя», потом строили карьеру. А теперь, кажется, поздно начинать семью с человеком, которого ты больше не любишь.
Когда мы прощались у входа в кафе, Настя вдруг крепко обняла меня:
— Спасибо тебе. За то, что выслушала. И за предложение.
Я обняла её в ответ, внезапно почувствовав комок в горле.
— Всегда пожалуйста. Мы же семья.
Она отстранилась и посмотрела мне в глаза:
— Знаешь, что бы ни случилось между тобой и Матвеем... Я на твоей стороне.
Я кивнула, не доверяя своему голосу, и она ушла — маленькая, решительная фигурка, растворившаяся в толпе спешащих людей. А я стояла и думала о том, что никогда не считала Настю по-настоящему близким человеком.
***
— Ты спятила? — Матвей почти никогда не повышал голос, но сейчас его тихий, обычно спокойный баритон взлетел до непривычных высот. — Ты в самом деле предложила им пожить у нас? Даже не посоветовавшись со мной? Не спросив моего мнения?
Я сидела на продавленном диване, который мы уже три года собирались заменить, подтянув колени к груди, как нашкодившая девчонка. Матвей мерил шагами нашу небольшую гостиную, заложив руки за спину — точь-в-точь как его отец, когда отчитывал нас за разбитую вазу на даче.
— Я думала, ты не будешь против, — сказала я тихо. — Это ведь моя семья.
Матвей остановился и посмотрел на меня так, словно видел впервые:
— «Не буду против»? Ты серьезно, Аня? — он остановился прямо передо мной, уперев руки в бока. — Мы живем в квартире размером чуть больше спичечного коробка!
У нас одна ванная, слышимость такая, что соседи в курсе, какую зубную пасту мы предпочитаем. А ты собралась поселить тут еще четверых человек, двое из которых — маленькие дети, которые, насколько я помню, не отличаются тишиной и аккуратностью!
— Это будет временно, — я постаралась, чтобы мой голос звучал убедительно. — Только пока они не подыщут другое жилье.
— И сколько это «временно» продлится? Неделю? Месяц? До совершеннолетия Артема? — Матвей нервным жестом взъерошил свои темные волосы, в которых в последний год начала пробиваться седина. — Мы столько лет откладывали собственных детей, потому что «нет условий» и «маленькая квартира», а теперь ты вот так запросто готова приютить племянников?
Это был удар ниже пояса. Мы действительно долго откладывали рождение детей, и часто из-за моих сомнений. Но сейчас я вдруг поняла, что дело было не в отсутствии условий.
— Нечестно, — сказала я, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. — Ты знаешь, что дело не только в условиях.
— А в чём тогда? — он скрестил руки на груди. — Просвети меня.
Я смотрела на него — все еще красивого, с этой новой морщинкой между бровей. Уверенного, успешного, знающего, чего хочет от жизни.
Человека, которого когда-то любила до одури, до дрожи в коленях, до потери рассудка.
— В нас дело, — произнесла я так тихо, что он наклонился, чтобы лучше слышать. — Проблема в нас самих, Матвей. Ты действительно хочешь завести ребенка с женщиной, которая тебя больше не любит?
Матвей застыл на месте, и я видела, как на его лице, сменяют друг друга эмоции — недоверие, гнев, шок, и наконец, глухая боль, от которой у меня самой что-то сжалось внутри.
— Прости, что ты сейчас сказала? — его голос стал хриплым, будто ему перехватило горло.
— Я сказала, что больше не люблю тебя, — повторила я, ощущая странное, почти физическое облегчение. — И, если ты будешь честен с собой, то признаешь, что и ты давно меня не любишь. По крайней мере, не по-настоящему.
Он медленно, будто внезапно постарев лет на десять, опустился в свое любимое кресло напротив дивана. То самое кресло, которое купил три года назад, перебрав с десяток магазинов, чтобы найти «идеальное». Не отрывая от меня потемневшего взгляда, он спросил:
— Как... как ты можешь так говорить? Почему ты решила, что я тебя не люблю?
— Вчера ты привел домой свою коллегу. Молодую, красивую, явно умную женщину. И знаешь, что я почувствовала, когда услышала, как вы смеетесь вместе? Не ревность. Не злость. А странное, неуместное облегчение. Потому что если бы между вами оказалось что-то большее, чем работа... это бы дало мне повод наконец-то уйти.
— Аня... — Матвей протянул ко мне руку, но я отшатнулась, как будто он мог меня обжечь.
— Нет, дай мне закончить, пожалуйста. Я не могу быть счастлива с надежным, заботливым, положительным во всех смыслах мужем. Мне все время чего-то не хватает, столько пустоты внутри...
Матвей поднял голову, глядя теперь не на меня, а куда-то в пространство между нами:
— Когда всё изменилось? Когда это произошло?
— Я не знаю, — честно призналась я.
— И ты вот так просто... решила это в одиночку? — в его голосе прорезалась горечь, смешанная с плохо скрытой обидой. — Даже не попыталась заговорить об этом раньше? Не дала нам шанс все исправить?
Я подняла на него глаза, чувствуя, как внутри поднимается раздражение:
— А ты пытался? Ты замечал, что что-то не так?
Матвей поднял голову, и в его глазах, кроме боли, я увидела гнев. Настоящий, живой, опаляющий гнев:
— Это нечестно, Аня. Просто нечестно. Я любил тебя. Всегда. Я, может, не говорил этих слов каждый день, но разве я не показывал это делами? Разве я не заботился о тебе, не думал о твоем комфорте, о твоих желаниях? Разве не я всегда уступал, когда речь шла о твоей карьере, о твоих планах?
— Делами, — повторила я, ощущая странную горечь. — Да, ты всегда был практичным. Всегда заботился о материальной стороне нашей жизни, всегда знал, что делать с протекающим краном, сломанной стиральной машиной или перегоревшей лампочкой. Но, Матвей... иногда женщине нужно не только, чтобы мужчина починил сломанный выключатель. Иногда ей нужно, чтобы он целовал ее так, будто завтра — конец света.
Он встал, подошел к окну и некоторое время просто смотрел на улицу, где сгущались весенние сумерки. Люди возвращались с работы домой, кто-то выгуливал собаку, подростки гоняли на скейтах. Обыкновенный вечер. Только для нас с ним ничего уже не будет обыкновенным.
— И что теперь? — наконец спросил он, не оборачиваясь. — Ты хочешь развестись?
Я даже не думала об этом словосочетании — "развод". Оно казалось одновременно слишком драматичным и слишком будничным для того, что происходило между нами. Для этого медленного, почти незаметного угасания чувств, как свеча, у которой заканчивается воск.
— Я не знаю, — произнесла я, чувствуя, как дрожит голос. — Честное слово, не знаю. Просто хочу перестать притворяться, что все идеально.
Матвей медленно кивнул, словно принимая тяжелое решение:
— Хорошо. Я... понял тебя. Мне нужно подумать. И тебе, наверное, тоже.
Он прошел мимо меня к входной двери, снял с вешалки свою коричневую кожаную куртку, которую я подарила ему на тридцатилетие.
— Куда ты собрался? — спросила я, вдруг ощутив иррациональный страх, что он уходит навсегда.
— Просто проветрюсь немного. Пройдусь. Мне нужен свежий воздух и время все обдумать.
Дверь за ним закрылась, и я осталась одна в нашей аккуратной квартире, где каждая вещь помнила, как мы были счастливы когда-то.
Я подошла к окну, пытаясь разглядеть Матвея внизу, но его уже не было видно — растворился в толпе прохожих, спешащих по своим делам, как и наша любовь растворилась в повседневной рутине.
Телефон зазвонил так неожиданно, что я едва не выронила его из рук. На экране высветилось имя сестры.
— Алло? — мой голос был хриплым, будто я долго кричала или плакала, хотя на самом деле не делала ни того, ни другого.
— Анька, — Настя говорила быстро, взволнованно, и из-за шума на заднем плане я с трудом различала слова. — Мы с Лёшей поругались. Сильно.
— Настя, — я перебила ее, чувствуя, как внутри растет странная, почти безрассудная решимость. — Немедленно приезжайте. Ты вместе с детьми. Прямо сейчас.
Повисла пауза, прерываемая только детским плачем — кажется, Алиса капризничала.
— А как же... — начала Настя неуверенно.
— Матвей не будет против, — соврала я, надеясь, что это не совсем ложь. Что он поймет. Что увидит в этом шанс для нас. —Такси вызвать сможешь?
— Да, конечно, — в ее голосе чувствовалось облегчение пополам с виной. — Спасибо, Аня. Мы... скоро будем.
Я нажала отбой и оглядела квартиру. Надо было срочно навести порядок, освободить диван, найти чистое постельное белье для гостей. Странно, но все эти хлопоты вызывали во мне не раздражение, а какой-то азарт, почти предвкушение. Я словно делала что-то настоящее, что-то, что могло разбить стеклянный колпак, накрывший мою жизнь.
Приглаживая простыни на диване в гостиной, который должен был стать временной спальней для Насти и детей, я думала о том, как один разговор, одно решение может перевернуть всю жизнь.
Они приехали через два часа — Настя с заплаканными глазами, сонный Артём, капризничающая Алиса и горы сумок с вещами. Я помогла им устроиться, уложила детей, заварила Насте чай. Матвей так и не вернулся.
— Я не должна была соглашаться, — сказала Настя, обхватив чашку руками. — У вас с Матвеем теперь будут проблемы из-за меня.
— У нас уже были проблемы, — ответила я, удивляясь своей откровенности. — Задолго до тебя.
Она подняла на меня глаза:
— Что случилось?
И я рассказала ей всё. Как я задыхалась в клетке идеального брака. Как безуспешно пыталась почувствовать хоть что-то к человеку, которого когда-то любила больше жизни.
— Он ушёл сегодня, — закончила я. — И я не знаю, вернётся ли.
Настя молчала, обдумывая услышанное.
— Мне жаль, — сказала она наконец. — Я всегда думала, что у вас всё идеально. Ставила вас в пример Лёше...
Я горько усмехнулась:
— Вот этого не надо. Никогда не ставь других в пример своему мужу. Потому что никогда не знаешь, что происходит за закрытыми дверями.
Она кивнула, соглашаясь.
— Но всё-таки... Неужели ничего нельзя спасти?
Я пожала плечами:
— Не знаю.
— А иногда? — тихо спросила она.
— А иногда я вспоминаю, каким он был раньше. Живым, непредсказуемым.
Настя задумчиво покрутила чашку в руках.
— Знаешь, мы с Лёшей... У нас всё по-другому. Мы постоянно ссоримся. Он вспыльчивый, я упрямая. Но когда мы миримся... — она смущённо улыбнулась. — В этом есть что-то... настоящее. Живое.
Я почувствовала укол зависти. Даже в их ссорах было больше эмоций, чем во всём моём браке за последние годы.
— Цени это, — сказала я.
Я не успела закончить фразу — входная дверь открылась, и на пороге появился Матвей. Его взгляд скользнул по нам с Настей, по разложенному дивану, по детским вещам, разбросанным по комнате. Лицо не выражало ничего.
— Добрый вечер, — сказал он сухо.
Настя вскочила, как ужаленная:
— Матвей, я... Мы с детьми ненадолго. Не хотели создавать неудобства...
— Всё в порядке, — он снял куртку, повесил её на крючок. Аккуратно, как всегда. — Анна всё объяснила.
Его взгляд остановился на мне, и я почувствовала, как внутри всё сжалось. В этом взгляде не было ни гнева, ни боли — только холодная отстранённость.
— Я лягу в спальне, — сказал он, обращаясь ко мне.
— Я могу лечь с Настей и детьми, — ответила я, чувствуя, как пересыхает во рту. — Диван большой.
Он кивнул и ушёл в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Мы с Настей переглянулись.
— Прости меня, — прошептала она. — Я не должна была...
— Не извиняйся, — я покачала головой. — Это не твоя вина. И... может быть, так даже лучше. Теперь мы не можем притворяться, что всё в порядке.
Той ночью я спала на диване рядом с Настей и детьми. Слушала их дыхание, смотрела в потолок и думала о том, как странно всё обернулось.
Ещё вчера у меня была пустая, но "идеальная" жизнь с мужем, который делал всё правильно. А сегодня моя квартира полна чужих вещей, плачущих детей и невысказанных обид. И почему-то именно сейчас я чувствовала себя более... счастливой.
Утро началось с суеты. Алиса проснулась первой и решила исследовать новую территорию, опрокинув при этом вазу с цветами. На шум сбежались все — Настя, пытающаяся успокоить рыдающую дочь, сонный Артём, я с тряпкой в руках и Матвей, появившийся из спальни уже полностью одетый, словно и не ложился.
— Я сварю кофе, — сказал он, проходя на кухню.
Настя, смущённо улыбаясь, подняла на руки Алису:
— Прости за вазу. Мы купим новую.
— Забудь, — отмахнулась я. — Это просто ваза.
Завтрак прошёл в странной атмосфере. Матвей был безупречно вежлив, разговаривал с детьми, обсуждал с Настей её ситуацию, даже предложил поговорить с Лёшей "по-мужски". Но ко мне не обращался вовсе, словно меня не существовало.
— Мне пора на работу, — сказал он, допив кофе. — Буду поздно.
И ушёл, не поцеловав меня на прощание.
Настя проводила его взглядом и повернулась ко мне:
— Он очень зол.
— Не зол, — покачала я головой. — Хуже. Он... отпустил меня.
В глубине души я надеялась на другую реакцию. На ярость, на отчаяние, на попытки всё исправить. Что угодно, что показало бы, что я ему не безразлична. Но вместо этого — эта холодная вежливость. Словно между нами уже всё кончено.
День прошёл в хлопотах. Я взяла отгул, помогала Насте с детьми, мы готовили обед, играли с Артёмом и Алисой, смотрели мультфильмы.
Вечером позвонил Лёша. Настя разговаривала с ним в другой комнате, но даже через закрытую дверь я слышала её голос — то повышающийся до крика, то срывающийся на шёпот. Когда она вернулась, глаза её были красными.
— Он хочет забрать детей к родителям, — сказала она, опускаясь на диван рядом со мной. — Говорит, что я неадекватна, что устроила цирк на ровном месте.
Я взяла её за руку:
— Это пройдёт. Он остынет.
Утро следующего дня прошло в таком же хаосе. Матвей улыбался детям, шутил с Настей, даже мне налил кофе, как я люблю — с молоком и без сахара.
— Я договорился с начальством, возьму сегодня полдня, — сказал он, глядя на меня. — Будем дома к обеду.
Я кивнула, не зная, чего ожидать от этого разговора. Что он хочет сказать? Что уходит? Что даёт нам ещё один шанс? Что любит меня, несмотря ни на что?
День тянулся бесконечно. Настя с детьми ушли в парк — тактично давая нам с Матвеем пространство для разговора. Я убиралась, готовила обед, перебирала вещи в шкафу — всё, лишь бы не думать о предстоящем.
Он вернулся ровно в два. Вошёл, снял куртку, вымыл руки — все привычные действия. Сел за стол напротив меня.
— Я много думал, — начал он без предисловий. — О нас. О том, что ты сказала.
Я молчала, давая ему возможность высказаться.
— Знаешь, что самое обидное? — продолжил он. — Что ты права. Мы… потеряли друг друга. И я даже не заметил, когда это произошло.
Я сцепила руки под столом, чтобы они не дрожали:
— И что теперь?
Он посмотрел мне прямо в глаза:
— Теперь у нас два пути. Мы можем признать, что всё кончено, и разойтись. Или...
Пауза затянулась, и я не выдержала:
— Или?
— Или мы можем попытаться начать заново, — он протянул руку через стол, но не коснулся меня. — Не как муж и жена с десятилетним стажем. А как два человека, которые когда-то любили друг друга и, возможно, смогут полюбить снова.
Я смотрела на него, не веря своим ушам:
— Ты... хочешь попробовать?
— А ты? — он пристально смотрел на меня. — Ты ведь уже поставила точку в своём сердце, разве нет?
Я задумалась. Действительно ли я готова перечеркнуть всё, что у нас было? Все годы вместе, все хорошие моменты, всю нашу историю?
— Я не знаю, — честно ответила я. — Часть меня хочет начать с чистого листа. Без тебя. Без прошлого. Но часть... помнит, каким ты был. Каким мы были вместе.
Матвей кивнул:
— Я понимаю. И не прошу немедленного ответа. Просто... давай дадим себе время. Настя и дети могут пожить у нас, мы поможем им. А мы попробуем... узнать друг друга заново.
— Как это? — я нахмурилась.
— Как когда мы только начинали встречаться, — он слабо улыбнулся. — Свидания. Разговоры обо всём на свете. Открытия. Без ожиданий и обязательств.
Это звучало... странно. И одновременно интригующе. Словно шанс вернуться к тому времени, когда всё ещё было возможно.
— Ты правда думаешь, что это сработает? — спросила я.
— Я не знаю, — он был честен. — Но разве не стоит попытаться? Прежде чем окончательно всё разрушить?
Я смотрела на него — как он нервно крутит обручальное кольцо на пальце, как избегает моего взгляда, как ждёт моего ответа. И понимала, что, несмотря на всё сказанное, несмотря на годы отчуждения, мне не всё равно.
— Хорошо, — сказала я тихо. — Давай попробуем.
Он выдохнул с явным облегчением:
— Спасибо.
Мы сидели молча, не зная, что ещё сказать. Десять лет вместе, а мы вдруг стали чужими людьми, неловко ищущими темы для разговора.
— Как рабо... — начала я одновременно с его:
— Что ты...
Мы оба замолчали, а потом рассмеялись. Первый искренний смех за долгое время.
— Дамы вперёд, — сказал он.
— Я хотела спросить, как работа. Но потом подумала, что это слишком обыденно, — я улыбнулась. — Не для нового начала.
— Тогда давай по-другому, — он подпёр подбородок рукой. — Если бы ты могла оказаться сейчас в любой точке мира, где бы это было?
Я задумалась. Раньше мы часто играли в такие игры — задавали друг другу неожиданные вопросы, фантазировали, мечтали вместе. Когда это прекратилось?
— На берегу океана, — ответила я. — Где-нибудь, где никого нет. Только шум волн и крики чаек.
— Одна? — спросил он тихо.
Я посмотрела на него:
— Не знаю. А ты?
Он помолчал, обдумывая.
— В горах. Высоко-высоко, где воздух разреженный и голова кружится. Где так тихо, что слышно, как бьётся сердце.
— Один? — спросила я, возвращая его же вопрос.
Он поднял глаза:
— С тобой. Если бы ты захотела.
Я почувствовала, как что-то дрогнуло внутри. Крошечная искра в темноте.
— Может быть, захотела бы, — сказала я тихо. — В другой жизни.
— А почему не в этой? — он наклонился ближе. — Почему мы не можем просто... поехать? Вдвоём. Оставить всё здесь. Хотя бы на выходные.
Я покачала головой:
— Ты забыл? У нас гости.
— Не сейчас, — он махнул рукой. — Потом. Когда Настя помирится с Лёшей. Когда всё немного уляжется. Просто... давай пообещаем друг другу, что сделаем это. Уедем вместе. Туда, где мы сможем быть... просто собой.
Я смотрела на него, на этого знакомого незнакомца, на человека, с которым прожила столько лет и которого, оказывается, так плохо знала. И впервые за долгое время чувствовала... любопытство. Желание узнать его заново.
— Обещаю, — сказала я, и это было не просто слово. Это был крошечный мостик через пропасть, которая разделяла нас.
***
Настя вернулась с детьми вечером — счастливая, с горящими глазами.
— Лёша звонил! — выпалила она с порога. — Мы поговорили... нормально. Он извинился. Сказал, что погорячился, что любит нас с детьми, что найдёт решение...
Я обняла её, искренне радуясь:
— Вот видишь! Я же говорила, что всё наладится.
— Да, но... — она вдруг стала серьёзной. — Я решила, что мы всё-таки переедем к его родителям. Временно.
Я удивлённо посмотрела на неё:
— Но ты же не хотела...
— Не хотела, — кивнула она. — И до сих пор не хочу. Но Лёша прав — сейчас нам нужно экономить. А потом... потом мы накопим на первый взнос за ипотеку и купим свою квартиру.
Она говорила уверенно, но в глазах была тревога. Я обняла её крепче:
— Ты сильная. Справишься.
— Знаю, — она улыбнулась. — И потом, я же не хочу мешать вам с Матвеем.
Матвей, стоявший рядом, кашлянул:
— Вы можете остаться столько, сколько нужно. Правда.
— Спасибо, но... — Настя покачала головой. — Мне кажется, вам сейчас нужно побыть вдвоём. Разобраться в отношениях.
***
Когда дети наконец уснули, а Настя ушла принимать душ, мы остались вдвоём на кухне.
— Это странно, да? — сказал он, разливая чай. — Насколько... живее стало в доме.
— Дети, — я улыбнулась. — Они меняют всё.
Он помолчал, потом сказал тихо:
— Мы можем завести своих. Если захотим. Если... всё получится.
Я посмотрела на него — так легко было бы сказать «да», дать ему надежду, пообещать будущее, которое я сама не была уверена, что хочу.
— Давай не будем забегать вперёд, — мягко сказала я. — Шаг за шагом, помнишь?
Он кивнул, не обиженный, а понимающий:
— Конечно. Я просто...
— Знаю, — я накрыла его руку своей. — Я тоже.
Мы пили чай в уютном молчании, слушая, как тикают часы на стене, как шумит вода в ванной, как сопит во сне Алиса. И впервые за долгое время я чувствовала умиротворение. Не пустоту, не отчаяние, а спокойную надежду, что, может быть, всё ещё можно исправить.
Если хочется сказать спасибо – есть кнопка доната! Каждая поддержка мотивирует писать дальше! Нажмите на кнопку ПОДДЕРЖАТЬ👇🏻