К вечеру третьего дня Евдоким прибыл к родному очагу. Усталый, голодный, очарованный прекрасной молочницей. Распряг лошадь, переступил порог – а дома – пустота. Как это так? Где жена? Хозяйка где? Пирогами не пахнет, печь не топлена… Кинулся к теще. Теща встретила зятя любезно. Внучка тетешкает (в одной руке ребеночек, в другой половничек).
- А на ярмарку с тятей отправилась. Давно на ярмарке не была. Тоже к делу приобщиться хочет. Не желает в одиноком дому сидеть, неугомонная. Тоже, поди, купчихой желает стать. Чтобы обхождение иметь и разговоры с кавалерами разговаривать, - с ехидцей так, с намеками сообщает теща.
- Когда вернется?
- Неведомо. Торговые дела-с! Ты, зятек, сыночка бери, да ступай домой. Скотинка твоя обряжена – в другой раз не буду помогать. Своих забот по горло. Развелось работников в семье, а по дому помочь некому.
Ну что делать… знает кот, чью сметану съел. Виноватится. И гнев душу разъедает: мужняя жена, какая такая ярмарка? До того себя настропалил, что решил блудную женку розгами поучить, как та на порог явится.
Тося на следующий день прикатила веселая. Сына на руки взяла, поцелуями головенку осыпала, с мужем приветливо поздоровалась: будто бы от дома и не отлучалась.
- Ты где блудила?
- С тятей, по работе.
- Я тебе сейчас тятю покажу! Я тебе устрою! – Евдоким на жену грозно наступает.
Тося вдруг помрачнела.
- Посмей только. Враз отбрею. Терпеть не стану. Ошибку свою поняла – больше ошибаться не собираюсь. Дело перейму, не мужицкая это работа – по магазинам разъезжать, сметанкой, да маслицем торговать. Мельницу будешь строить.
Евдоким намек понял, и злость его взяла, над Тосей руку поднял…
- Как ударишь, так и убит будешь, - шепотом сказала жена. Лучше я на каторге отсижу, чем терпеть от тебя побои. Давай, давай, сироти дитя!
И таким от нее холодом повеяло – Евдоким содрогнулся.
На следующий день жена укатила в Бабаево. Одна, конечно, не поехала. Брат сопровождал. Уж как побледнела дамочка-молочница, как увидела вместо приятного хозяина маслобойни супругу законную. Уж какие тут игрушки… Антонина Федотовна была любезна и внимательна. Ни слова об ревности, ни брани, ни-че-го. Однако, пытливым глазком приметила: подрагивают пухлые ручки, поворачивая серебряный краник пузатого самовара. Слова Антонины Федотовны – мед!
- Милая Екатерина Львовна, какое приятственное место, эта ваша лавочка! Я связи имею многочисленные, а молва катится далеко – могу-с вам хорошую рекламу сделать. От покупателей отбоя не будет.
- Так уж, и не будет? – с равной любезностью спрашивает Катерина Львовна.
- Разумеется! Уж как мой Евдоким вас хвалил, как хвалил.
Губы Тоси улыбаются, а в очах – синий лед. Умная Катерина с полуслова все поняла. Улыбнулась в ответ и… дала себе зарок – с женатиками не связываться. А то ведь можно и дела лишиться – «эта» молодица в один момент может репутацию испортить и на весь белый свет ославить. С улыбочкой.
Так и повелось потом: Тося Тосей больше не была. Антониной Федотовной люди ее величали. Большую силу взяла, и капитал себе сама сколотила. Однако, сыночка и дом не забросила, содержала все в должном порядке, но без рьяности. Мужу ту вспышку скандальную не поминала, была с ним ласкова и покладиста, однако верх одержать над собой не давала. Да и гнева его не боялась – когда в мошне кое-что на черный день имеется – бояться нечего. И что-то такое в осанке и облике Тоси появилось новое, для Евдокима неизведанное – сильная бабочка, умная, с загадкой. Она ему во сто раз интереснее стала, чем до замужества была. Частенько Евдоким с женой советовался, и советы ее были дельными, полезными, ухватистыми…
После революции хозяйство: и мельницу, и маслобойку, конечно, национализировали. Скотину всю Тося безропотно отдала колхозу. Не пожалела и родительских хоромин – в них до шестидесятых годов сельсовет располагался. Все нажитое отдала. Слава богу, родители не дожили до такого разора. Евдоким, было, в уныние впал, но Тося крепко на плаву его держала:
- Терпение и труд все перетрут, Евдоша. Нам ли печалиться с тобой? Наживем еще. Зато дети у нас с тобой здоровые, а все остальное – ерунда.
Пятерых детей народили Евдоким и Антонина. Младшую, шестую, Светланку, уже (стыдно сказать) после войны сообразили. Евдокима все хлопали по спине и орали: «Молоток». А тот краснел и бурел от гордости. Могё-ё-ёт! Род Евдокима разрастался и вырос на целую улицу, а потом и на целую отдельную деревню «Большой Двор».
- Ну даете, з-з-зар-р-азы, - то ли ругался, то ли восхищался председатель, - ни мытьем, так катаньем!
На всю жизнь сохранили муж и жена уважение друг к другу и любовь. И до самой своей смерти Евдоким неизменно отвечал на вопросы внуков и правнуков:
- Слушайтесь жёнок своих, детоньки. Жёнки, они умные, страсть. Я всю жизнь слушался и рад.
- Так бабу Тосю грех не слушаться.
- Конечно, грех. Я ее у самой Богородицы намолил! Как же не слушаться?
***
Танечка пожила у бабушки пару дней. Пока жила, никуда из дому не выходила, будто и нет ее вовсе. Баба Тося внучку не выдавала. Тосина мама волновалась – след девки простыл совсем!
- С ума не сходи, - строго приказала Тося, - на экскурсию в Ленинград Танюшка отправилась. Послезавтра явится.
- А почему никого не предупредила? Митька бегает по деревне, обыскался ее!
- Плохо, значит, ищет! Ты, Ирина, совсем берега попутала? Дочку с порога согнала! Забыла, как сама двадцать лет назад сопли вытирала, когда твой Паша избаловался, да чур потерял?
- Так… Я думала… Митя – хороший ведь, а Танька балованная. Молодые… Не говорят ничего.
- А чего это твой хороший зять все возле магазина трется? Не видела, часом? А?
Митя, правда, Таню обыскался. Таня была, была, а тут – раз, и испарилась. Волновался не на шутку. И никто – ничего. Не до финтов ему. И не до магазина. Был тут случай, с магазином этим… Зинка там работает. Нахалка, каких свет не видел. Глаз на Митю положила. Он ей популярно объяснил, что любит жену. А она ему популярно объяснила, что жена у Митьки… того… не верна, мягко говоря. Митька Зинке чуть зубы ее золотые не выставил. За клевету. Но и на Таню злость брала. И ничего поделать парень с собой не мог. Все понимает, а как видит жену, так забрало на глаза – гнев! Ревность! Ух!
Таня ничего не понимает, обижается, в глаза заглядывает. И взгляд у нее такой, будто виновата она в чем. Митька чует - не виновата. Так чего же она виноватится, черт ее побери? Черт и его побери совсем: послушал грязную сплетню завистливой бабы, развратной, нехорошей, а, может быть, просто несчастной и одинокой, и повелся, болван!
Как это бывает - на пустом месте - скандал. Митька дверью – хлоп. У Тани характер тоже. Сказали люди – с чемоданом по деревне чешет. У Мити пелена с глаз упала. И рад бы помириться, да с кем она, где, что с ней? Надо бы в розыск подавать – не шутки! Хорошо, теща встренула, объяснила, что дочь укатила в Ленинград на какую-то экскурсию!
Таня явилась через день. Строгая. Прямая.
- Где была? – грозно муж спрашивает.
- В Ленинграде. В Эрмитаже!
Ой, ничего в этом мире не меняется… И Митька (сам радешенек, что Таня вернулась) ремень на вешалке ищет, обалдуй.
- Только попробуй. В раз остужу.
Глаза у Татьяны ледяным пламенем горят. Решительная. Такая, какую Митя полюбил. Не забалуешь у такой и нос не покривишь.
- А обед у нас в доме будет? – виноватится уже. Подлизывается.
- Картошки из подпола принеси. И почисти. Не барин.
Принес. Почистил. Танюха колбасы нажарила. Молча поели. Митя смотрит – налаживается куда-то его Таня. Куда?
- В кино пойду. На картину новую.
- А меня с собой не берешь?
Татьяна взглядом мужа смерила.
- Как вести себя будешь, - только и сказала.
***
Конечно, в кино они пошли вместе. И, конечно, все у них сложилось хорошо. Потом уже Таня разбиралась в сердечных делах своей внучки Анюты. Управились без всяких психологов. Хоть Анюта и продвинутая девочка, и в отношениях со своим молодым человеком считает себя гуру. Гуру, Гуру, а, чуть что, бабушке звонит.
- Времена разные, а жизнь все равно одинаковая, - говорит Татьяна, - И смысл один. Супружество – долгий и упорный труд, требующий терпения и выдержки. И уважения. А главное, самоуважения.
И ни один мужчина, даже самый хороший и любящий, не будет уважать женщину, не знающую себе цену. Не будет. И все. Они так устроены. Это вам любой психолог скажет. Или мудрая бабушка объяснит.
Мне – объяснила в свое время. Я объясняю тебе, а ты передашь своим детям. Такова жизнь. А, да, забыла еще немаловажную деталь, дорогая моя. Имейте всегда за душой свои капиталы, девочки. Пригодится. Я знаю, что говорю!
Автор: Анна Лебедева