«Право командира (начальника) отдавать приказ и обязанность подчинённого беспрекословно повиноваться являются основными принципами единоначалия.
В случае открытого неповиновения или сопротивления подчинённого, командир (начальник) обязан для восстановления порядка и воинской дисциплины принять все установленные законами Российской Федерации и общевоинскими уставами
меры принуждения».
Дисциплинарный устав Вооружённых сил России.
1
Плашки кирпичных коробок, пришитые к выцветшему сукну пустыря вопреки всякой логике, колыхались на пыльном изгибе оконных стёкол, как флаги, стоило только слегка отклонить голову. Развлечение так себе, но иных у Николая в эту минуту не предвещалось.
Сама земля здесь была не такая. Будто когда-то, когда мир был ещё молод, принялся бог, аки повесть, Россию ваять. Начал, как полагается, слева направо, ведь не араб же он был, в самом деле. А под конец, на Дальнем Востоке, то ли устал, то ли отвлёкся на что. Кто ж его, бога, помыслы разберёт? Ни гор тебе рядом хороших, ни леса. Глазу не за что зацепиться. Так, бугорки отлогие с куцыми, точно зачёсанными вбок, плешивыми перелесками. Щебень валяется. Или это военные потом натащили? Дальше, правда, на карте Камчатка, а на Камчатке чего только нет. Гейзеры там. Медведи бурые… Ну, это как раз по-нашему, подумал про себя Николай, вымотаться на полдороги и доделывать кое-как, а напоследок, для показухи, чуток поднажать. И по всему-то выходило, что бог по природе своей был не творец, а солдат срочной службы, такой же как он, Николай.
– Чё там? Ушёл уже?
Комаров, с щербатым от давней оспы лицом и выбитым накануне зубом, что придавало его внешности известную долю кинематографичности, дёрнул товарища за рукав, вырвав того из сферы мыслительных спекуляций.
– Нет ещё, – тихо откликнулся Николай, опустив взгляд вниз, на курящего под окнами старшину.
Друг, покопавшись в кармане и выудив оттуда сломанную пополам сигарету, принялся её, что называется, лечить.
– Покурю пока, – бросил он, выбегая на лестницу.
– Зря, – не оборачиваясь, выдохнул Николай и вновь обратил глаза к горизонту.
Вечернее небо начинало густеть, обнажаясь пятнами сказочно-дивных оттенков, словно намокавшая ткань. На фоне скудного низа, картина была потрясающая. Дома неба такого нет. Может, благодаря океану, до которого тут рукой подать. Километров двести. Но океана Николай не видал, ибо постоянная боевая готовность доставшейся ему воинской части проявлялась только в запрете на выходной или отпуск.
Комарова между тем постигла беда. Николай, заслышав прогрохотавшего матом старшину, опомнился аккурат вовремя, чтобы заметить, как от удара в живот у товарища выпрыгнула изо рта сигарета, не успевшая догореть до линии перелома, и, ударившись об асфальт, брызнула в тёплую атмосферу сумерек осколками лопнувшего уголька.
Что именно вызвало гнев старшины, угадать было сложно. Причин могло быть и несколько, ибо с каждым мигом количество оных стремилось в сторону бесконечности.
Недовольное сопение опять раздалось за спиной Николая.
– Ну как? Покурил?
– А? Да насрать. Сигу вот только жалко, – Комаров, будучи, как он сам говорил, фаталистом, не имел привычки серчать на жизнь. – Слышь, он вроде как ждёт там кого.
Николай молча провожал глазами уходящего на КПП старшину, а друг его продолжал молоть языком:
– Я у этой падлы повадку выучил. Ты же знаешь. Сколько раз уж его читал. Сегодня, по ходу, никак. Он, если сразу не пошёл, значит кореша своего дожидается с танкового. А тот, сто в гору, раньше, чем через полчаса, не сорвётся. Я тебе сразу сказал, надо…
– Залепи дудку, Серёга. Ушёл он.
Выждав для верности минуту-другую, товарищи оказались в курилке.
– Оставишь?
Николай глодал сигарету объёмистыми затяжками, от чего уголь на ней вырос на треть длины. Свободной рукой он достал из кармана пачку и заглянул внутрь. Пустая наполовину. Николай покачал головой:
– Не хрен было спешить. Была бы своя, – ответил он, протягивая незадачливому компаньону почти догоревший чинарик.
– Говорил он тебе чего-нить? – спросил Комаров, обжигая губы.
– Как обычно всё. Пошагали давай.
Двинувшись от казармы по направлению, противоположному тому, где исчез старшина, солдаты свернули с асфальтовых выбоин на обочину и потонули в сочном густом кустарнике, вымахавшем на костях бетонной стены.
Тропка, петляя под острым углом, вывела их к руинам одноэтажного врезанного в забор строения, назначенье которого терялось в дымке седых веков. Крыша давно обвалилась. Пол язвился глубокими ямами, ведущими, вероятно, в погреб и залитыми доверху дождевой водой. В стремительно наползавших сумерках товарищам приходилось напрягать зрение, чтобы не кануть без вести, хоть дорога, пролегавшая сквозь развалины, и была им отлично знакома. Подстраховывая друг друга на особенно подлых участках, они достигли дальней стены, рассечённой у самого верха клиновидной искорёженной в середине трещиной, вроде молнии, какие обычно на плакатах рисуют.
Первым вскарабкался Николай, протянув ладонь Комарову, уступавшему ему в росте на целую голову. Секунду спустя, ноги обоих приземлились по ту сторону воинской части. Отсюда для них начиналась запретная гражданская территория.
Сказать по правде, гражданского в этой местности не было ничего. Жилистые военные щупальца, державшие дальний край Родины, чтобы не отвалился, составляли львиную долю имевшейся в округе инфраструктуры. Деревенька, куда, озираясь и держась ближе к кустарнику, направились двое солдат, состояла в основном из контрактников их же бригады, выручивших у государства за долгую и пусть и не всегда безупречную службу собственную избёнку, а то и парочку комнат в двухэтажных бараках, раздувшихся от влажного воздуха, словно опухоли.
К одному из таких покосившихся динозавров привела товарищей сбитая в пыль колея, некогда слывшая настоящей хоть и не широкой дорогой.
– Стой, – скомандовал Николай. – Глянь-ка. Я тут обожду.
Комаров юркнул во мрачный подъезд и тотчас вернулся обратно, кивнув сослуживцу.
Внутри пахло мышами и мёртвым деревом. Ступени, сработанные из досок, тяжко стенали под казёнными берцами. Николай, оставив спутника на пол-этажа ниже, отстучал в обитую дерматином дверь два, а затем три коротких удара.
С полминуты за дверью стояла абсолютная тишина, и Комаров, уже было тревожно начавший разглядывать друга, вздрогнул от того, как внезапно она распахнулась. Из комнат на Николая дунуло бедностью: жареный лук и сырая отходящая по углам штукатурка.
На пороге почёсывал волосатую грудь тучный грузин в растянутой майке. Стиснув небрежно кисть гостя, он двинул трёхдневной щетиной на убогие интерьеры, приглашая войти.
Разуваясь, Николай бросил короткий взгляд в комнату, где на подозрительно новом диване растеклась толстуха-хозяйка. Гостя она будто бы не заметила. Во всяком случае глаза оставались прикованы к ящику. Рядом в кроватке хныкал малыш, ухватившись ручонками за деревянные прутья своей первой тюрьмы. Требуя внимания, карапуз взвизгнул погромче, но мать, не оборачиваясь, шлёпнула его разок-другой по губам. Вопль, порождённый несправедливостью, понуро осёкся с очередным ударом, и в комнате воцарилась гармония.
Хозяин ввалился на кухню и сразу же закурил.
– Кто это там с тобой? – прищурился он в сторону коридора.
– Так. Товарищ один. На всякий пожарный, – не выдержав свинцового взора, гость уставился в пол и подметил, что носочки-то у Носатого совсем износились.
– Не води больше. Лишнее палево. Деньги принёс?
Николай выудил из подшитого внутрь штанов потайного кармана аккуратный цилиндр, состоявший из скрученных в трубку купюр.
– Мало, – подытожил хозяин, растеребив пачку.
– Полностью за тот раз.
– А за этот?
– Как отмотаем, всё будет.
– Мы так не договаривались, – грузин, приоткрывший ящик стола, опустил туда руку и угрожающе осматривал визитёра. – Один раз, да. Ладно, второй. Ты сколько ещё собираешься так на мне ездить?
– Обстоятельства не балуют. Бабки пустили на дело одно. И вообще до тебя каждый раз, как по минному полю.
– Ты башку мне не делай, пацан. В следующий раз, чтобы точно всё было. И за это, и за новое, – он вытащил-таки из ящика руку. В ней оказался плотный свёрток.
– Чё-то много. Нет? – Николай взвесил содержимое на ладони.
– Тут двести. Но всё не отдам. Под честное слово, как обычно, не больше двадцатки.
Во входную дверь беспокойно заколотили. Грузин, выхватив у гостя пакет, затолкал его вглубь морозилки и на цыпочках ускакал в коридор. И как этому кабану удаётся не скрипеть половицей, недоумевал оставшийся за столом Николай, доски-то, глянь, убиты вконец.
В прихожей завязалась возня, сквозь звуки которой различалось шипение Комарова:
– Пусти… Комендатура там. Ну.
Двери захлопнулись.
– По падикам шарятся, – причитал Комаров, заходя в кухню. – Ещё чуть-чуть бы и приняли.
Хозяин недовольно кивнул в сторону новоприбывшего. Вежливость требовала от Николая проявления грубости.
– Ты на хрена сюда сунулся, идиот? – прикрикнул он на приятеля, но быстро остыл. – Где они?
– Вот. Только зашли, – тот махнул головой назад. – Наверно всё ещё там.
Грузин подошёл к окну и слегка отклонил плотную занавесь.
– Надо валить, пока они по второму кругу не двинули, – вставая, произнёс Николай. – Давай, забираем.
– Я сказал, без денег всё не отдам. Погоди, отделить надо.
– Да пойми ты, что нету у нас времени тут рассиживаться. Давай, как есть. Нормально всё будет.
– Нормально не будет – тебя не будет. Три дня вместе с сегодняшним вам даю. Понял? – хозяин легонько шлёпнул его по груди костяшками пальцев и приподнял подбородок, заставляя смотреть в глаза. – Понял, нет?
Увидев в солдатском лице понимание, грузин вытащил груз из недр морозильника и, обернув его в чёрный пакет, вручил Николаю.
Обратная дорога давалась им вдвое дольше. Сначала на каждое открытое место выбегал взятый специально для этого Комаров, и только потом, убедившись, что товарища не окликнули из засады, Николай, навьюченный драгоценным грузом, покидал очередное укрытие.
Нарваться на патруль, чуть было не сцапавший Комарова в подъезде, шансы были не велики. Другое дело, что таких патрулей, работа которых заключалась в поимке вечно сбегающих срочников, отиралось в округе несколько, и маршруты их были непостоянны. Был риск оказаться в дисбате, где годами ему пришлось бы передвигаться не иначе, как бегом, где на ночь всех, в том числе и отъявленных душегубов, запирали без охраны в одном помещении, как диких зверей, а наутро выносили оттуда свежие трупы. Риск этот не давал Николаю толком вздохнуть. За каждым кустом, в ветках, в искалеченных окнах пустых подъездов, мерещились ему устремлённое в спину плотоядное око преследователей.
Страданиям есть предел, страху нет. Николай в сотый раз напомнил себе, что бояться глупо. Но острые паучьи лапы, совершив короткую перебежку по внутренней поверхности живота, исчезали так же быстро, как появлялись. Бороться с этим было столь же бесперспективно, как с дождём или ветром. Всё это просто с нами случается, думалось Николаю, вся эта чёртова жизнь. Он давно, ещё в самом начале службы, подметил, что наиболее жестокие испытания не познаёшь на себе, как следует. Отношение к жизни становится отрешённым, будто к дешёвому фильму, где за судьбу героя не слишком-то и переживаешь. Так что, может, оно и хорошо, что сейчас ему страшно. Оттаивает душа под конец.
К моменту, когда перед ними возникла походившая на молнию брешь, небо над головой совсем выдохлось. Колдовские оттенки, давеча волновавшие Колино сердце, сделались тусклыми, сменяясь чёрным безумием вакуума.
В щель забирались также совместно. Первым в целях безопасности лез Комаров. Надо было спешить, но ситуацию усугубляли разбросанные повсюду глубокие проруби с грязной водой, способные проглотить любого из них целиком, стоило только на миг зазеваться.
Тьма сгущалась на расстоянии метра. Шаг за шагом, ведя по стенам руками, пробирались они больше по памяти, нежели следуя указаниям глаз. До отбоя оставалось минут пятнадцать, и валандаться времени не было. Ровно в десять казармы запрут.
Первым сквозь забытые богом руины пробирался Комар. Пальцы его, касаясь стены, скользили по древней трещине, как игла патефона по затёртой до дыр пластинке, некогда популярной, но теперь способной рождать лишь редкие шорохи, витающие на гулком ветру да перекликающиеся с вознёй осмелевших от голода грызунов.
Внезапно Комарова схватили, до хруста стиснув запястье, да так неожиданно, что тот, напрочь струсивши, вскрикнул.
Душа Николая прыгнула в пятки. Не успел стихнуть кратковременный вопль, как он трижды облился холодным потом. Первой мыслью – так всегда случалось с ним в отчаянных ситуациях – было то, что всё это шутка. Просто шутка, и не о чем волноваться.
– Фамилия. Рота.
Нет. Не шутка. Да и с самого начала не могла ею быть. Чёртова жизнь.
Человек, поджидавший в засаде в одном из многочисленных ответвлений полуразбитого коридора, оброс ещё двумя по бокам и властно прогрохотал:
– Я говорю, рота твоя какая?!
В Колином животе лопнуло несколько струн. Неужели этот недоумок забыл?
– К-к-комаров, – пролепетал подельник.
Неужели забыл?
– Ну! – взревел Николай в ярости.
Товарищ его, тут же сообразив, что от него требуется, вскинулся всем телом, оттолкнув державшего за руку, и ринулся прочь.
Секунду спустя, он лежал на земле, а крепкая троица крутила дерзнувшую вырваться кисть с такой самоотверженной силою, что Комаров истошно орал, обрывая крики, когда сапог одного из комендантских припечатывал его в грудь. Бежать было некуда, но, улучив удобный момент для манёвра, Николай выдернул из-за пояса чёрный кулёк с криминально значимым содержимым и швырнул его в сторону, где было темнее всего. Прицелиться, как следует, он не сумел, ибо вниманьем его целиком уже завладели бегущие навстречу бойцы.
2
Утро нежилось ясным блаженным безветрием. Лёгкое покрывало свежести, забытое старушонкой-ночью на сплюснутых начищенных ветром сопках, к обеду грозило выгореть и смениться знойной воздушной дрожью.
Тяжёлая дверь комендатуры хлопнула позади, эхом откликнувшись в хребтах, утомлённых долгою высидкой. Десять предыдущих часов товарищи провели в так называемом стакане: дремали, сидя на табуретках и баюкая головы в люльке рук на шатком фанерном столе.
– Думаешь, не нашли?
Вопрос, заданный Комаровым, мучал обоих всю ночь, но озвучен был только тогда, когда злополучная комендатура скрылась за поворотом. Пустынная улочка благоухала буйно разросшейся флорой, сладко жалящей в самое сердце при каждом глубоком вдохе. Тонкая амальгама пыльцы и нерассеянной пока влаги возвращала успевшим состариться душам утраченную в заботах юность.
– Как бы они нашли, если вместе с нами сюда свалили? – сухо сказал Николай, наращивая амплитуду шагов.
– Ну, не знаю. А утром?
Спутник ничего не ответил. Преодолев ещё метров двести, словоохотливый Комаров, уставший безмолвствовать целую ночь, спросил, лишь бы что-то сказать:
– Сразу заберём?
– Сразу, сразу… – Николай презрительно сплюнул. – Сразу только нас самих опять заберут. Время видел?
Плац, словно изуродованная лишаём голова, отливал по периметру полуторатысячной зелёной порослью. Близилась утренняя поверка, и рота уже топталась на своём естественном месте: правее помоста с вялым флагом. Флаг к флагштоку приладили только что. На ночь его уносили, чтобы кто-нибудь не додумался осквернить святыню.
Срезав по влажной траве, дабы не смущать столпившееся у трибуны начальство, друзья обосновались в конце строя бок о бок с остальными дедами.
– Делаем, да? – в ухо Николаю ударил пахнущий чесноком шёпот.
– Позже, Бек. После обеда. Там две сотни. Надо сегодня отправить.
– Сколько?! – удивился казах громче, чем следовало. – Э-э, башка свой эбучи не крути!
Крайняя фраза была адресована обернувшемуся на Бековский возглас духу. Тем временем отёкший с похмелья командир взвода принялся каркать фамилии.
– Сотню надо хотя-б за сегодня толкнуть, – пробормотал Николай, не слишком-то разжимая рта. Здешние шакалы и дедов не щадили. Комаров вон переднего зуба лишился. – Сможем, нет?
Бек цыкнул языком, что по-ихнему означало «нет».
– Почему? Бабки завтра вечером нужны, край.
– Не получится. Зря много взял, – сказал Бек и тотчас, услышав свою фамилию, выкрикнул: – Я!
– Может, сразу оптом… Я!.. Сразу оптом, говорю, может, кому-нить пульнём?
– Всучат тебя. Или вон тем отдадут.
Уроженцы хлебосольного Кавказа, о которых волею судеб зашла речь, тёрлись тут же, неподалёку. Перекличка их беспокоила слабо. Какой-нибудь душара якнет за них. А начальству – не всё ли равно? Главное, чтобы других меньше резали по ночам.
– Надо думать, Бек. Надо думать, – взводный ушёл докладывать, и Николай малость прибавил в голосе. – Носатый на доверие вышел. Давай порешаем.
Командир роты, выслушав доклады четверых подчинённых, отчитался комбату. Тот, в свою очередь, поплёлся к трибуне. Три тысячи человек, втиснутые по граням огромного каменного квадрата, стихли, приготовившись к таинству. TantumergoSacramentum. Тряпка со скрипом поползла вверх. И грянул гимн Федерации.
По твёрдому убеждению руководства их доблестной краснознамённой мотострелковой бригады, исполнение этого шлягера когортой натруженных духовых было б ни к чёрту вне содействия им орды безголосых срочников. Славилась. Гремела литаврами необъятная Родина. Чумазая солдатня впрочем в большинстве своём не разделяла начальственного энтузиазма, но свободное отечество, о коем предостерегала пышная песня, умело принуждать и не к такому.
Духи, надрывавшиеся в первых рядах, силою скрипящих от усердия голосов компенсировали чуткому уху командования молчание прохлаждавшихся позади старослужащих. Петь считалось зазорным.
На середине второго куплета зрачок Николая уловил движение справа. Рванувший ни с того ни с сего Комаров размётывал попадавшихся на пути духов в разные стороны. Мгновенье спустя, причина столь внезапного выпада стала ясна. За спиной Комарова, волоча бедолагу за шкирку, нёсся, бескомпромиссный, как паровоз, начальник бригадного штаба полковник Сычевой.
Много позже, на гражданке, Николаю попадётся на глаза целый фан-клуб в социальной сети, посвящённый личности этого выдающегося военного. Поклонники – а таких оказалось порядком, ибо за долгую службу Сыч послужил Родине во многих частях – изобразили кумира в форме рейхсофицера Вермахта.
Телом напоминавший крупную кормовую картофелину полковник рвал голыми руками доски, избивал в кровь лейтенантские лица и, казалось, никогда не ложился спать. Учинял, шутки ради, диверсии, вроде угона танка, с дальнейшим привлечением к суду недостаточно бдительных сторожей. Суд, надо сказать, был настоящий, не шуточный, и, как правило, заканчивался тюрьмой. В общем, с полной уверенностью можно было констатировать, что полковник работу свою любил.
Преодолев последние – а вернее, первые – солдатские ряды, Сыч выволок Комарова на середину плаца и принялся того нещадно лупить. Комаров, добросовестно рухнувший наземь при первых ударах, вновь приобрёл вертикальное положение в заботливых руках командира.
Строй допевал финальный куплет.
Флаг, играя на солнце, замер в апофеозе своего триумфального восхождения.
Музыка стихла.
– Эта сволочь, – обратился полковник к собравшимся, удерживая помятого окровавленного Комарова на вытянутой руке за воротник, – молчала во время Гимна!
Три тысячи лиц тупо таращились, ожидая развязки.
– Как вы не понимаете! – рокотал Сычевой. – Гимн – это Родина! Это Россия! С таким пи**расом, – при этих словах он встряхнул Комарова за шкирку, демонстрируя, с каким именно, – я бы в разведку ни за что не пошёл. Понимаете вы, или нет?
Толпа с пониманием продолжала тупо таращиться.
– Пшёл в строй!
Комаров, утирая разбитую морду, поспешил скрыться в густом строю, словно зверь, ныряющий от охотника в спасительные зелёные заросли.
Со всех сторон полетели обрывки команд, в том числе и от их отёкшего взводника:
– Становись! Равняйсь! Смир-р-рна́! Прямо шагом! Отставить. Прямо шагом! – и тихо, в знак особого строевичьего шарма: – Марш.
Изумрудные черви подразделений, пережёвывая подошвами камень, поползли на работу.
3
– Ну и чё там?
– Ребро, сучара, сломал.
Николай поморщился, глядя на свежеперебинотованного Комарова, пробующего пальцем перелом под повязкой. Охая при каждой новой попытке, тот не уставал причитать:
– Позавчера зуб, сегодня ребро… Месяц до дома бы дотянуть. Пойдём поедим что ли, вон кормят уже.
– Не, – товарищ мотнул головой в сторону видевшихся с крыльца медицинской роты развалин. – Заберём давай-ка сперва. Время дорого.
– Сутки не жрали, – жалобно процедил Комаров, догоняя напарника.
В рухнувшем здании, накалившимся к обеду от майского солнца, было нечем дышать. Вода, заполонившая вековые подвалы, всходила теперь гнилостным липким маревом. Тут и там в земле зияли зловонные чёрные бреши, у одной из которых они и остановились.
– Вроде как здесь, – озираясь произнёс Николай.
– Вроде бы.
– Да точно. Смотри, вот тут тебя отмудохали.
– Ага. И куда ты его сбросил?
Николай осторожно перемахнул через залитый водою провал и принялся обшаривать ближайший пятак, заметённый каменным крошевом.
– Сюда куда-то. Странно.
– Может, нашёл кто?
– Может и нашёл, – вздохнул Николай, усиливая активность поисков. – Чё стоишь? Помогай давай. Или нас с тобой самих не найдут.
Через несколько минут Комарову сделалось плохо от спёртого волглого воздуха, и он, отдуваясь, осел прямо в пыль.
– По-любому нашли. Не одни ж мы тут лазим.
– До обеда навряд ли кого сюда занесло, – успокаивал себя Николай. – С утра не больно-то разгуляешься. А ночью не видно ни хера было. Я даже не понял, куда кидал.
– Отскочить не мог?
– Куда?! – Николай, отбросив большой кусок штукатурки и запыхавшись не меньше друга, упёрся руками в колени. – Куда он отскочит. Тут места-то.
Они одновременно уставились в яму, заполненную до краёв чёрной водой.
– Не, – прошептал Николай. – Не может быть. Не, не, не. Я бы всплеск тогда услыхал.
– Тут шуму было. Может, и не заметил ты.
– Это точно. Ты б, Серёга, поменьше скулил, пока тебя заворачивали.
– Жрать надо идти, – резюмировал Комаров.
Николай, будто в гипнозе, изучал глубину. Не отрываясь, он протянул подельнику сигарету.
– Покури пока. Надо подумать.
Закурив и сам, он взял небольшой камень и бросил вниз. Тот утонул с гулким хлюпом, сразу же скрывшись в тёмной непроницаемой мути. Николай прислушался, но звуков более не последовало.
– У тебя бабки есть? – спросил он.
– Не. Откуда им взяться.
Зарплату им формально хоть и платили, но отбирали, не выдавая.
– Не знаю, – сказал Николай. – Дома там. У родственников. Не знаю. Думай.
– Сколько надо-то?
– Тридцатку минимум.
– Ого, я столько разом в руках за жизнь не держал.
– Если до завтра не раскидаемся, то, считай, не подержишь. Почечуева помнишь?
Почечуев пропал без вести семь месяцев назад.
Комаров молчал.
– С*ка, – окурок Николая с шипением сгинул в маслянистой луже. – Ну не могло же оно просто так испариться! Тут вообще мало кто ходит!
Когда весь валявшийся поблизости хлам был перелопачен по нескольку раз, и силы начали оставлять товарищей, Николай посмотрел Комарову в глаза. Взгляд его, одичалый от утомления, блеснул озорным огоньком.
– Он там.
– Там? – повторил Комаров, кивая на воду.
– Сто пудов. Больше негде.
Не выдержав тяжести направленного на него исступлённого ока, Комаров обратил зрение в прорубь. Повторив опыт напарника, он сначала отправил туда камень, а затем, открутив длинную ветку от вымахавшего тут же, в руинах, куста, принялся барражировать дно.
– Чувствуется? – спросил Николай.
– Да не пойму. Мутное всё, – посетовал Комаров, утопив ветку в воде настолько, что намочил рукав гимнастёрки.
– За верёвкой надо сгонять.
– Не. Не поможет. Даже если к верёвке её привяжем, смысла не будет, там какое-то непонятное…
– Не её, – еле слышно перебил Николай.
– Что?
– Не её. Её не будем привязывать.
Комаров поднял глаза на товарища и враз обо всём догадался.
– Не, Колян. Не гони. Ты бы услышал, если б она плюхнула.
– Как знать, – голос звучал спокойно, будто баюкал. – Может и слышал. Ты ж сам говоришь, шуму вчера сколько было.
– Колян.
– Что?
– Не полезу я.
– Полезешь, Серёга.
– Там вон гнилое всё. Как искать-то?
– Попытка – не пытка. Надо попробовать.
– Может, веткой? Как-нибудь…
– Как?! – заорал Николай, от чего товарищ его забито поник. – Какой, на хрен, веткой?! Как твоя ветка пакет, дура, выудит?
Он замахнулся, но не ударил. Вид Комарова, белевшего свежей повязкой на рёбрах, сочился жалостью. Николай медленно выдохнул.
– Серёга. Он просто внизу лежит. Наощупь справишься. Не уполз же он, в самом деле. Верно? Течений тоже там никаких нет. В принципе ничего сложного. Я подстрахую. Ну как?
– Можно попробовать, – после некоторого раздумья нехотя признал Комаров. – Но как мы… Не знаю. У меня ведь вон. Ребро как-никак.
– Нормально. Ты сильно не парься на этот счёт. О! Гляди-ка, – Он выдернул, поднимая облако пыли, конец древней, как мир, верёвки. Метр за метром выходила она из земли на свет. – Вот. Кхх. Сама, мать её, вселенная… Кхх. Ну! Давай же ты. Сама вселенная, говорю… С*ка! Оторвалась. Да нам, думаю, хватит.
Комаров медленно стянул с себя гимнастёрку, обнажив туго забинтованный торс.
– Давай-давай, – торопил подельник. – Не рана же у тебя там. Не загноится. До трусов раздевайся. Быстрее достанем – быстрее свалим. Если нас тут сейчас комендатура с весом прихватит, ты уговор знаешь. Грузиться тебе. Так что для твоего же собственного…
– Не каркай, – вяло огрызнулся Комар, обвязывая канат вокруг живота. – Там подвал или что?
– Вроде как. Сам не знаю.
– А если я на чё-нить там напорюсь?
– Мы с тобой аккуратно спускаться будем. Не ссы. Если что, дёрнешь – я тебя сразу наверх выну.
– Холодная, – Комаров по пояс вошёл в жирное месиво, упираясь локтями в изломанные края смрадной проруби. – Ты только, Колян, получше смотри.
– Да смотрю я. Лезь давай. Чувствуешь дно?
– Неа, – ответила оставшаяся над водой голова. – Ты только…
– Давай уже! Дольше телишься.
Друг растворился во тьме быстрее, чем сахар в кофейном вареве. Секунд десять Николай медленно стравливал вервие, облетавшее на ладонях сухими волокнами, пока не почувствовал, что натяжение спало. Видимо, добрался-таки до дна, подумал он и попробовал вернуть тросу былую упругость, чтобы тот не запутался под водой.
Он легонько тянул его, пока не понял, с ужасом для себя, что раскисшая трухлявая ветошь просто-напросто развалилась от влаги.
– Бл*дь! – крикнул он в сердцах и одним махом вырвал канат из воды целиком.
Первым желанием было нырнуть вдогонку за пропавшим товарищем, и Николай принялся сбрасывать с себя военную форму. Вслед за сорванной впопыхах гимнастёркой пришло осознание, что плюхнуться в неутолимое чёрное жерло с головой вот так, без страховки, у него, похоже, не хватит духу, и Николай решил ограничиться испытанной в деле десницей.
Холодная жирноватая масса лизала кожу тысячей крохотных прожорливых языков. Пары секунд хватило ему, чтобы сообразить – рукой не дотянешься, и пустить в ход сорванную Комаровым накануне ветку. В спешке он взялся за её тонкий край, обломившийся, в тот же миг, как только ветка оказалась в воде.
Сколько он уже там? Время, искривлённое призмою паники, отказывалось считаться по-человечески. Половина роты видела, как они с Комаровым постоянно трутся вдвоём. Сегодня? Сегодня тоже. Сто процентов. Медчасть. Там их тоже вместе, небось, срисовали. Колины мысли бешено пульсировали, пиная одна другую. В висках хаотично звенело, но вот, сквозь бешеную какофонию интонаций, в голове его всё чётче и чётче начинала проглядывать фраза. Это конец.
Он так погрузился в себя, что не сразу заметил показавшуюся из-под воды кисть. Та, в свою очередь, скребла бережок, словно собиралась хорошенько разрыхлить его под нужды российского овощеводства.
Спохватившись, Николай ринулся было на выручку несчастному другу, но в последний момент его уставшая и так и не дождавшаяся подмоги рука нырнула обратно в мутную хлябь.
Чуть было не рухнув туда же, Николай сгрёб её уже под водой. Скользкая, будто покрытая мозолями жаба, ладонь Комарова норовила выскочить из цепких объятий спасителя.
В который раз потерпев неудачу, Николай упёрся в противоположный край проруби солдатским ботинком, а второй, накрепко пришнурованный к ноге, спустил в воду. Сжавши башмак мёртвой хваткой, несостоявшийся утопленник наконец-то показал лицо из воды и жадно, с присвистом, хлебнул кислорода.
– Ну! Вылазь! – подбодрил Комара Николай.
Но тот лишь хрипел, не открывая глаз и жадно глотая воздух.
– Ты чё там? Уснул? Лезь давай резче!
– Ща…
– Давай! Ну! Вот, – напутствовал Николай, – тут упрись. Сука, всю ногу из-за тебя измочалил. От этой гнили грибок может быть.
С головы до пят перемазанный в чёрной дряни товарищ выжимал размокшие бинты, висевшие теперь на нём бесполезным мешком.
– Ты чего отвязался, придурок?
– Да я не… – Комаров не мог отдышаться. – Оно там… Хрен пойми.
– Верёвку нормальную надо. Вот что. На, покури пока, – он вытряхнул из пачки две последние сигареты. – Верёвку, говорю, нормальную надо найти.
– Не-не-не, – спасённый замахал, протестуя, но сигарету принял со всей признательностью.
– Есть идея получше?
– Нету. Но там липкое всё. В дерьме каком-то. Я по стене еле влез. Даже если туда вниз упало, то считай – всё. Кирдык.
– Да уж, дружище. В наше дело ты, скажем прямо, душу вкладывать не желаешь. Вроде крутимся сообща, а с тебя, почитай, ни выхлопа ни тяги.
– Кем быть, Колян. Не веришь – полезай сам. Там не найти. Был бы хоть какой прок, я бы не обломался ради общего дела-то. Может, как есть, грузину объяснишь? Пусть ещё даст. Это ведь всё-таки и ему на руку.
Николай сплющил окурок пяткой и долго разглядывал развалившийся, но упрямо не желавший затухать, уголёк.
– Дурак ты, Комар, – промолвил он отрешённо. – Убьют нас. Как тогда Почечуева.
Автор: Александр Паранук
Источник: https://litclubbs.ru/articles/44397-chistaja-pribyl.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: