4
– Ай, баран, говорил тебе, не рискуй, – убивался казах, разузнав последние новости.
Совещались втроём у Бека в каптёрке. Впрочем Комар был всецело поглощён чисткой ушей. Бинты, потерявшие какой бы то ни было смысл, он однако решил не снимать, и, обсохнув, те свисали корявыми струпьями, сизыми, как оперение голубя.
– Нормально всё будет, – нетвёрдо произнёс Николай. – Надо-то не так много. Тридцатку хотя бы перехватить, ну или около того. Я посчитал. Сразу возьмём ещё под честное слово, а там раскидаемся как-нибудь. Выторгую у Носатого времени недельку-другую.
– Пять есть, – сказал Бек. – Больше нету.
Николай знал, что товарищ не врёт, но душа его, невзирая на доводы разума, билась под рёбрами, как плюгавая всполошившаяся собачонка, тявкая о том, что пять тысяч их не спасут, что этого мало и что перед грузином отвечать придётся не Комару и не Беку, а ему, и времени – чуть больше суток, а защиты у него от местных бандитов нет и не будет. Родина с её мотострелковыми полками и танками оставалась бессильна против грошовой коррупции, и денёк спустя пошлёт командир его, Николая, в деревню, туда, где его уже будут ждать добрые люди. Далее фантазия обрывалась, и Николай, схватившись за голову, попытался сосредоточится на вопросах текущего дня.
– Может, оптом надо кому? – спросил он казаха. – Узнавал ты, нет?
Бек цыкнул, покачав в ответ подбородком:
– Даже так, мало кому интерес есть. И денег заранее тебе не дадут.
– Чего это ради? Я чё, хоть раз кого кинул?
– Не в этом дело. Кинул – не кинул. Все мы тут ненадолго.
– С*ка. Засада какая, – Николай нервно пощипывал лоб, выуживая толковую мысль. – А давай грузину нашему чё-нибудь замотаем?
Бек оглядел сколоченные вдоль стен стеллажи. Солдатские вещмешки да мятая алюминиевая мелочь. Всё, что было можно, давно своровали.
– Спальники на большом складе есть, – подумав, произнёс он. – Только там не сопрёшь. По триста. Я договорюсь.
– И сколько нам с ними возиться?
– По косарю отдавать. Смотреть надо. Ну за пятьсот с рукой оторвут, а больше тысячи мало кто брать писанётся.
– Да какие к херам спальники! – не выдержал Николай. – Бабки, край дел, завтра нужны. Может, автомат вытащим? Сможем?
Комаров, отвлёкшись от гигиенических процедур, хохотнул:
– Колян, ты за год сколько раз стрелял?
– Четыре раза. Из них два – на манёврах больших, Путин когда приезжал.
– Во-во. К этим консервам хрен пролезешь.
– Автомат не катит, – согласился Бек. – Не достать. Потом не продать. Если ты на тяжеляк приготовился, лучше ротного хлопнем. Сегодня зарплата.
Зарплатой солдаты снабжались только в бумажных отчётах. Денег срочникам не давали. Да и зачем вечно голодному и грязному человеку 300 рублей? Понадобится чего – закажет из дому. А зарплату за него получат ротный с комбатом. Триста по триста – девяносто тыщ с батальона, ну а с роты – как раз тридцатка. Николай просиял:
– Точно! Я посчитал, у ротного на руках в аккурат нужная сумма будет. Сама вселенная, получается, знак нам дала.
Бек, не имевший склонности к религиозным восторгам, в ту минуту размышлял о другом, считая не деньги, а шансы.
Командир роты Шувалов заседал в своём кабинете в сопровождении остроносой, как такса, безымянной бухгалтерши. Солдаты заскакивали по одному и, наспех марая росписью ветхую страницу журнала, поглядывали одним глазком, как тонкие женские пальцы перебирают купюры. В момент, когда спина очередного счастливца скрывалась за дверью, денежные средства ложились на плексиглас Шуваловского стола, откуда сгребались мясистою пятернёю майора. Почему, думалось Беку, они это делают? Почему просто не пустить журнал по рукам в коридоре, не дразня понапрасну рублями? Дамочка, замешанная в столь сомнительном действе, казалось, не замечала, как выдаваемые ею деньги вместо срочников забирает Шувалов, и, отвлечённо улыбаясь чему-то, встречала нового, кто пришёл расписаться.
– А если убьём?
– Не убьём, Комар. Ты не дёргайся лучше, а слушай внимательно.
– Там это. В натуре. Рот свой замок делай, – поддержал Николая Бек. – Отвлекать будешь. Я – бью.
Они околачивались в курилке, дожидаясь выхода ротного. Сидели на толстой трубе, ощетиненной клочьями стекловаты. Комаров, высунув из-под ворота висевшую у него на шее небольшую картонку, принялся читать её в сотый, кажется, раз. «Памятка посыльного по тревоге».
– А адрес точно не старый? – внезапно засомневался он.
– Да какая разница, – поморщился Николай. – Мы всё равно отсюда его поведём.
– Может, тогда лучше сразу туда?
Бек насупился:
– Куда пойдёт, знаешь? И вообще проще его по дороге шмякнуть.
– По дороге самое лучшее, – согласился Николай. – Только вот кто его знает, всё-таки рискуем здорово. Вдруг из окон заметят? Давай-ка лучше в подъезде, как договаривались. О, гляди-ка, насяльника твой.
По направлению к праздно возвышавшейся троице широкими шагами летел старшина. Комаров заёрзал на месте.
– Давлетбеков! – крикнул командир казаху, не обращая внимания на остальных.
– Я, – выдохнул Бек, поднимаясь с трубы.
– От х*я́! Кабель нам надо рожать, слыхал ты? А ты, Комаров, хули трёшься опять без дела? Мало тебе вчера было?
За сим последовала неумелая двойка от старшины, состоявшая из оплеухи и бокового в грудь.
– А! – взвизгнул Комаров. – У меня там… Ох!
– Что? Что у тебя? Ты че мнёшься, лошадь шерстяная?
– На ребре у него поломка, – перевёл Комаровские оханья Бек.
– Ах-хе! – обрадовался старшина. – Ну-ка, расстегни-ка, покажи. А хотя стой. Не до этого. Я че пришёл к тебе, Бек. Медяха нужна. Тонна, лучше полторы. Через неделю с округа проверка приедет, а у нас с тобой, как всегда, про*бано всё.
Казах, обмозговав сказанное с минутку, изрёк:
– Проверка – плохо, командир. Опять друг у друга все крысить начнут. Как мусорку тогда, помнишь?
Полгода назад, по зиме, неизвестно кто и тем более неизвестно зачем, спёр ночью большой кованый бак для окурков, установленный перед танковым батальоном. Поскольку в армии любая блоха в волосах должна быть у всех одинаковой, аналогичные бачки стояли рядом с каждой казармой. Бригадное командование, поутру заметив пропажу, нахмурилось. Бак предстояло вернуть.
По прошествии суток, урна танкового батальона стояла, как подобает. Настораживало однако отсутствие оной по соседству, возле ворот реактивного дивизиона. И так, изо дня в день, а вернее сказать, из ночи в ночь, одному из имевшихся в войсковой части подразделений приходилось мириться с пропажей, чтобы затем похитить мусорку у кого-нибудь из соседей. В половине батальонов выставили в ночь на мороз по солдату, дабы охранял вожделенный бачок.
Так продолжалось около месяца, пока высшему руководству не надоело ежеутренне выявлять один и тот же недостаток, и очередному ограбленному подразделению было приказано восстановить корзину, не воруя её у других. Нелёгкий жребий пал на старшину третьего мотострелкового батальона Ворошенко, беседовавшего в настоящую пору с рядовым Давлетбековым. Правда, до города прапорщик с содранными у батальона деньгами так и не добрался, ибо, обладая счастливой кармой, обнаружил бачок, идентичный искомому, у одной из придорожных кафешек под вывеской «Тихий Тополь».
– Здесь, бл*дь, не мусорка, Бек, – подвёл итог старшина.
– Ладно, подумаем, командир.
Солнце клонилось к закату. Вопреки ожиданиям, майор Шувалов не покинул вверенного ему подразделения до самого вечера, хотя бухгалтерша, опорожнившая казённый кошель, выпорхнула ещё несколько часов назад.
Покончив с вечерней поимённой поверкой, трое товарищей вновь заняли наблюдательные посты подле родной казармы.
– Колян, давай я по-быстрому слетаю, в натуре.
– Не время, Комар. Он уже выйдет вот-вот, сто в гору.
– Опять не жрали весь день. Я только хлеба возьму. Минута одна.
– Э, кишка, завязывай ныть, – посоветовал Бек. – Слушай, дело тебе сказали. Скоро выйдет, да.
Николаю тоже хотелось есть. Чувство голода до конца не оставляло его уже почти год. Но люди – как говаривал один мудрый американец, Николай забыл его имя – более склонны страдать, чем бороться, дабы устранить причину страданий. Что толку стенать о пище, когда и так ясно: никуда они не пойдут. Дело важнее. Здесь всегда имелось какое-то дело. Хорошо ещё, что сейчас они надрываются для себя, а то чаще задачи попадались чужие, доля солдата в которых была сугубо батрачья.
– Вон он! Ну наконец-то – обрадовался Комаров, всё ещё растирая голодный живот.
Шувалов покинул здание.
Крепкое мясовитое плечо плотно стянуто лямкой офицерской сумки-планшета, раздутой толще обычного.
– Вон. Всё при нём. Давай двинули, – скомандовал Николай.
Они поспешно зашагали, но только не за майором. Через КПП их бы не выпустили. Солдаты, пусть даже и по приказу отправляясь на волю, в большинстве случаев пользовались многочисленными пробоинами в заборе. В этот раз они рассчитывали нагнать ротного сразу на выходе в гарнизон, чтоб, не дай бог, не потерять жертву из поля зрения. Ближайшим местом для этой цели являлась та самая злополучная развалина с затопленными подвалами.
– Тут, да? – спросил Бек, указуя на зловонную прорубь.
– Не, – откликнулся Николай, торопливо огибая разлом. – В следующем. Вот. Вон там. Видишь?
– В кустах смотрели? Может, на ветку кулёк встал.
– Охренеть, Бек. Спасибочки за совет! – вспылил Комаров. – Мы тут, не поверишь, даже в воду ныряли. А из этих кустов я сам ветку рвал, чтобы дно прощупывать. Нету там.
Перемахнув через забор сквозь молниевидную брешь, они почти сразу же заметили выходящего из части Шувалова. Тот двигался по самому центру дороги вглубь хаотично натыканных панельных малоэтажек. Ни людей, ни машин. Близилось наступление сумерек, но видимость пока что была практически идеальной.
– Домой, похоже, – резюмировал Бек.
– Обгоним тогда, на всякий. Комар, не тормози. Побежали.
Забрав правее, они помчались к дому майора. Вероятность попасться кому-нибудь на глаза была высока, но осторожничать времени не осталось.
Минуя небольшой заросший травою дворик, Николай споткнулся взором о жалкое подобие детской площадки. Выныривая из преисподней, покрытая ржавчиной искорёженная змея полукругом тянулась обратно. Неведомый зодчий, канувший в лету, побаловал детвору одним лишь этим снарядом, призванным, видимо, наращивать в ребячьих ногах ловкость. Вырастут ловкими, не зацепятся по пути, а там, глядишь, и покатаются вволю на чём захотят. Николай, обогнувший печальный памятник, всё не мог отогнать мысль, что ступеньки наверно прежде были прямыми, но лесенка, устав в ожидании так и не появившихся, не желавших рождаться в чёртовом захолустье детей, сникла, склонила железную выю. Пойдёт по такой мальчик. Вроде вверх поначалу. И не заметит, как дорожка свернёт под уклон, уводя во влажный суглинок, в неминучую могильную глушь. Как в жизни, получается, всё здесь было устроено.
– Последний правый, – Бек указал на подъезд двухэтажного дома.
Панелька с неполным каркасом образца сороковых годов. Обшарпанная старость утопала в буйном зелёном великолепии. Выбитый зуб подъезда гниловато темнел сжатый с обоих сторон кустами, вымахавшими в три человеческих роста. Впечатление было такое, что они приближались к пещере. Древняя твердь, иссечённая сотнями трещин, вела в прохладные недра, пестревшие духом забытых времён.
Майором пока ещё и не пахло.
– Тут буду, – выдавил вконец запыхавшийся Бек.
– Ага, – кивнул Николай. – Заходи сразу за ним.
– Знаю. Как договаривались.
Рядовой Давлетбеков растворился в густом кустарнике, а двое других заняли позицию внутри на площадке между первым и вторым этажами.
– Чё-то нет его, – прошептал Комаров, посматривая в окошко. – Может, он вообще домой не пошёл?
– Минут пять стоим, а дальше посмотрим.
– Чё мне сказать-то ему?
– Да насрать. Товарищу плохо. Помогите поднять там. Придумаешь на ходу. Только громко не ори, чтоб соседи не набежали.
– Может, лучше я больным притворюсь. У тебя-то получше с импровизацией.
– Нет.
– Почему?
– Серёжа.
– Что?
– Залепи дуло.
Мгновения полетели без слов.
– Колян, говорю, нету его. Валить надо, пока на патруль не нарвались.
– Нет. Нас, во-первых, вернее примут, если по гарнизону толкаться начнём, а домой он всё равно рано или поздно заявится. Надо ждать, чтобы не разминуться. Да и денег добыть по-другому до завтра уже не получится.
– А если нас соседи срисуют?
– Всем плевать. Мало ли, кого ждём.
– А Бек?
– Что Бек? Заткнись лучше, не бубни под руку.
В двор завернуло несколько комендантских.
– С*ка, патруль, – Николай прижался к стене, чтобы не засветиться. Бежать было поздно, так как выход отлично просматривался, не оставляя шанса укрыться хотя бы в кустах.
– Это вчерашние? – спросил Комаров, боясь показать нос из-за рамы.
– Не. Другие. Готовься, как отойдут, сразу сваливаем.
Трое патрульных, судя по всему, никуда не спешили и сами думали отдохнуть от щедрого на расправу начальства. Ноги у них, небось, пообтёрлись от постоянной ходьбы. Угнездившись на выступе бетонного парапета, бойцы закурили.
– Да они тут, Колян, тоже вату катают.
– Ага. Глядишь, пронесёт.
Из-за угла ближайшего здания вырулила румяная фигура майора. Комендантские повскакивали, не выбрасывая однако раскуренных папирос. Офицер, игнорируя приветствия, вспорхнувшие к кепкам, шествовал дальше, баюкая сумку с деньгами одной рукой.
Деваться поистине было некуда. Грабить его при патруле, который мог бы, услышав шум, прийти майору на выручку – идея так себе. Требовалось уйти, и по возможности не в стакан, чтобы не лишаться последнего вечера и хоть как-нибудь да раздобыть нужную сумму.
Николай потянул Комарова за шиворот к площадке верхнего этажа, туда, где была квартира Шувалова, в то время как сам командир роты уже скрылся в подъезде.
– Вот! Вот эта дверь! – властно выкрикнул Николай.
С улицы раздалась трель свистка и комендантские подорвались с места, как стая волков. Но побежали они не в подъезд, а прочь со двора. Бек их отвлёк, догадался Коля.
Комаров же вконец растерялся и, чуть осев, глядел на товарища, словно кот, застигнутый на сметане. На лестнице показалась голова Шувалова, и секунду Николай сомневался, не попытать ли счастья: патруля на улице уже нет. С другой стороны нет и Бека, что должен был оглушить этого борова, да и момент внезапности безвозвратно упущен. Не воевать же, в самом деле, с командиром в открытую. И он продолжил орать Комарову:
– Вот! Эта дверь! Командир роты майор Шувалов. Следующий по карточке кто?
– А?
– Памятка где твоя? Давай сюда!
Комаров, кое как совладав с собой, выудил из-под ворота карточку посыльного по тревоге. О ней он к тому времени и думать забыл. Ротный, одолевая остаток лестницы, выдохнул басом:
– Вы чего тут шляетесь?
– Тыщ майор, – Николай вскинул ладонь к козырьку, – довожу адреса новому посыльному.
– Комаров? – удивился Шувалов. – Ему же домой не сегодня-завтра. А вас кто в гарнизон пустил?
– Само собой, тыщ майор! Вот она, – и Николай, схватившись за висевшую на Комаровской шее картонку, помахал ей перед носом Шувалова, будто ей-то всё и объяснялось, одновременно утягивая товарища за поводок, на коем висела памятка, вниз, к свежему воздуху.
Шувалов, ни черта не поняв, плюнул и поплёлся к своей квартире.
– Уф, кажись, пронесло, – с облегчением выдохнул Николай, когда сверху донёсся хлопок майорской двери.
Он шёл первым и не успел толком глотнуть вечернего аромата, как во рту пересохло, а дыхание застряло чёрствым комком.
– Оп-па, а вот и второй!
Трое патрульных, вернувшись во двор, застали Николая в подъездных дверях.
– Та чурка с тобой была? – спросил один их них, на щеке которого алела свежая ссадина. – Вы из какого батальона?
Комара они, кажется, не заметили.
– Какая чурка? Я от командира роты иду.
Ушибленный (очевидно Бековским кулаком) патрульный ухватил Николая за воротник и с размаху впечатал в дверной косяк:
– Фамилия командира. И мрази той косоглазой, что минуту назад убежала. Я знаю, вы сюда вместе припёрлись.
– Ар-р-р! – Комаров, прыгнув из темноты со всей прытью, на какую оказалось способно его голодное изнурённое побоями тело, оттолкнул державшего Николая бойца так, что тот, потеряв равновесие, оступился и разжал кисть. – Беги, Коля!
Над Комаровым тут же сомкнулись чёрные вороны солдатских ботинок, пытавшиеся выклевать его добрую душу. Тот, не в силах противиться и даже стонать, со свистом выпускал воздух из лёгких при каждом ударе.
5
Покидая врата изолятора на следующее утро, Николай подумал, что как-то они сюда зачастили. Раньше фортуна была к нему благосклонней, а тут всего-то за пару дней второй раз. Солнце, ударив в отвыкшие от света глаза, заставило на мгновение сморщиться. Но вот слепота отступила, а морщины на лицах солдат сделались только глубже.
Подпирая стену подле крыльца, их поджидал старшина роты прапорщик Ворошенко. Комаров, и без того выглядевший не очень, сдулся в моменте, как порванный мяч. Сравнительно хорошим знаком могло послужить то, что рядом со старшиной стоял улыбавшийся Бек.
– На проверку идти не надо, я договорился, – с ходу метнул старшина, пребывавший в явно приподнятом положении духа. – Давлетбеков мне всё уже рассказал. Шагом марш.
Оказавшись за спиной возглавившего шествие старшины, Николай вопросительно покосился на Бека, но тот лишь прижал указательный палец к губам. Помалкивай, мол.
Отчасти благодушие старшины объяснялось разудалым сорокаградусным амбре, изливавшемся в окружавшую их цветочную свежесть столь обильно, что угадывалось за несколько метров.
– Ну и как вы, поганцы, узнали, что оно там? – спросил прапорщик, не оглядываясь.
– Ну, это… – Николай перебирал в голове нейтральные варианты ответа. – Случайно, короче.
– Сами, надеюсь, справитесь?
– Справимся, – не стал разбивать старшинские надежды Коля, вот только на что он там, интересно, надеется?
– Вёдра Давлетбеков уже с утра притаранил. До вечера мне точно, слышите? Точно надо знать: да-да, нет-нет.
– Постараемся.
Дальше шли в тишине. Послав Беку ещё пару немых вопросов, Николай бросил тщетные попытки прояснить обстановку и решил до поры покориться судьбе. Видимо, когда Ворошенко оставит их наедине, казах наконец растолкует, что тут к чему.
Путь лежал вблизи магазина, хоть и открытого, но пустовавшего по известной причине. В преддверии утреннего построения кругом царило безлюдье. В павильон вела уродливая выцветшая за долгие годы створа, окружённая широкой жестяной окантовкой в форме прописной «П». Небесно-голубая эмаль играла глянцем на старых стальных изгибах, местами скорчившись и облетев под немигающим взором Солнца. Верхнюю перекладину по-советски венчала аккуратно выведенная от руки вывеска. «Дружба».
– Тыщ прапорщик, – дерзнул Комаров.
– Чего тебе?
– Покурить бы купить нам. Разрешите?
– Давай бегом.
Комаров уставился в Николая просящим кошачьим взглядом, и тот, вынув из кармана мятую бумажонку, сказал:
– Бери сразу пачки четыре. Раз уж такое дело.
Поделившись со старшиной, перекуривали здесь же, в тени, с наслажденьем дымя под звуки далёкого гимна. Каждый, казалось, мечтал о своём. Николай тихо, чтобы другие не слышали, спросил Комара:
– Ты, Серёга, чего вчера сунулся? Они ж тебя не заметили. Отсиделся б, пока не ушли.
– Не знаю. Сильно не думал. А нет. Подумал, что ты говорил, мол, вечер последний у нас, чтобы бабки собрать. А от меня какой прок? Ты ж знаешь, даже позвонить толком некому. Думал, может, у тебя что получится.
– Эх, Серёга-Серёга. Ни хрена у нас, похоже, уже не получится. Вечером сегодня время выходит. А тут ещё этот, – он покосился на стоявшего в нескольких шагах старшину, зажмурено скалившего зубы раннему Солнцу. – Надо сваливать от него сразу же, как одни останемся, а там будь что будет. Должен же быть вариант хоть какой-то.
Прапорщик, отбросив бычок на траву, протёр руками глаза:
– Хорош тут насасывать. Пошагали, ну.
Тяжко поднявшись, друзья пристроились в хвост Ворошенке и Беку. И не успев сократить дистанцию, Николай тайком произнёс:
– Комар.
– М?
– Спасибо.
Минуя КПП, зашли в часть, и в душе проскользнуло неладное, будто лёгкая рябь на воде.
Опустевший после поверки плац, а затем и казарма исчезли у них за спиной. Да. Ошибки быть не могло. Старшина вёл их в ту самую развалюху с затопленным подземельем. Прапор утром говорил, что… Как же там?.. Мол, Бек рассказал. Что рассказал? Если про наркоту, то такая сволочь, как Ворошенко, сдала бы их в ту же минуту. Может, он в долю ему вступить предложил? Тоже нет. Знай старшина про то, что́ там, базар бы уже по другому пошёл. Да и Бек с самого начала знак подавал, мол, молчи, не болтай. Деньги. Деньги нужны самое позднее часов через восемь. Думай, Колян. Думай. И на кой хрен мы в сарай этот тащимся?
Когда до заветного места остались считанные метры, рядовой Давлетбеков внёс наконец в происходящее толику ясности:
– Там это. Вёдрами воду вытащим и снизу проводку посмотрим, если целая. И это. Командир, ножовку ещё надо бы.
– Будет-будет. Вы найдите сперва. А вычерпать не получится – сами туда нырнёте.
Комаров сделал усилие над разъезжающимися ногами, чтобы не рухнуть.
– Смысла нет, – сказал Николай. – Мутное всё.
– Нормально. Не растаете. Вёдрами пока поработайте, авось и нырять не понадобится.
Возле знакомой до боли проруби валялись верёвки и пара пластмассовых вёдер.
– Вон туда сливайте её. В щель. В ряд становись и погнали.
Канат поначалу был ни к чему. Ведро без труда доставало воду и так. В общем, работали споро, перемежая плеск вытрясаемых вёдер с частым дыханием.
Часа через полтора в воздухе повис кислый запах варёной капусты, долетевший из столовой неподалёку.
– Тыщ прапорщик, – пропищал Комар. – Разрешите на обед нам.
– Рано обедать. Воды, как я погляжу, в дырке меньше не стало.
– Третий день не ели, – не унимался солдат. – Там и работа быстрее пойдёт.
– Я сейчас, Комаров, башкой тебя туда окуну. И наешься, и воды заодно поубавишь, – старшина загоготал в восторге от удачной идеи.
Он прекратил топтаться туда-сюда и плюхнулся прямо в густую зелень разросшегося подле куста:
– Ух. Тенёк. Хорошо. Ладно, и вы, ленивцы, перекурите маленько. Не долго только. А то припожарят нас на краже добра казённого.
Фраза «кража добра» отозвалась в груди Николая глубинным метафизическим эхом. Может, потому и злые тут все, что добро уж давно растащили и пробухали задёшево? Да и было ли оно здесь, добро это? Чем они теперь занимаются? Ищут скисшие от времени провода, а сказать по правде, и не ищут, а прапора-идиота за нос ведут. Бек ведь про медь выдумал, чтоб последний денёк попытаться спасти его, Колину, шкуру. Какая там медь под водой сохранится, всё истлело давным-давно. Ну, спасибо Давлетбекову и на этом. Да вот только с каждой минутой, приближающей вечер, мираж окончательно таял. Отчётливо выступала чёрная неизбежность. Раскурив с товарищами чуть отсыревшую Яву, он почувствовал острое желание жить. Поболтать бы о чём-нибудь напоследок.
– Это ж не кража, – сказал он прапору. – Сто лет лежат, и никому дела нет.
Ветер, обрушившись с запада, обдал холодком. В воздухе еле слышно запахло грозой.
– Ненужного у нас не бывает. Государственное, оно, если и кажется, что даром гниёт, то это не так. Оно только часа своего дожидается. Как Родина наша. Ого, ну и тучка. Ливанёт и, считай, зря корячились.
Комаров задрал в небо голову и приуныл, а Николай, примирившийся с фатумом, принялся жадно глотать благоухавший озоном воздух. Перед смертью не надышишься, но авось хотя бы наговоришься, и он сказал:
– Уж ты-то, Бек, про ненужное хорошо знаешь. Это ж, как братана твоего посадили.
– Ага. За кости.
– Какие кости? – влез старшина.
– Мамонта рыть ходил. Бабки нормальные китайцы платят. Столько лет они под землёй валялись. А стали пацаны доставать, сразу мусоров понаехало. Украл, говорят, достояние.
– Это у нас запросто, – развеселился прапорщик. – И много дали?
– Два года. Даже в новостях показали. Он семье дом выстроил. Из дешёвого горбыля. Так там сказали, вон, мол, какие дворцы бандиты на прибыль с ворованных мамонтов себе возводят.
– Слышь, Давлетбеков. Ты че брешешь. Какие мамонты у тебя в Казахстане?
– В Якутии. У меня дед при Сталине туда перебрался.
– Дом-то хоть большой у брата твоего был?
– Да не. Так, скворечник.
Николаю вспомнился дворец одного единоросса в его родном городке. Было желание ещё поболтать, но прапору уже не сиделось. Он заёрзал в кусте, пытаясь подняться, да в последний момент передумал и остался, как есть:
– Давай за работу. Вона как потемнело. Скоро точно польёт. Ну!
Солдаты нехотя похватались за вёдра. Солнце, плотнее укутавшись в бурые тучи, точно в износившийся полушубок, накликало вечер раньше обычного. Атмосфера, влажная благодаря близости к океану, из душной сделалась зябкой за считанные минуты. Гроза неминуемо приближалась. Старшина сдвинул брови:
– А ты чего это, Комаров, товарищам своим ни хера не способствуешь?
– Наклониться не могу, тыщ прапорщик. Больно рёбра, – сказал тот, не глядя командиру в глаза.
– Смысла от вашей работы нету, – с досадой констатировал Ворошенко. – Зря только время моё потратили. Оп, – он вытянул руку, ловя редкие капли. – Начинается потихоньку. Короче. Комаров. Ты, как самый отдохнувший из всех. Раздевайся. Будешь теперь водолазом.
– Как я? Тыщ прапорщик, нельзя мне.
– Можно. Я разрешаю. А рёбрам твоим только на пользу водичка пойдёт.
Комаров мялся, уставившись землю, покрывавшуюся чёрными влажными пятнышками.
– Сомневаешься что ль? – недобро произнёс старшина, выбираясь из куста, прохлада которого потеряла былую прелесть с началом дождя. – Ну я тебе сейчас помогу. Так, а это что ещё за…
В руке у него болтался вынутый из куста пыльный кулёк. Тот самый.
– Что там? – нахмурился Бек.
– Не твоего ума дело.
Покопавшись в мешке, старшина оживился и принялся было прохаживаться взад-вперёд, улыбаясь так широко, что стали видны стальные коронки на дальних зубах. Но тут он, как бы опомнившись, шагнул к Комарову и врезал тому по шее.
– Чё встал? Раздевайся, сказал. Знаешь, сколько катушка медного стоит? Ты, – обратился он уже к Николаю, – привяжи его, чтоб не утоп там внизу.
Николай поднял большой тяжёлый канат, так и не пригодившийся с вёдрами: воды, сколько они ни возились, меньше не стало. Крепкий. Такой не растает.
– Чё ты, с*ка, мнёшься? Бегом, я сказал!
– Я не… – мямлил Комаров, глядя под ноги.
– Что? Что?!
– Не полезу.
Тонко ойкнув, Комаров повалился на землю. Ботинок старшины, неторопливый, но твёрдый, печатал рядового, вколачивая того в волглую пыль. Первые капли крови брызнули на песок, но тотчас смешались с дождём, будто и не было их. Остальные наблюдали экзекуцию молча. Зрелище совершалось до боли привычное.
– А говорил, согнуться не можешь, – ликовал Ворошенко, таская жертву, как пёс тряпичную куклу.
Переворачивая безвольно скулящее тело, то так, то эдак, прапорщик успевал всё также размеренно и жестоко лягать Комарова по открывавшемся время от времени слабым участкам. Пара пинков пришлась и по рёбрам. Задыхавшийся рядовой, не в силах кричать, хрипел и мелко трясся.
Притомившись, Ворошенко взял минутную передышку, которой решил воспользоваться казах:
– Там это… Не достать по ходу. Другое место посмотрим. Время есть. Неделя почти.
– Завали е*ало! – оборвал его старшина. – А ты, – он схватил полумёртвого Комарова за шиворот. – В воду! Бегом, марш! Я ж тебя за саботаж приказа в дисбате сгною!
Приказ воровать медный кабель был, понятное дело, спорный, но сказать об этом вслух никто не решился, и прапорщик поволок разбитого в кровь рядового к гнилой проруби. Управляться командир был вынужден одною рукой, ибо во второй пребывал свёрток, намедни упущенный, а теперь, похоже, утерянный окончательно, поскольку выстраивать дипломатию с прапором в данном вопросе виделось делом бесперспективным.
Метр за метром, исподволь, Комаров, приободряемый верным пинком, приближался к чёрному жабьему горлу, готовому поглотить его целиком. Дождь молотил по мутной воде, от чего та, казалось, кипела.
– Дайте, я его привяжу хоть! – Николай пытался перекричать разгулявшийся шквал, но старшина его будто бы не услышал.
– Нет! Нет! – Комаров, безуспешно цеплявшийся за края ямы, соскользнул в воду.
Ворошенко, коему пришлось пустить в ход обе руки, отбросил кулёк в грязь возле разлома.
Не внутренний голос, но звонкий удар кнута щёлкнул у Николая в мозгу, требуя немедленных действий.
Накинув верёвку прапорщику на горло, он, что есть мочи, дёрнул командира назад. Комар, из последних сил удержавшись за острые бетонные кромки и полоумно скуля, медленно выбирался на сушу.
Прапор, опрокинутый на спину, принялся неистово сучить ногами. Первый же выпад которых пришёлся Комарову по голове, и тот вновь очутился по ноздри в воде. Николаю казалось, что ещё секунда, и старшина вырвется из петли. Даже сквозь ливень в ноздри разила исходившая от бившегося в припадке военного алкогольная вонь.
– А-а-а! – взревел Николай, оставляя на тросе кожу своих ладоней. – Бек! Бе-ек!
Крик его растворился в небесном грохоте. Казах вроде бы помогал Комару, но всё, что видел сейчас Николай, это россыпь коротких и жёстких волос на темени старшины. Тот также неистово молотил по земле ботинками. Николай заметил, как за ногу противника зацепился проклятый кулёк и, взмыв на секунду в воздух, улетел в сторону затопленной лунки.
Ярость застлала глаза Николаю. Будто взбесившегося коня, он осаживал старшину, увлекая того в тёмные бездны, лишённые воздуха. Прапор всхрипел и внезапно замер, став деревянным от напряжения. Не дёргался и не бился, но жил, обмякнув лишь длинную бесконечную минуту спустя. Сам балансируя на грани обморока, Николай, согнавший всю смелость в мускулы, лишил энергии голову. Кислорода хватало на одну только мысль, точнее на удивление долгой статичной агонией, с которою прапорщик держался в последние мгновенья своей биографии.
Очухавшись малость, Николай различил свист и лишь затем осознал, что свистит его собственное дыхание. Рядом, сидя на краю проруби и обнявши колени, причитал Комаров:
– Нам хана… Хана… Хана нам…
Вспыхнула молния, выхватив антураж с небывалой чёткостью. Бек стоял в стороне, держа руки в карманах. Вода стекала по разрушенным стенам, в буйстве стихии рождая ощущение древнего алтаря. Боги были ближе, чем когда-либо прежде.
Бек медленно подошёл к Комару и несильно шлёпнул того по щеке:
– Рот-замок делай, – устало напутствовал он и склонился над застывшим в грязи старшиной.
Было не ясно, мёртв он или просто в отключке.
Николай, высвободившись из-под грузного командирского тела, спросил:
– Так сразу не умирают ведь? Его ведь откачать можно ещё? Правда?
– Правда, – согласился Бек, прилаживая к старшине большой обломок стены с помощью оставшегося у того на шее каната.
Николай смотрел безразлично. Вес всё равно утонул, так что скоро и ему, а может, и бедолаге Комарову, коли уж засветился на квартире грузина, приладят похожие галстуки.
Будто угадав его мысль, Бек вытащил из кармана злосчастный свёрток, бывший, уже без кулька, белым и угловатым, как силикатный кирпич, и бросил его Николаю.
Глыбу, состоявшую из таких же белёсых кирпичиков, намертво скреплённых раствором, и примотанную к телу товарища прапорщика, казах, не долго думая, столкнул в мутную жижу. Старшина скользнул следом послушно и гибко.
– Го*но не тонет, – хмуро подытожил он, то ли объясняя, почему не утонул сброшенный прапором в воду вес, то ли имея в виду самого Ворошенко.
Выяснять Николай не стал, а вместо этого произнёс:
– Ливень.
Комаров начал молча собирать вёдра.
– Комендантских сейчас не встретишь, – закончил мысль Николай.
– Вернёшь? – спросил Бек.
– Делать нечего. Да и по погоде такой точно не попадусь. Денег всё равно не добыли.
– У меня ключик остался от его хаты, – казах вытащил из кармана связку. – Погнали выхлопаем её лучше. Телевизор или ещё чего Носатому принесёшь, а вес потом замотаем.
Николай поглядел в ревущее небо. Крупные капли, сплетаясь мириадами струй и ломаных траекторий, били в лицо холодом абсолютного смысла, очищая и завораживая.
Вздохнув полными лёгкими, он опустил голову обратно, и товарищ увидел в глазах Николая два ясных раскрывшихся лепестка.
– Хватит с меня, – сказал он. – Месяц до дома остался.
02-06-2022
Автор: Александр Паранук
Источник: https://litclubbs.ru/articles/44398-chistaja-pribyl-okonchanie.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: