Молодой мужчина Эстебан. Подкидыш, воспитанный в монастыре вместе со своим братом-близнецом Мануэлем.
Нелюдимые, молчаливые, сдержанные ребята, совершенно не отличимые друг от друга. На самом деле они и были одним человеком. Если бы их спросить, любят ли они друг друга, они бы лишь пожали плечами. Красивое слово любовь вовсе не выражало «безмолвного, почти стыдливого единства братьев». В них жила «потребность друг в друге настолько огромная, что она так же естественно рождала чудеса, как заряженный воздух душного дня рождает молнию. Сами братья этого почти не сознавали, но телепатия была обыденным явлением в их жизни, и, если один возвращался домой, другой чувствовал его приближение за несколько кварталов».
Мануэль полюбил женщину и потерял свойство простых натур – отделять от любви удовольствие. Удовольствие перестало быть чем-то простым, вроде еды, оно осложнилось любовью.
Эстебан же считал свою жизнь наполненной, в том числе и удовольствием, которое может дать женщина, и в новых привязанностях, а тем паче в любви, он не нуждался. Брат нечувствительно заполнял его жизнь почти без остатка, а он в свою очередь так же безотчетно заполнял жизнь брата. И вот благодаря женщине этой гармонии пришел конец. «Он сделал открытие, от которого никто не может вполне оправиться: даже в самой совершенной любви один любит больше другого. Двое могут быть одинаково добры, одинаково одарены, одинаково красивы, но не бывает двоих, которые любили бы друг друга одинаково сильно».
Мануэль переменился, и из их жизни ушел всякий смысл. Надо было смириться с этим, потому что ничего другого сделать было невозможно. И Эстебан смирился с тем, что между ним и братом встал другой человек; жизнь все равно уже поменялась.
Смирение на этот раз помогло, может быть, оно и всегда помогает. Мануэль понял, что надо выбирать, и выбрал брата, предварительно ужаснувшись от мысли, что мог его потерять. Перикола (так звали красавицу-актрису, любимую Мануэля) была принесена в жертву братской любви.
Многие ли способны жертвовать чем-либо, кроме того, что заведомо нам недоступно, и того, чем обладать, как подсказывает нам внутренний голос, было бы хлопотно или тягостно? Мануэль смог.
Потом Мануэль распорол себе ногу и недолго промучившись умер. Эстебан от горя слегка повредился в уме, но наложить на себя руки опасался – боялся гнева Божия. А погибнуть в огне, спасая чью-то жизнь, или во время шторма на море – это другое дело. И он дал себя уговорить капитану Альварадо отправиться с ним в далекое и очень рискованное плавание (к берегам России, между прочим).
Капитан Альварадо и Эстебан отправились из Куско в Лиму вместе с караваном товаров и припасов, которые должны были погрузить на корабль. «Когда они достигли моста Людовика Святого, капитан спустился к речке, чтобы присмотреть за переправой товаров и припасов, а Эстебан пошел по мосту и рухнул вместе с ним».
Пожилой мужчина и мальчик. Дядя Пио и дон Хаиме.
Дядя Пио был мужчина хорошего происхождения, то есть он был кастилец и незаконнорожденный одновременно. Карьера его была необыкновенно разнообразна: убежав из дому десяти лет он вел жизнь пройдохи, без устали оттачивая мастерство безнаказанного изъятия денег из чужих карманов; иной раз ему удавалось поднять мастерство до уровня искусства. «Он обладал шестью качествами авантюриста: памятью на имена и лица при склонности менять свои собственные; даром к языкам; неистощимой изобретательностью; скрытностью; талантом завязывать разговор с незнакомцами и той свободой от совести, что рождается из презрения к сонным богачам, которых он доил». Перечисление освоенных им неординарных профессий заняло у Торнтона Уайлдера целую страницу. Венцом его своеобразных подвигов была государственная служба – правительство посылало его поднимать в горах нерешительные восстания, с тем чтобы правительство могло явиться туда, решительно разгромить повстанцев и тем самым успокоить волнующихся граждан. «На этом этапе ему уже не приходилось обеспечивать господам сомнительные развлечения или жать на лоскутной ниве клеветы». Побывал он и платным доносчиком Св. Инквизиции, но, когда у него на глазах нескольких его жертв куда-то увели, надев предварительно колпаки им на головы, он почувствовал, что связался с учреждением, чьи шаги едва ли можно предугадать.
Он любил женщин и сохранил это чувство до конца дней. Его интерес к их уму и сердцу был ненасытен. Он немало терпел от их приступов бешенства, их низости, их слезных признаний… Женщины были его паствой; от них он получил прозвище дядя Пио.
Другой его страстью была испанская литература. Ее сокровища он открывал самостоятельно, «одалживаясь или воруя в библиотеках своих покровителей, и упиваясь ими втайне, так сказать, за сценой своей беспорядочной жизни».
В Перу он оказался благодаря случаю: жизнь его в Мадриде, вследствие профессиональной деятельности (закон он всегда мог обмануть, а вот ненависть обманутых – нет) чрезмерно осложнилась, настолько, что возникла настоятельная необходимость покинуть не только столицу, но и саму Испанию.
«Почему бы не в Перу, кажется, в Лиме есть театр», – сказал сам себе дядя Пио. Испанская литература (как и испанские женщины, добавим мы) везде одинаково хороши. Так дядя Пио оказался в Перу.
Здесь он взял шефство над одной маленькой двенадцатилетней девочкой, худой и угловатой, которая пела баллады на улицах Лимы. Он разглядел в ней талант актрисы и решил сыграть роль Пигмалиона. Замысел удался. Нескладная девочка (нам известно, как часто некрасивые девочки-подростки превращаются волшебным образом в красивых девушек) превратилась в красавицу-актрису, покорившую своей красотой, а более своим талантом, публику Лимы.
Между прочим, именно в нее влюбился Мануэль, когда она уже пребывала в зените своей карьеры и славы, вдохновляя на безумства театралов Лимы под именем Периколы.
Дон Хаиме, семилетний сын дона Андреса де Риберы, вице-короля Перу, и Периколы, его любовницы, был необыкновенно красивым рахитом, подверженным падучей болезни, приступы которой на людях он переносил с мучительным стыдом. «Он был так красив, что тривиальные выражения жалости смолкали в его присутствии, а долгие размышления о своих трудностях придавали его лицу поразительное терпеливое достоинство».
Дядя Пио выпросил дона Хаиме у матери на один год с обещанием научить его всему, что должно знать и уметь дворянину: фехтование, латынь, музыка… Конечно, испанская литература.
Они тронулись в путь в повозке, но вскоре дядя Пио заметил, что мальчику стало худо от тряски, и посадил его себе на плечо. «Когда они подходили к мосту короля Людовика Святого, Хаиме пытался скрыть свой стыд – он чувствовал, что приближается одна из тех минут, которые отделяют его от людей», он почувствовал приближение судорог.
Уже у самого моста они нагнали пожилую даму с девочкой и молодого парня.
Пришла пора вернуться к брату Юниперу.
Когда он закончил свою книгу о жизни пятерых людей, погибших на мосту Людовика Святого, собрав все известные факты, все малейшие подробности, все камешки и извилины их жизненных дорог, так синхронно и внезапно оборвавшихся (он не пренебрегал ничем из страха упустить путеводную мысль), он понял, что ничего не смог добавить к своему прежнему знанию. В одной и той же катастрофе злые и распущенные были наказаны гибелью, а добрые и невинные – рано призваны на небо. Гордыня и богатство были повержены одновременно с вознаграждением смирения в назидание городу. Но брату Юниперу не давала покоя мысль, что, возможно, маркиза де Монтемайор не была чудовищем скупости, а дядя Пио – распущенности.
Мучимый сомнениями, бродил брат Юнипер по берегу Тихого океана, и, подняв глаза к небу, увидел громадные жемчужные облака, вечно висевшие над этим морем, «и зрелище красоты родило в нем смирение, которого он не отдал на испытание разуму».
Законченная книга (о том, что монах пишет книгу о погибших и о Промысле Божием знала вся Лима) попалась на глаза судьям и была признана еретической. Ее приказали сжечь на городской площади вместе с автором.
Последнюю ночь перед казнью брат Юнипер, сидя в темнице и размышляя о своей жизни, пытался в ней найти ту закономерность, которая ускользнула от него в пяти других жизнях. Он не чувствовал возмущения. Он рад был отдать жизнь за чистоту церкви.
От автора: «Есть земля живых и земля мертвых, и мост между ними – любовь, единственный смысл, единственное спасение».
Все прейдет, и знания упразднятся, а любовь останется.
