Вера ездила на работу шесть дней в неделю. Просыпаясь в семь утра, включала музыку, поливала себя из душевой лейки (горячая вода сначала, потом холодная), съедала пару яиц на завтрак, пила кофе и усаживалась перед зеркалом – наводить красоту. А точнее – подчеркивать, хотя красота Верочкина не нуждалась ни в каких подчеркиваниях. Вера была идеальна во всех отношениях. Особенно – волосы. Чудные волосы, длинные, пушистые, русалочьи, вьющиеся красивыми локонами.
Иные состояние готовы отдать за такую красоту, а Верочке их бесплатно подарили родители (папкины кудри, закрученные мелким бесом передались по наследству)! Вера расправляла свое богатство круглой щеткой, откидывала назад – море волнуется раз – и сводила с ума всех, всех, всех – море волнуется два.
У Верочки не было проблем с женихами и поклонниками. И с жильем у Верочки не было проблем. От любящей бабушки осталась миленькая квартирка, в мужья папа и мама прочили ей Эдуарда, серьезного мальчика, отпрыска из очень хорошей семьи. Она уже познакомилась с сим достойным джентльменом и нашла его вполне подходящим для семейного счастья, но… Отчаянно, до дрожи хотелось погулять. Вкусить радость флирта, насладиться отчаянным поцелуем доведенного до сумасшествия поклонника, обмануть, обставить, обштопать кого-нибудь из этих глупых, глупых влюбленных в нее мальчиков… А то – замуж… Скучно, мамочка!
Пока жених отбывает практику в большом городе, Верочка, пай-девочка, не какая-нибудь там белоручка, честно ездит на автобусе на скучную работу в салон парфюмерии «Элитные духи». Выручки аховые – владелица на нее молится, не понимая, что Верочка просто играет в «работу», во взрослую жизнь, в самостоятельность. В любой момент ей может надоесть. Но Верочка держится – иначе папа и мама начнут приставать к ней с опекой. А опека очень мешает жить так, как хочется. А хочется фейерверка чувств и романтических приключений, скандалов, сплетен, расследований… даже можно немножко пострадать…
Автобус подходил ровно к девяти сорока. Что-то в этот раз он задерживался. Вера, скучая, глазела по сторонам. И вдруг – два ангела, прекрасная, замечательная, яркая пара, будто сбежавшая с обложки модного журнала. Он и она. Все в белом, в легком, льняном. Загорелые лица – красивый, бронзово-золотистый загар. Держатся за руки. Как дети, хи-хи!
Чудесные детки, такие же загорелые, маленькие, нарядные, держатся за родительские руки. Сыночек за папу, доченька – за маму. Образцовая семья. Модели! Особенно, он! Ему бы в артисты, и что он тут делает – непонятно. А мы его сейчас…
Верочка не успела тайно построить мужчине глазки. Подошел автобус, длинный неуклюжий предатель. Она грациозно, как лань, вскочила на подножку, вильнув легкой шелковой юбочкой. Розовые гладкие пяточки кокетливо выглянули из модных босоножек на остром (как кошачьи зубки) каблучке.
Верочка уселась у окна. Счастливое семейство проходило под этим окном. Глаза в глаза. Верочка не сколько увидела, сколько почувствовала – вспышка. В его карих очах сузились зрачки, как у тигра, завидевшего добычу. Левая соболиная бровь приподнялась. Что, милый, не устоять? Верочка, не стесняясь жены, (она не видела, склонилась над прелестной дочуркой) ответила ему мысленно: да, мой хороший, да! И автобус увез ее прочь. Приключение начинается!
Он разыскал ее через семь дней. Протилинькал «ловец снов» или «ветров», что там было повешено перед дверью у хозяйки, и чужой красавец, женатый, потому порочный, вырос перед стеклянным прилавком крохотного магазинчика. Верочка быстро взглянула на десятки своих отражений в зеркалах, окружающих ее полукольцом. Хороша, чертовка! И улыбнулась Дане.
- Что-нибудь желаете?
Он тоже улыбнулся. Его сумасшедший взгляд говорил: тебя желаю. И только тебя.
Вера была понимающей девочкой. Она умела читать мысли. Они ведь договорились еще семь дней назад, на автобусной остановке. Вера достала мобильник, он тоже вытащил свой телефон. Номера быстренько заняли свои ниши.
Через час прилетело первое сообщение:
- Ты прекрасна. Я не могу тИбя забыть!
Вера хихикнула над нелепой ошибкой Данилки, сложила губки в воздушном поцелуе, сфотографировала и отправила ему. Она целый день что-нибудь фотографировала, отправляла на его номер, кокетничала и флиртовала. Он все больше и больше делал ошибок в ответных сообщениях. Распалялся. Ах, как восхитительна была эта игра! Вере нравилось.
Из ванной доносился плеск воды и ребячий смех. Сашка купала детей. Данила прятался на кухне. На телефон пришла фотография маленькой ножки, той самой, с розовой пяточкой, в нежной ванильной пене.
«Ждет меня одинокий вечер в холодной постели. Или нет?» - плутовка с золотистой гривой испытывала его терпение.
Саша крикнула из ванной:
- Дань, помоги мне!
Румяные мордашки, блестящие глазенки, счастье плещется в улыбках. Беленькие передние зубки уморительно торчат, пухлые ручки доверчиво обнимают отцовскую шею. Сашка в мокрой футболке, и грудь, по-молодому упругая, воинственно просвечивает через ткань. Родила четверых, и все равно – красавица.
Данила гордился женой. Он ведь любил ее. Благодарный взгляд – ответный взгляд, полный обожания – ему. И вдруг… Морщинки. Он увидел их так явственно, так отчетливо: гусиные лапки вокруг глаз, уже предательски, сеточкой, ничем не замажешь. Морщинка на лебединой шее – пять месяцев назад еще их не было. Откуда? И глубокой впадиной поперечная морщина между бровей. От этого даже ясная Сашина улыбка кажется полной скорби. Саша старела. Старела стремительно. Обратно молодости не вернешь. Это понятно.
Как назло, в мозгу засела юная Верочка. Ее гладкие веки, зеленые, полные юной искорки глаза, упругое тело. Ножки. Пяточки. Грудь. Пухлые губы, зовущие к поцелую, ждущие от него поцелуя…
- Сашка, ты мне собрала что поесть? – начал он деловито.
Удивленно поднятые брови жены.
- А разве тебе сегодня в ночь?
- Андрей позвонил, заболел. Надо идти, Саша.
Она посмотрела на него обреченно. И ничего не сказала. Открыла холодильник, достала из него сладкие помидорки «черри». Отбила мясо, бросила на сковороду. Красиво разложила жареное мясо на тосты, туда же – соленый огурчик кружками, салат и сыр. Даня любил мясо и не терпел заказного фастфуда. Его мама приучила к культуре питания. Сашка продолжила традицию.
«Она – лучшая хозяйка на свете» - думал Даня, наблюдая, как жена ловко складывает бутерброды для него, - «Лучшая жена на свете. Я люблю ее»
Он думал так о Саше. Заставлял себя думать так. Оправдывал себя и ненавидел одновременно. Положив смешной пластиковый контейнер в сумку, обулся в прихожей.
- Пока, Санечка. Деток поцелуй, - и закрыл аккуратно дверь за собой.
Саша села на пол тесной прихожей. Ее муж не поцеловал перед уходом. Она даже не пыталась обманывать себя. Все складывается на удивление правильно, как слово «мама» из детских кубиков. Девочка на остановке, та самая – Саша видела ее чудесную кудрявую головку в витрине парфюмерного бутика. Смешно – зашоренный городишко, и «бутик». Эта девушка – юная Деметра, богиня охоты, весеннего безумия и мужской покорности.
Она играет. Ей хочется поиграть. Поохотиться. Вскружить голову очередному смертному и бросить его потом. Даню видели сегодня в этом бутике. Видели и все рассказали. У Саши екнуло сердце – это конец всему. А она до последнего не верила, сопротивлялась злым сплетням. Он увлекся, конечно, кто не увлечется такой нимфой. Это пройдет. Обязательно пройдет. У Махнова тоже ведь случались такие завихрения – «срочные» переговоры, бани, сауны, кутежи с развратными, визжавшими девками.
Кутеж – шуба. Еще один кутеж – колье. Саша не волновалась – любит он только ее. Посмеивалась. И что? Никуда Николай не делся. Боготворил. Эти страстные ночи…
Сашу передернуло от отвращения. Это не было страстными ночами. Она ненавидела его, красного, пыхтящего, пузатого, с белесыми бровями… Она не любила его. А вот Даню – любит. До потери пульса, до смерти. И сейчас ее Даня ушел «в ночь». Да. В ночь, к той, юной и прекрасной. Как это пережить, Господи! Как это пережить?
Саша, боясь взглянуть на себя в круглое зеркало, прошаркала в детскую. Перед тем, как зайти, нацепила на себя улыбку. Дети не должны видеть материнские слезы. Они все чувствуют, ее дети. Нужно улыбаться хотя бы ради них…
Автор: Анна Лебедева