После вчерашнего дня спала я плохо, проснулась со стойким ощущением безнадёги, тоски, страха, слабой надежды, что сегодня обойдётся, кровотечения не будет, пеленка и памперс будут просто мокрые - в моче, но не красные. Но шла к маме в зал и понимала, что скорее всего не обойдётся. Так оно и оказалось. Откинула немного одеяло и увидела пропитанную красным пеленку и памперс. А мама спала, тихо, спокойно, уютно, моя милая.
Не стала её будить, пошла на кухню готовить завтрак, заваривать чай, делать лимонный напиток с мëдом. Есть совершенно не хотелось. Крутились мысли: зачем всё это, зачем эти чаи, каши, эти дурацкие дела в никуда и низачем, когда мама лежит в крови? Делала дела безучастно, по обязанности. Хотелось всё бросить, сесть, замереть и долго-долго бездумно смотреть в окно. Хотелось как может дольше не идти к маме, чтобы оттянуть момент, когда надо будет начинать этот трудный день, решать проблемы, быть стойкой.
Боясь, что мама от кровотечения может ослабеть, или голова может закружиться, или обезвоживание какое-нибудь начнётся, я стала звонить в паллиативную службу, чтобы приехали, посмотрели, что-то сделали, посоветовали, как нам быть дальше. Но в паллиативе было глухо. Мама давно стоит на паллиативном учёте, но поставила я её туда на всякий случай. У меня есть не только телефон службы, но и личные сотовые врачей. Обычно они всегда отвечали, а тут что-то весь день автомат мне бубнит "абонент занят". Я позвонила в "скорую".
Приехали две девушки. Прокапали маме три флакона с чем-то от кровопотери, плюс глюкозу, плюс кровоостанавливающее. Я в очередной раз, при встрече со "скорой", врачами, медсёстрами поняла: как же я хочу быть полезной в призвании, в своей профессии, по-настоящему полезной, нужной, чтобы не вебинары всякие проводить, не ребёнка внутреннего искать и не другую новомодную чушь мутить в нынешних современных специальностях, а делать простое, важное дело, жить не зря.
"Скорая" уехала. Я маму подняла, помыла, надела чистые труселя, тёплые брючки, свитер, усадила на кухне у батареи, и мы с ней позавтракали. Мама несколько раз пописала: кровило мало. Как всегда после тяжелых ситуаций - когда я понимаю, что могу потерять маму - я начинаю её усиленно любить. Быть рядом, обнимать, смотреть, запоминать, напитываться любимыми глазами, натруженными руками, маминым говорком, целовать маму в мягкие, нежные, тёплые щеки, нежиться в этих своих ощущениях.
Мама в моём детстве и дальше была сдержанной на выражение своих чувств ко мне, к родным, но у меня никогда, ни на минутку, не было сомнений, что я ею любима. Мамина любовь - моя броня, опора, защита, уверенность. Я выросла тоже скупой на проявление сентиментальности, но с маминой болезнью я поняла, как сильно я маму люблю, как много во мне нерастраченной нежности и ласки. Поэтому я целую, обнимаю, глажу, прижимаю мою мамочку, моего самого дорогого человека.
Бытует мнение, что стариков неприятно целовать, потому что от них пахнет затхлостью, тленом, пылью, дымом, старческим телом, увяданием. Чушь. От стариков может неприятно пахнуть только одним - неуходом, когда сами они не в состоянии помыться или забывают про это, а дети не помогают им, не ухаживают. Моя мама пахнет тепло и уютно - воробышком. Она у меня умытая, подмытая, в свежем белье.
Посередине дня, проверяя памперс, я убедилась, что кровотечение остановилось. Сейчас, вечером перед сном, подмывала маму и увидела, что и писает она уже не красным, и памперс почти просто мокрый - в моче, а не в крови. Завтра буду давать кровоостанавливающие таблетки (неделю) и опять названивать в паллиатив.
Конечно, мой внутренний ужас и страх никуда не делся, он притаился где-то глубоко-глубоко, перестал накрывать с головой, но не ушëл. Не ушёл, потому что я прекрасно понимаю, что, остановив кровотечение, мы просто убрали симптом, проявление болезни, а сама онкология никуда не делась, и в любой момент может опять себя проявить. Но, Господи, пожалуйста, пусть этого не будет как можно больше: пусть не будет болей, кровотечения - всего этого страшного и зловещего онкологического!
Сейчас третий час ночи. Ночь - единственное время, когда я могу немного пожить для себя, отключиться от контроля за мамой, ослабить напряжение, поделать что-то любимое, почитать. Маму я уложила спать в зале, везде в квартире погасила свет, сижу на кухне, пишу. И сейчас у меня другие эмоции, не любовь и нежность к маме, а раздражение, злость, даже ярость. Объясню по порядку.
Общаясь много лет в соцсетях с такими как я бедолагами, я увидела, что есть две категории ухаживающих за дементными. Одни ухаживающие пребывают в любви и являются ярыми противниками интернатов и пансионатов, другие задолбались от ухода, никакой любви не осталось, жить с психбольным не хотят, против интерната ничего не имеют. Я нахожусь посередине. Не в том смысле, что мне пофигу или я обрела Дзен и гармонию, а в том, что меня бросает из крайности в крайности, от ненависти до любви один шаг.
Причём "один шаг" - это не фигуральное выражение, а самая что ни на есть точная реальность. Пример. Мама сидит и вдруг встаёт, начинает беспокойно и бестолково тыкаться по комнатам, заглядывать в углы. По этим признакам я понимаю, что она хочет в туалет. Но мама этого не понимает. Мочевой пузырь её зовет - она ходит, беспокоится, что-то ищет, но источенный деменцией мозг не в состоянии постичь, откуда это беспокойство, что с ним делать, не может замкнуть эту цепочку. Вот мама и мечется бесцельно.
Что-то ей объяснять, внушать, уговаривать "пойдём пописаем" - только время терять и нервы гробить. Мама ничего не поймёт, ещё больше разволнуется и запутается. Поэтому я в целях экономии сил и времени - моих и мамы - молча попихиваю маму в направлении туалета.
Мама идёт неохотно, сопротивляется, не понимая, куда и зачем её пихают. А мне надо быстрей - иначе может случиться казус... В туалете предстоит провернуть трудное дело - в тесноте через борьбу и сильное сопротивление мамы снять с неё штаны и без увечий для себя и мамы усадить её на унитаз. Мама борется, потому что в её-то глазах ситуация выглядит так.
Какая-то тётка заволокла её в непонятное помещение, снимает штаны (стыд и срам!) и пихает голой попой куда-то в дырку. Мама цепко держит штаны, кричит на меня, отбивается - я рву штаны вниз, ору, пихаю маму, стараясь при этом её держать, чтобы она не упала, мягко села на унитаз. При этом постоянно есть угроза, что пока я сражаюсь с мамой и штанами, из мамы сейчас польётся... И мне потом надо будет отмывать от ссачки/срачки унитаз, пол, стирать штаны, купать маму.
Поэтому я ору, бешусь, сбиваю о дверь, о трубы локти, изо всех сил тяну эти проклятые штаны, ругаюсь на маму всякими непотребными словами - и никакой любви у меня тут и в помине нет. Есть звериная ярость и злость на эту дуру и жизнь.
Но вот, хвала аллаху, срачка позади. Мы с мамой выходим из туалета. Мама доверчиво сует мне в руку свою тёплую мягкую ладошку, маленькая, старательно семенит рядом, шаркает тапками. Я вижу в стекле двери наше с ней отражение: мама мне до груди - и меня обливает жалостью и любовью. Я сдерживаюсь, чтобы не заплакать: на кого я ору, разве мама виновата в своей болезни? Она старенькая, а я её ещё пихаю, толкаю, бью, борюсь с её сопротивлением.
Вот так меня и штормит - от любви до ненависти.
И сейчас тоже. Чуть отступил ужас онкологического кровотечения - и начали истощаться мои любовь, милосердие и терпение. Как я уже написала выше, ночь - единственное время, когда я могу побыть без напряжения, пожить для себя, банально почитать, не следя при этом одним глазом за мамой и не прислушиваясь, что она творит.
Ночью надо спать, это необходимо для здоровья, для восполнения сил. Но я сознательно урываю у своего здоровья время, потому что без этих 2-3 часов спокойной жизни для себя я просто не выживу, не будет у меня сил ухаживать.
В идеале хорошо было бы, если б я маму укладывала спать, потом приходила на кухню и сразу начинала жить там эти пару часов жизнью для себя. Но идеал случается редко: мама сразу не засыпает, крутится на диване, мусолит одеяло, стаскивает его с себя и лежит голой, пинает ногой стол, который я придвигаю к дивану, чтобы она не вылезла и не упала.
Я постоянно бегаю из кухни в зал, поправляю одеяло, укрываю им маму (раздетая, она быстро простужается, горло - её слабое место). И при этом во мне нарастает раздражение на маму, на то, она отнимает у меня даже эти мои пару часов, которые я уворовываю у сна. Только несколько часов назад у меня разум мутился от страха за маму с кровотечением, я плавилась от любви и жалости к ней, а сейчас раздражение перекрывает жалость и любовь. Так и живу.
