Глава 5
Стараясь сильно не волноваться, чтобы от стресса не пропало грудное молоко («Удивительно, как оно вообще у меня ещё не прокисло, не накормить бы малышку простоквашей», – думаю чуть иронично), поднимаю трубку.
– Наконец-то, – ворчит Гранин. – Здравствуй, Элли. Как ты, как наша дочь?
– Добрый день, Никита Михайлович, – отвечаю официально. Спасибо, всё благополучно.
Его «наша дочь» меня, конечно, коробит. Но сейчас не время спорить на эту тему – моя карьера в этой клинике висит на волоске.
– Хорошо, – отвечает Гранин сухим официальным голосом. – Тебе известно, что я в командировке?
– Да.
– И ты знаешь, зачем я туда поехал?
– Мне не докладывали, – отвечаю тем же деловым тоном.
Гранин прочищает горло.
– Я нахожусь сейчас в одном из южных регионов. Сама можешь догадаться, в каком именно, – чуть язвительно говорит главврач. – Я поехал сюда, чтобы замять тот скандал, который ты устроила со своим прикормленным блогером…
Мне ужасно хочется крикнуть в трубку, что это неправда, но… В словах Гранина есть доля истины. Я в самом деле пригласила Иннокентия не просто так. То есть не платила, но ведь использовала служебное положение. Не в личных целях, а чтобы наказать хама и драчуна, только ведь, если по справедливости, мой поступок – нарушение этических норм, как на него не посмотри. Мне становится стыдно. Потому молчу и слушаю.
– …И скажи спасибо, что Климент Андреевич оказался великодушным человеком…
Я раскрываю рот, что выкрикнуть: «Этот упырь – великодушный?!» и снова сжимаю губы.
– …Он не только благодушно принял меня, но и оказал нашей клинике благотворительную помощь. Читала в новостях?
– Да, – выдавливаю от себя.
– Хорошо. Ты должна ценить его поступок: я ему бумажку в рамочке ценой сто рублей, а он нам оборудование на несколько миллионов, – говорит Гранин с нравоучительным тоном. Так, словно я хулиганистая школьница, которая разбила зимой окно в актовом зале, и негде стало заниматься театральному кружку.
– Ты это понимаешь?
– Да.
– Вот и хорошо. Слушай дальше. Мне удалось замять скандал. Конечно, Мураховский со своей стороны тоже предпринял кое-какие меры, и тот блогер больше не станет распространять о депутате порочащие видеоролики.
«Теперь понятно, кто подослал к Иннокентию тех громил с угрозами», – приходит на ум.
– Но теперь наша очередь. Я всё, что от меня зависело, уже сделал. Благодарственное письмо было последним шагом, а прежде мне пришлось задействовать все свои связи, чтобы Мураховский вообще захотел меня принять. И знаешь, зачем я это сделал?
«Чтобы прикрыть свою пятую точку, и она бы не лишилась тёплого местечка», – думаю саркастично.
– И зачем же?
– Чтобы ты могла остаться в клинике и работать дальше, – говорит Гранин. – Но для этого теперь тебе придётся сделать один важный шаг.
– Какой шаг?
– Ты приедешь сюда и лично извинишься перед депутатом Мураховским.
От этих слов у меня перехватывает дыхание.
– Что… что ты сейчас сказал?
– Элли, не делай вид, что на тебя внезапно глухота напала. Ты слышала. Сегодня же покупаешь билет на самолёт, летишь сюда, встречаешься с Климентом Андреевичем и просишь у него прощения. Я буду присутствовать при вашей беседе. Контролировать, чтобы ты глупостей не наделала, зная твой характер, – суровым голосом произносит главврач.
– Никита Михайлович, вы в своём уме? – спрашиваю сдавленным голосом. – То есть я, доктор, которого этот упырь оскорблял вместе с медперсоналом, устраивал тут скандалы и пил, как последний… Я перед ним должна извиняться?!
– Да. Ты всё правильно поняла. Почти. Он не упырь, а эксцентричный человек. Любит выпить. Но нашим пациентам он сделал огромный подарок. Только представь, сколько людей мы спасём благодаря новому аппарату МРТ! Разве этого не стоят твои несколько слов о прощении? – Гранин начинает снова злиться.
– А если этот Мураховский предложит мне переспать с ним за прощение, ты будешь свечку держать? – язвительно спрашиваю, переходя на «ты».
– Не перегибай палку, Элли! – почти кричит главврач. – Ты крупно облажалась! Настолько, что лишь благодаря моим усилиям ещё работаешь в нашей клинике! Я тебе больше скажу: что ты вообще в профессии! От меня требовали тебя выкинуть с волчьим билетом! И ты, при всех своих умениях и талантах, девочка, никогда не нашла бы себе работу в российском здравоохранении! Разве что нянечкой в каком-нибудь интернате для умалишённых! – последние слова Гранин всё-таки не выдержал и проорал в трубку.
Тут же замолкает. Слышу, как тяжело дышит. Приводит нервишки в порядок.
– Короче, Элли. Или ты сегодня же прилетаешь, или пеняй на себя.
– Что же вы сделаете, интересно? Записи со скандалом удалены. Или Мураховский жалобу накатает? Весь коллектив моего отделения и даже всей клиники будет это отрицать. Да и карточки тоже нет – её помощники депутата украли. Ни одного доказательства, что он тут был, – говорю чуть насмешливо, ощущая внутреннюю силу. Что я ему, в самом деле, агнец, которого можно притащить на заклание?!
– Да ты… да ты… Понимаешь вообще, какие люди стоят за Мураховским?!
– Мне наплевать, кто за кем стоит. Я честно выполняю свою работу. Согласна, с блогером погорячилась. Но действовала исходя из соображений справедливости, а не ради хайпа. В конце концов, я в отделении не «голую вечеринку» устроила, как одна девица! – с этими словами кладу трубку.
Беру чашку, делаю большой глоток остывшего чая.
– Фиг тебе, Гранин! Я так просто не сдамся! – произношу вслух и… замолкаю. А что смогу сделать, если Мураховский подключит свои связи?
Вздыхаю. Но упрямо поправляю волосы, белый халат и выхожу из кабинета. На ресепшене мне сообщают, что поступила старушка в плохом состоянии.
– Женщина, 67 лет, найдена соседом без сознания связанной, с заклеенным ртом. Множественные раны, ушибы и ссадины, возможен перелом носа, – докладывает фельдшер «Скорой».
– Снимок шеи, катетер, мочу на кровь, – решаю сразу же.
– Перелом носа есть. Вокруг глаз и рта – это что, ожоги? – спрашивает Елена Севастьянова.
– Нет, следы пластыря, – отвечает опытная медсестра. – Давление 135 на 70, пульс 120.
– Похоже на перелом лодыжки, – говорит Елена.
– Всё обойдётся, Галина Николаевна, мы вам поможем, – говорю, наклоняясь к лицу старушки. Она смотрит на меня удивлённо-грустными глазами и молчит. – Где полиция? – спрашиваю коллег.
– Едет, – слышу в ответ. – О, Господи! – произносит поражённо одна из медсестёр, приподнявшая платье старушки, чтобы проверить её живот. Там красным фломастером размашисто выведено: «Тварь».
Мы переглядываемся. Это что-то личное? Дальнейшая проверка усугубляет наши предположения. Выясняется, у Галины Николаевны внизу есть и другие травмы. Над ней надругались.
Какой упырь смог такое сотворить с пожилой женщиной?!
После осмотра везём её в палату.
– Галина Николаевна, мне придётся удалить остатки пластыря с вашего лица с помощью растворителя. Немножко будет щепать. Ординатор Елена Севастьянова задаст вам некоторые вопросы. На них нелегко отвечать, но это очень важно для того, чтобы найти преступника. И это, безусловно, поможет нам вас вылечить, – говорю старушке.
Дальше Елена спрашивает, пытаясь уточнить, как происходило половое издевательство. Галина Николаевна отвечает, хотя видно, как тяжело ей даётся подобное.
– Всё было так быстро… – поясняет она. – Он схватил меня сзади, швырнул на пол. Он бил меня. Пинал ногами, бил кулаками. Разбил мои очки.
– Вы видели его лицо?
– Не помню… Я помню… только пластырь, – и пациентка начинает горько плакать.
Нам приходится прекратить расспросы и дать ей успокоительное. В таком возрасте и такой стресс может быть чреват сердечным приступом. Оставляю Елену в палате, сама выхожу. Но подумать об этом страшном случае не успеваю: подлетает Данила.
– Элли! Ты не поверишь! Меня заинтересовал тот случай с прозрением. Я навёл справки. Тот мужчина, Максим Петрович, музыкант, был в нашей клинике раньше. В карточке написано: «Слепой».
– Ты уверен?
– Смотри сама.
Проверяю. Действительно.
– И никаких признаков симуляции?
– Нет, Он легко повредил ногу, упав дома в ванной. Остроту зрения не проверяли.
– Интересно, – задумчиво произношу, знакомясь с карточкой больного. – Какой у него угол зрения?
– Кто знает? Пути Господне неисповедимы, – улыбается Данила и уходит.
Я собираюсь пойти наконец к себе, заняться бумагами. Но тут подкатывает в инвалидном кресле мужчина.
– Вас зовут Эллина Родионовна?
– Да, – поворачиваюсь к нему.
– Я Евгений, друг Максима Петровича, музыканта. Того самого, которого вы исцелили от слепоты. Сейчас видел, как он в парке играет со своей собакой, – говорит инвалид, глядя на меня… так, пожалуй, на чудотворный образ в церкви смотрят. С надеждой.
– Я его не исцеляла, – пытаюсь пояснить. – Сожалею. Ваш друг ошибся.
– Прошу вас, помогите мне, – умоляюще говорит мужчина. – Я хочу ходить. Исцелите и меня, я поверю любому вашему слову!
– Простите, не во что верить, – говорю ему. – Я не святая и не чудотворница, понимаете?
– Хотя бы наложите на меня руки, – продолжает настаивать колясочник.
– А вы сами не можете? – спрашиваю, но тут же понимаю, какую ерунду сморозила. – Простите, пожалуйста, – и протягиваю к нему ладонь, чтобы по-дружески положить на плечо. Он тут же хватает её обеими руками, тянет к лицу и начинает покрывать поцелуями.
– Исцелите меня! Умоляю! Пожалуйста!
С трудом выдёргиваю ладонь и спешно делаю пару шагов назад.
– Простите, но я ничем не могу вам помочь. Если хотите, обратитесь в свою поликлинику по месту жительства. Пусть хирург выпишет вам направление, мы вас обследуем…
– Не надо ничего, – мрачно бурчит мужчина, разворачивается и катит к выходу.
Мне жаль, что с ним такое получилось. Но чудеса… Они бывают в нашей профессии, конечно. Только вот чаще всего всё объясняется законами химии и физики. А всё-таки интересно: как мог человек прозреть ни с того, ни с сего? Этому обязательно должно быть какое-то объяснение! И я обязательно докопаюсь до истины. Если Данила меня не опередит, а Гранин – не уволит.
Но, кажется, после нашего последнего разговора мне тут работать осталось совсем немного. Потому что лететь в тот южный регион и милости просить у депутата Мураховского я не собираюсь. И лишь оказавшись в кабинете, вдруг ощущаю себя космонавтом, которого высадили на Марсе и то ли забыли там, то ли потеряли… Я совсем одна, и хочется плакать. Да ещё опять вибрирует телефон, чтоб ему. Хватаю и, не видя экрана за пеленой слёз, отвечаю:
– Да, слушаю!
– Элли, здравствуй, – звучит в ответ спокойный бархатный голос. – Как насчёт того, чтобы пообедать вместе?
Борис. Боря. Боренька. Как же ты кстати, хороший мой!