Как известно, существуют две редакции пьесы «Воевода» (вторая была написана через двадцать лет после первой). И окончание истории Нечая Шалыгина в них совершенно разное. Давайте посмотрим, что меняет автор.
Воевода отправляется на богомолье. Делает он это по совету колдуна Мизгиря, которого соответствующим образом настроили Роман Дубровин и Степан Бастрюков. Разница лишь в том, что в первой редакции мы видим самого Мизгиря и слышим его указания, как приворожить красавицу:
В отъезд тебе из города, дня на два,
А не уедешь, ничего не будет.
Вся сила в том. Пускай она тоскует
И сохнет по тебе. Как мёду выпьет,
Сейчас тоска её обымет, станет
Всех спрашивать: да скоро ль он приедет,
Мой мил сердечный друг?
Во второй же воевода сообщит, что собирается на богомолье, но перед этим мы слышали слова Дубровина («Меня Мизгирь боится; прикажу из города спровадить воеводу, так он спровадит»), а потому хорошо понимаем, откуда это намерение взялось.
А вот дальше меняется всё.
В первой редакции воевода останавливается на ночлег в крестьянской избе (судя по всему, уже побывав на богомолье) и видит страшные сны, которые вместе с ним увидим и мы: сначала в Москве Большой боярин узнаёт, что якобы «Шалыгин задуровал на воеводстве», и, выслушав челобитчиков, обещает «послать для сыску» верных людей: «Пиши наказ, да пусть и едут с Богом, я доложу назавтра государю». Проснувшись, он, хоть и успокаивает сам себя («И страшен сон, да милостив Господь»), всё же вдруг задумывается о том, что может происходить у него в доме, собирается возвращаться («Прилягу малость. Забрезжит свет, на ко́ней и в дорогу»), а заснув снова, видит страшную картину похищения Марьи Власьевны (ту самую пьесу-игру «Лодка») и кричит во сне:
В глазах увёз. Меня столкнули в Волгу.
Тону, тону! Спасите! Заливает
Меня всего, под шею подступает.
Ко дну иду.
И, разбуженный, приказывает: «Домой живей, чтоб к ночи быть».
Возвращается он действительно вовремя, чтобы предотвратить попытку похищения невесты, и собирается расправиться разом со всеми, а изменницу защекотать:
Мне жаль тебя: такая молодая,
А умирать придётся. Ты хотела
Повеселей пожить. Смеяться любишь!
И у меня ты вдоволь насмеёшься,
И умирать тебе весёлой смертью,
Красавица моя! (Тургенев считал эту сцену неудачей Островского)
Однако, как в античном театре, появляется «Deus ex machina»: приехавший новый воевода останавливает самоуправство и восстанавливает справедливость. Шалыгин же слышит царский указ: «Ехать тебе к нам, великому государю, к Москве и, приехав, явиться в костромском приказе нашему боярину с товарищи».
Правда, закончится пьеса очень выразительным диалогом посадских: «Ну, старый плох, каков-то новый будет». – «Да, надо быть, такой же, коль не хуже». Но всё же пока правда восторжествовала.
Совсем по-иному решит Островский судьбу воеводы во второй редакции пьесы.
Здесь воевода остановится на ночлег, ещё не доехав до цели своего паломничества. Сон его мы увидим лишь один, с похищением Марьи Власьевны, а после он прикажет:
Скачи домой живей, чтоб к ночи быть.
Бери людей с собой надёжных. Снился
Мне сон дурной; так я боюсь, здорово ль
И цело ли у нас. По обещанью,
Мне надобно дойти пешком в обитель
Молебен отслужить.
Но до обители не дойдёт.
Ещё в первой редакции пьесы была сцена в лесу перед монастырём, и действовал в ней Пустынник (я ещё вернусь к этому моменту), но воевода просто проезжал к монастырю, обещая подосланному крестьянину позднее заняться его делами.
Здесь всё меняется. Пустынник, оказавшийся отцом Дубровина и направляющий на путь истинный сына, не пускает Шалыгина в обитель: «Вернись назад!» - а на слова «Я вклад монастырю несу большой» ответит:
Твои дары напрасны;
Не примутся они. Приятно Богу,
Когда приносят жертвы с чистым сердцем
И сокрушённым духом.
Не действуют ни угрозы воеводы, ни предложение «торговаться». Пустынник скажет, что ждёт от него «раскаянья, смиренья». И ответ воеводы будет неожиданным:
Раскаянья? Ну, что ж, изволь; покаюсь.
Давно хочу сложить грехов обузу
На шею исповедника. Пойдём!
Веди меня, отец, в свою пещеру!
Сцена на этом завершится, а в финале пьесы мы увидим совсем другого Нечая Шалыгина. Вернувшись домой и застав своих людей, готовящих расправу над героями, он неожиданно всех прощает (и даже берёт на поруки Дубровина) и собирается уйти от мира, приказав:
Отписывай, что наш, мол, воевода
Нечай Шалыгин, убояся Бога
И страшного суда его, поволил
От суетного мира удалиться,
Изведать труд подвижнической жизни
И дней своих остаток посвятить
Служенью Богу в иноческом чине.
А всех обиженных приглашает:
Кто изубытчен мною, приходите:
За всё воздам смиренно и с моленьем
Простить меня и отпустить обиды.
И слышит в ответ: «Господь тебя прости, а мы прощаем».
*************
Насколько убедительно такое перерождение? Трудно сказать. Меня, честно признаться, убедило не очень и, видимо, не только меня. Обращаюсь к воплощениям пьесы: Чайковский писал свою оперу, когда второй редакции ещё не было, Аренский же – уже после смерти драматурга, но использовал тоже первую редакцию (убрав разве желание воеводы защекотать неверную и заставив погнаться за ней с ножом). Но, так или иначе, каждый по-своему оценит варианты финала.
А мы в следующий раз обратимся к другим героям.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского здесь
