В марте 1881 года в Севастополе родился Аркадий Тимофеевич Аверченко, писатель-сатирик, редактор журнала «Сатирикон».
Позднее Аверченко напишет, что в день его появления на свет звонили во все колокола и было вообще народное ликование. Правда, злые языки связывали это ликование с каким-то большим праздником. "Но я, - искренне удивлялся юморист, - до сих пор не понимаю, при чем здесь еще какой-то праздник?"
Аверченко-старший, горе-предприниматель, не обращал на сына никакого внимания, так как - по свидетельству последнего - по горло был занят своими собственными хлопотами и планами: каким образом поскорее разориться. "Это было мечтой его жизни, - утверждал Аверченко-младший. - И нужно отдать старику полную справедливость - он достиг своих устремлений самым добросовестным способом"...
Поэтому нет ничего удивительного в том, что сын начал свою трудовую деятельность в 15 лет, став младшим писцом в правлении рудников в Харькове. Именно там, в Харькове, в 1903 году Аверченко начинает и свою литературную деятельность: в газете "Южный край" появляется его первый рассказ "Как мне пришлось застраховать свою жизнь". Вскоре он уже редактирует сатирический журнал "Штык".
Позднее Аверченко вспоминал: "...лихорадочно писал я, рисовал карикатуры, редактировал и корректировал, и на девятом номере дорисовался до того, что генерал-губернатор Пéшков оштрафовал меня на 500 рублей, мечтая, что я немедленно заплачу их из карманных денег. Я отказался по многим причинам, главная из которых: отсутствие денег"...
В итоге Аверченко перебрался в Петербург, где в 1908 году стал редактором нового юмористического журнала "Сатирикон". В журнале блестяще проявилась уникальная способность Аверченко-редактора – его редкое умение объединять вокруг общего дела подлинно талантливых людей. В "Сатириконе" сотрудничали художники Бакст и Добужинский, Бенуа и Билибин, поэты и писатели – Леонид Андреев, Тэффи, Куприн, Грин, Саша Черный, Мандельштам, Городецкий, Маяковский...
Аверченко-редактор уважал авторскую свободу, а потому никогда не правил чужих рукописей. "Пусть сами за себя отвечают", - любил говаривать он. Если же автор несколько раз подряд писал плохо, его просто переставали печатать в "Сатириконе"...
Аркадий Аверченко безраздельно царствовал в журнале. Он, наконец, проявил свою поразительную плодовитость и работоспособность. Он писал для "Сатирикона" передовицы и фельетоны, заметки и репортажи, рассказы и повести... К нему быстро пришло широкое признание читающей публики и снисходительная похвала критиков. По подсчетам исследователей, за десятилетие с 1908 года Аверченко издал более 40 сборников, наиболее удачные из которых выдержали за это время до 20-ти переизданий. Среди них – «Сорные травы», «О хороших, в сущности, людях», «О маленьких — для больших», «Шалуны и ротозеи».
До революции "Сатирикон" процветал, а потом...
После запрещения журнала в августе 1918 года писатель уезжает в Крым. В творчестве Аверченко мир разделяется на две части: мир до революции и мир после... Он воспринимает революцию как обман рабочего человека, который, как уверен писатель, в определенный момент спохватится и вернет всё на свои места в своей стране.
В ноябре 1920 года Аверченко вместе с остатками Белой армии эмигрирует в Константинополь, а оттуда – в Прагу. Как сатирик он гастролирует по многим странам Европы. Его рассказы охотно печатаются в Берлине, Праге, Варшаве.
В 1921 году в Париже Аркадий Тимофеевич публикует знаменитый сборник памфлетов «Дюжина ножей в спину революции», где герои — дворяне, купцы, чиновники, военные, рабочие — с ностальгией вспоминают о прошлой жизни в царской России.
Аверченко, как и всегда, доводит ситуацию до абсурда: в новой России из жизни людей исчезают книги, в рассказе «Урок в советской школе» дети по учебнику изучают, какая была еда до революции. А в рассказе «Короли у себя дома» писатель изображает Троцкого и Ленина в образах беспутного мужа и сварливой жены...
Но в поздних, эмигрантских рассказах – это совсем другой Аверченко. В них чувствуется трагизм, усиливающийся сознанием своей оторванности от родины, невозможности полнокровно творить вне родного языка и привычного быта.
Очевидцы свидетельствуют, что Аверченко "болел смертельной тоской по России".
- Тяжело как-то стало писать, - признавался он. - Не пишется. Как будто не настоящем стою... Холодно жить...
Аркадий Тимофеевич Аверченко скончался 12 марта 1925 года в Праге в возрасте 44-х лет...
И в заключении – «Инквизиция» - рождественский рассказ сатирика Аркадия Тимофеевича Аверченко, что в эти дни вполне к месту.
Скоро Рождество. Племянники пришли ко мне с требованием купить и нарядить елку. А мне лень.
Я гляжу на них сверху вниз...И не потому, чтобы я их презирал, а просто я выше их, хотя и сижу в кресле. Лиля высотой не более аршина, Котька – вершка на два выше.
Каждый из них опирается обеими руками о мое колено, и оба не мигая глядят мне в глаза.
— Я у Шуры книжку видел, — сообщает Котька и умолкает, ожидая, чтобы я спросил: "Какую?"
— Какую?
— Называется: "Мальчик у Христа на елке".
— М-да, — неопределенно мычу я.
Молчание. Лиля решает поддержать брата:
— А я стихи новые знаю.
— Какие?
Обыкновенно около нее нужно работать целый час, чтобы вытянуть хоть какие-нибудь стишонки. Но тут она прорывается сразу:
У нашей елки
Иголки – колки...
— Так-с, — говорю я. — Стишки хоть куда. А это знаешь: "Зима. Крестьянин торжествуя..."?
Но такой оборот разговора обоим невыгоден.
— Мы этот знаем. Слушай, дядя... А бывают елки выше потолка?
— Бывают.
— А как же тогда?
— Делают дырку в потолке и просовывают конец в верхний этаж. Если там живут не дураки – они убирают просунутый конец игрушками, золочеными орехами и веселятся напропалую.
Котька задает многозначительный вопрос:
— А кто живет этажом ниже нас – у них есть дети?
— Не знаю. Кажется, там старик какой-то.
— Жаль. А знаешь что, — неопределенно говорит Котька, — я на Рождество буду слушаться.
— И я! — ревниво кричит Лиля.
— Важное кушанье! — пожимаю я плечами. — Вы всегда должны слушаться.
Котька, казалось бы, бесцельно сообщает:
— У наших соседов, говорят, нынче елка будет.
— Не соседов, а соседей.
— Ну, пусть соседей. Но елка-то все-таки будет.
Положение создается тягостное.
— Знаете, и от елок иногда радости мало. — говорю я. — Вон, у одних моих знакомых тоже как-то устроили елку, а свечка одна горела, горела, потом покосилась да кисейную гардину и подожгла... Как порох вспыхнул дом! Восемь человек сгорело.
— Елку нужно посредине ставить. Рази к окну ставят, — замечает многоопытная Лиля.
— Посредине... — горько усмехаюсь я. — Оно и посредине бывает тоже не сладко. В одном тоже вот... знакомом доме... у Петровых... Так у них поставили елку посредине, а она стояла, стояла да как бухнет на пол, так одну девочку напополам!
К моему удивлению, этот ужасный случай не производит никакого впечатления.
— Подставку нужно делать больше и тяжельше, тогда и не упадет елка, — деловито сипит Котька.
— На подставке одной далеко не уедешь, — возражаю я. — Главная опасность – это хлопушки. Знавал я такую одну семью... как бишь их? Да! Тоже Петровы. Так вот один из мальчуганов взял хлопушку, поднес к глазам, дернул где следует – бац!...
Мы все трое замолкаем и думаем – каждый о своем.
— А вот я тоже знала семью, — вдруг начинает задумчиво Лиля. — Ихняя фамилия Курицыхины. И тоже, когда было рождество, так ихний папа говорит: "Не будет вам завтра елки!" Завтра они легли спать днем, и ихний папа тоже лег спать. Все спят, потому что елки нет, и делать нечего. А воры видят, что все спят, забрались и все покрали... Ну, проснулись они, понятно, и плакали все.
— Это, наверное, был такой случай? — недоверчиво спрашиваю я.
— Д...да, — не совсем убежденно отвечает Лиля.
— Значит, если я не устрою елки, к нам тоже заберутся воры?
— Заберутся, — таинственно шепчут оба.
— А если вы не ляжете спать в это время?
— Нет, мы ляжем!!!
Дольше терзать их жалко. Не желая, однако, сразу сдать позицию, я задаю последний вопрос:
— А вы какую бы хотели елку: зеленого цвета или розового?
— Зеленую...
— Ну, раз зеленую – тогда можно. А розовую уж никак нельзя...
