Она бежала по еще не остывшему от жаркого летнего солнца асфальту, а ночные фонари словно подгоняли мою тень, придавая ей зловещие очертания. Капли алой крови на белой футболке стали причиной того, что очередная остановившаяся машина в итоге уехала, меня даже не спросили что произошло. Но девушка уже не злилась и не удивлялась, ибо это был не первый побег по этим улицам. Когда очень везло, убегала не на босу ногу и в более приличном виде, но сейчас был тот самый случай, когда больше была похожа на актрису какого-то триллера или боевика.
Растрепанная, босая, с каплями крови на одежде, разбитой губой и синяками на руках, она уже не бежала, потеряв надежду найти посреди раскаленного асфальта и бездушных фонарей, человека, который отвезет в родительский дом.
Без денег и телефона в третьем часу ночи уже размышляла над тем, чтобы свернуть в сторону вокзала и переночевать в зале ожидания, а утром решить, как быть дальше. Он не будет ее искать, более того, с утра позвонит родителям девушки и скажет, что таких как я во времена прадедов закапывали живьем, но он жену очень любит и готов простить, чтобы уберечь семьи от позора. Ему, возможно, не поверят, а ее, как ненужную игрушку, снова поволокут в трехэтажный дом, обставленный по последней моде дагестанских богемных экспертов. Место, в котором мечтают жить недалекие родственницы и сельчанки, думающие о рае, но не представляющие каким адом этот огромный дом может стать, когда слетят все маски.
- Дочка, ты куда в такой час? – рядом остановилась старая «шестерка». – Может, отвезти тебя куда?
Сделала глубокий вдох и подняла глаза. Аккуратные усы и легкая щетина придавали мужчине некую серьезность, но глаза были теплые, как тихие волны Каспия. Шагнув вперед, она посмотрела на номера, чтобы запомнить.
- Дочка, скажи куда тебе нужно, я и без денег отвезу, не обижу.
- Мне нужно в Кизилюрт. Но сейчас можете подвезти до вокзала?
- Садись.
Перед глазами быстро замелькали фонари, свет круглосуточных магазинов и светофоры. Песни начала двухтысячных окутывали сознание как мягкий теплый плед. Песни тех лет, когда она была абсолютно счастливой и любимой.
- Дочка, по какому адресу тебя везти? – мужчина слегка дотронулся до плеча, от чего девушка проснулась и интуитивно отскочила к двери. – Ударилась?
Боль от удара ребер об железную ручку дверцы моментально отразилась на лице, и он все понял. Обошел, открыл дверь с моей стороны и протянул бутылку с водой.
- На, выпей немного и умойся. Ты бледная.
Первые лучи солнца выходили из-за горизонта, когда вода стекала с ресниц и щек, омывала руки и шею, словно смывая кошмар ночи и давая возможность встретить новый день в чистоте. Раньше она часто встречала рассвет, наблюдая за тем, как Махачкала выходит из мрака и озаряется утром. Но это были другие рассветы. В доме, который стал для нее тюрьмой с золотыми решетками, и в постели с чудовищем, которое никогда не превратится в благородного принца. А сейчас… Сейчас и воздух был иным, и рассвет исцеляющим. Девушка обернулась с твердым намерением назвать адрес и зашагала к машине.
Понимала, что ее могут снова попытаться раздавить и сломать. Сломать, чтобы вернуть игрушку на починку хозяину. Только игрушка уже не та, ремонту и возврату не подлежит.
Когда папа отворил тяжелую скрипучую уличную дверь и увидел сбежавшую в очередной раз дочь, то молча покачал головой, а затем вышел здороваться с таксистом. Мокрые резиновые тапочки издавали свист, что говорило о том, что отец недавно сделал омовение, помолился и сел читать отрывки из Священного Корана. Это была главная привычка отца на протяжении многих лет, которую он пытался безуспешно передать своим детям.
Ранее незнакомое чувство совершенно нового и безразличного состояния перехватывало дыхание. Без слез и истерик, страха и кома в горле. Ровное дыхание, спокойный взгляд и твердость в ногах. Может, это все таксист? Через какие – то интуитивные каналы передал мне свое спокойствие?
Отец завел мужчину с глазами цвета волн Каспия в дом, а дочери велел искупаться и привести себя в человеческий вид, пока мама не проснулась и не получила очередной приступ астмы. Она повинуется и направляется в сторону ванной, где вода смывает грязь прикосновений чудовища, делая чище и свободнее. Мягкие, теплые струйки падают на холодный кафель, не оставляя на коже рвотный запах хлорки, отгоняя сон и пробуждая нутро.
- Теперь ты знаешь дорогу к нам, брат. Обязательно приезжай навестить, если будешь в этих краях. – говорит отец, пожимая руку и провожая за калитку таксиста. – Баркала еще раз за все.
- Дочка, слушай отца, и дай Аллах, встретимся в следующий раз в более приятной обстановке.
Глаза цвета тихих волн словно заглянули в душу, очередным приливом согрели и утешили. Девушка одобрительно кивнула и зашла в дом, который через пару часов по обычному сценарию должен был стать центром извержения вулкана. Каждый ее приход сопровождался скандалом, тасканием моих густых волос по полу и битьем по щекам.
Когда тяжелая уличная дверь закрылась, она почувствовала до боли в зубах знакомую панику. Все, на что Джамиля была способна в этот момент - это закрыть глаза и представлять те самые теплые струйки воды, падающие на холодный кафель. Но в этот раз в сознании всплывали другие картинки: добрые глаза цвета тихого Каспийского бриза, скользящие по крышам домов отблески рассвета, одежда, испачканная кровью, горящая в куче ненужного барахла в конце огорода. Последнее она мечтала сделать при первой возможности.
Папа молча прошел мимо. Сел на самодельную тахту и взял в руки Священную книгу.
- Разбуди брата, скажи, что у него пять минут проснуться, сделать омовение и присоединиться ко мне.
Без криков. Без надменного взгляда. Без оскорблений. Без пощечин по щекам. Просто. Позвать. Брата. Ноги не идут. Не могу оторвать взгляд. Холод по коже. Непривычно. Просто позвать брата.
- Джамиля.
В следующую секунду девушка несется со всех ног на второй этаж, не думая о том, что может разбудить и маму. Врывается в комнату и начинает тормошить Джабира. Слезы сами текут по щекам, а дурацкая улыбка растягивает губы до ушей. От волнения, желая как можно громче и четче передать послание, пищит как мышь, сглатывая слова, словно в следующую секунду задохнется.
- Больная что ли! Убери от меня руки, бестолочь.
- Папа. Папа сказал. Сказал у тебя. Вставай. Пять минут. У тебя пять минут. Он читает Коран. Там, внизу. Он сказал. Спокойно. Спокойно сказал. Мне.
Слезы начинают застилать глаза, и она падает на пол от переполняющих эмоций. Воздуха катастрофически мало, но Джамиля снова и снова пытается объяснить единственному брату суть моего прихода. Единственному мужчине, который никогда не бил ее.
- Джама, смотри на меня. Смотри, - хватая меня за руки и пытаясь поймать взгляд, говорит Джабир. – дыши глубоко. На меня смотри. Окно! Открыть окно?
- Джабир, он сказал… – снова, чувствуя как перекрывает кислород, мямлит она. – Пожалуйста, не разочаровывай его, иди. Я сама. Сейчас. Сама. Все пройдет.
Брат берет ее в охапку и бежит на балкон второго этажа. Дальше глаза накрывает свинцовый туман. Но она продолжает шептать, пока есть силы. Ведь он ждет. Внизу ждет.
Отложив Коран мужчина шумно поднимается на второй этаж и окликает непослушных детей. Джабир оборачивается, сжимая в руках упавшую в обморок сестру, а по его щекам текут слезы. Две пары мужских глаз встречаются, начиная безмолвную войну. Джабир, ранее не позволявший себе смотреть на старших мужчин с таким вызовом, сейчас готов был метать молнии. Он, наконец, ощутил как ноги касаются того самого дна несправедливости по отношению к сестре, и готов был оттолкнуться что есть сил, чтобы спасти и позволить ей наконец дышать свободно.
Застыв на первых ступеньках, мужчина тоже не отводит взгляд. Этот вызов бил по самолюбию и одновременно заставлял ликовать от мысли, что сын научился отстаивать свое мнение. Научился противостоять. Но в груди смешалось слишком много чувств. Слишком много раз приходилось выталкивать из сердца эмоции и принимать решения, слушая гордость и правила общества. Его, ведь, тоже никто не спрашивал ни о чем. Старшие говорили как надо, а он беспрекословно выполнял. Выполнял и с годами находил в этих решениях мудрость и правоту, несмотря на все трудности и неумение смиряться до конца. Но больше всего он боялся связываться с одним безжалостным словом. Позор. Если позор, навязанный обществом, войдет в их дом, то клеймо останется навсегда. Разведенная дочь останется навсегда женщиной, принесшей позор в благополучный очаг.
Из дальней комнаты неспешно вышла женщина с полуседыми волосами, торопливо поправляя халат.
- Вы чего с утра ругаетесь? – она подошла ближе и развела руками. – Снова она сбежала? Снова сбежала на ночь глядя. Посмотри, Алисултан, это ты виноват. Если бы ты как полагается в первый раз отправил дочь обратно, когда пришла жаловаться, она бы перестала так делать.
- Баба, посмотри на ее состояние. Дайте воды лучше, чем опять начинать бессмысленный скандал. – Джабир направился в свою комнату, чтобы уложить в кровать сестру, которая начала приходить в себя.
- Ты думаешь, у меня не было причин уйти от вашего отца? Он всегда ко мне относился правильно? – войдя в комнату со стаканом воды, продолжила возмущаться женщина. – Я в роддом со схватками шла пешком, потому что ваш отец считал позором везти жену в таком положении в больницу, а других мужчин в доме не было. Я без его ведома не смела даже за калитку выйти. А ей чего не хватает! Дом со всеми удобствами, кафе, рестораны, всякие тряпки в дорогих магазинах покупает ей муж. А ты ей потакаешь, вместо того, чтобы объяснить, что мужа надо слушать и его запреты не нарушать. Много чего еще было, похуже, чем у нее, но я терпела и жила.
- Баба (мама), не терпела бы. Ни одного дня не терпела бы! – начал кричать Джабир. – И нам с сестрой, возможно, не пришлось бы вырасти бесхребетными и безвольными. Может, тогда бы я понял, что такое принимать решения и нести за них ответственность. А еще, этот у.б.л.ю.д.о.к, за которого вы вытолкали мою сестру замуж, не издевался бы над ней и сотню раз думал прежде чем оскорбить и обидеть, потому что у нее есть брат, который вместо главы семьи и не позволит плохого к ней отношения. Но нет! Нет! У нас есть отец, которого ты всю жизнь, оказывается, терпела. Терпела все его унижающие тебя поступки, а теперь он каждое утро чешет бороду и требует садиться и читать с ним Коран. Он не пропускает ни один намаз, но защитить свою дочь не хочет. Он начал углубляться в религию, но не проявляет сам и не требует проявления уважения к женщинам собственного дома. Баба, хватит уже, пожалуйста! Даже я устал от этого ее брака, который таковым и не является по факту.
- Пусть Всевышний даст мне прожить до тех лет, когда вырастут твои дети и скажут тебе такие же обидные слова. – женщина понизила голос и опустила глаза. – Это ваша благодарность, значит.
На входе женщина столкнулась с мужем и поймала его взгляд. Это был совсем чужой и незнакомый взгляд, от которого по спине пошли холодные мурашки. Джабир присел на корточки и что-то тихо шептал пришедшей в себя Джамиле. Но в следующую минуту они услышали слова, которые никогда не ожидали услышать.
- Джабир, у тебя время до вечера, чтобы привести в порядок комнату сестры. А ты, - обратившись к жене он повысил голос. – Собирайся, мы едем в Махачкалу.
- Алисултан, какая комната? Какая Махачкала?
- У тебя пять минут на сборы. – быстрым размашистым шагом спускаясь по лестнице, ответил он, голосом, не терпящим возражений.
- Алисултан, ты думаешь что говоришь? – не унималась она, догоняя на лестничной площадке. – Алиевы не отдадут свою единственную дочь за твоего сына, зная, что в этом доме еще и будет разведенная дочь. А родственники что скажут? А сплетни какие начнутся даже подумать страшно! Алисултан, ну стой уже!
- Джамилю муж выгнал из дома? Нет. Она гуляла на стороне? Отвечай же! Гуляла?
- Астафирулла, ты что говоришь! Не кричи, соседи услышат.
- Я вопрос задал! – остановившись у большого забора, мужчина обернулся. – Мы домой возвращаем сейчас гулящую дочь?
Женщина замерла и испугано уставилась на мужа. Она не понимала, что могло его заставить передумать, ведь он сам был инициатором возвратов девушки в дом мужа. Всегда считал большим позором для женщины, если она не сумела сохранить брак. Неоднократно отмечал во время ссор, что разведенная она будет привлекать только мужчин с непристойными предложениями. А сейчас он хотел забрать приданое дочери и спровоцировать ее развод.
- Байгинат, моя дочь вышла замуж чистой и непорочной, порядочность свою сохранила и в замужестве. Я забираю свою дочь, потому что не хочу стать соучастником того, как она медленно сходит с ума. Сумасшедшая женщина никому не нужна. Чем дочь, живущая в психушке, лучше пусть разведенная, зато порядочная. И мое имя не запачкано и моя дочь в своем уме. Пусть Всевышний не оставит меня с этим тяжелым решением наедине и поможет сохранить мудрость. Я жду тебя в машине. Быстрее.
КОНЕЦ.
