Глава 103
Прежде чем общаться с Борисом, который наверняка ещё полностью не отошёл от наркоза, спешу к доктору Швыдкому. Нахожу его в ординаторской. Нелегко далась ему операция. Сказывается возраст. Может, если бы чувствовал себя лучше, так не ушёл на пенсию. Хотя у меня ощущение, что этот процесс был запущен неспроста. Наверняка влиятельные знакомые папаши Гранина постарались, чтобы устроить сыночка мэра (пусть и почившего) на хорошую должность. Вслух высказывать свои предположения, конечно, не стану. Осип Маркович и так, я уверена в этом, обижен на тех, кто его отправил на заслуженный отдых.
– Здравствуйте, Осип Маркович! – радостно приветствую своего учителя, вставая напротив.
Он поднимает голову, открывает глаза.
– Элли, рад тебя видеть. Прости, я тут вздремнул немного. Хочешь узнать, как состояние твоего больного?
– Ну, он не то чтобы мой, поскольку…
– Ладно, ладно, не скромничай, – Швыдкой помахал ладонью. – Знаю я, что ты к этому мужчине неровно дышишь.
У меня дыхание спёрло.
– Как?.. Откуда?..
Осип Маркович смеётся.
– Не тушуйся, Элли. Всё в порядке. Просто за всё то время, пока я на пенсии, ты ни об одном больном так не заботилась. Когда же я увидел, как выглядит этот Борис, сразу догадался.
Смущённо смотрю в пол.
– Так что там? – спрашиваю робко. Боюсь узнать очень нехорошие известия.
– Присаживайся, – говорит Швыдкой, мне становится ещё страшнее. Я не привыкла трястись из-за каждого диагноза или результата операции, иначе бы тут работать не смогла. Но в данном случае мне тревожнее обычного.
Беру стул, располагаюсь, сложив руки на коленях, вся во внимании.
– Операция прошла хорошо. Опухоль мы удалили полностью. Как показала дополнительная МРТ и другие анализы, метастазов нет. Биопсия также свидетельствует: опухоль доброкачественная. Так что полежит у нас Борис Александрович ещё денька три-четыре, и может отправляться домой на амбулаторное лечение. Полагаю, ему даже радиотерапия не понадобится. Но необходимо, сама понимаешь, регулярно обследоваться во избежание рецидивов.
Я слушаю Осипа Марковича, и по душе моей его слова разливаются, как живительная влага по засушливой почве. Начинаю счастливо улыбаться и ничего не могу с собой поделать. Швыдкой смеётся, глядя на меня:
– Как ты расцвела, Элли! Ну прямо как пионовый бутон, честное слово!
Теперь ещё и краснею.
– Спасибо вам большое, Осип Маркович. Вы не представляете, что сделали. Вы снова совершили чудо.
– Ну-ну, Элли, – хмыкает Швыдкой, проявляя свою извечную скромность. – Это моя работа. То есть теперь уже хобби, но, – он смотрит на свои ладони. – Хорошо, руки помнят.
Я вываливаю на своего учителя ворох благодарных слов, а в конце, уже прощаясь, не выдерживаю и чмокаю в щёку. Впервые за все годы нашего общения позволила себе такую фривольность, но Осип Маркович очень рад за меня, и потому воспринимает благожелательно. Оставляю его и, выйдя в коридор и спешу в палату, где лежит Борис. Он по-прежнему на аппарате искусственного дыхания, очень бледный, окутанный трубками и проводами, с огромной повязкой на голове, напоминающей пагри – тюрбан, который носят в Индии. О том, как эта штука называется, сам же Борис мне и рассказал, когда вспоминал поездку в эту страну.
Ко мне подходит дежурная медсестра, сообщает, что все параметры жизнедеятельности больного в норме, да я и сама многое вижу по кардиомонитору. Говорю ей «Спасибо», подхожу к Борису, беру его ладонь.
– Боря… – зову тихонько.
Его веки начинают дрожать, потом открываются. Он сначала водит мутным взглядом, затем переводит его на меня, зрение начинает фокусироваться. Вижу, что пытается что-то сказать, но показываю рукой, чтобы молчал:
– У тебя вставлена трубка, она помогает тебе дышать. Завтра утром её уберут. Операция прошла хорошо. Опухоль удалили, ты скоро поправишься.
Борис не может ответить, но медленно закрывает и снова открывает глаза. Это означает «Спасибо», тут и гадать нечего. Улыбаюсь, глядя в его лицо, и оно даже теперь, бледное, с тёмными кругами под глазами, кажется красивым. И даже тюрбан не делает облик мужчины непривлекательным. Даже наоборот, вносит какой-то восточный колорит.
Что со мной?
Неужели влюбилась?
– Я завтра приду тебя проведать, – обещаю Борису. Потом наклоняюсь к нему и целую в щёку, а после сразу ухожу.
Радостная, спускаюсь в отделение, и тут ко мне подходит Денис. Вид у него озадаченный, моё лицо становится серьёзным.
– Что случилось?
– Там этот… депутат, чтоб его… в себя пришёл.
– И что?
– Мы не углядели… Простите, Эллина Родионовна.
– Да что не углядели! Не тяни!
– К нему пришёл помощник. Показал удостоверение. Охрана его, естественно, пустила…
– Ну, дальше?
– Эллина Родионовна, давайте не здесь, – попросил вдруг Денис.
Я быстро прошла в свой кабинет, ординатор за мной. Дверь закрыл.
– В общем, помощник принёс ему две бутылки коньяка. Депутат одну выпил, начал вторую, а потом… – тяжёлый вздох, – сознание потерял.
У меня внутри поднимается волна гнева. Понимаю, что Денис не виноват. Но как же хочется схватить что-то тяжёлое и дать ему по лбу, чтобы не совершал таких глупостей! С другой стороны, как ему надо было поступить? Обыскать помощника депутата при входе? Но зато у меня теперь есть повод выбросить бюрократа отсюда. То есть… Вот же зараза такая! Снова куда ни кинь, всюду клин.
По-хорошему, завтра, едва депутат придёт в себя, я могу его насильно выписать за нарушение режима с соответствующей записью в истории болезни и отметкой в больничном листе. За это ему достанется и от Соцстраха, который очень не приветствует злоупотребление в лечебных учреждениях. Но могу себе представить, какой за этим последует скандалище.
– Что мне делать? – тихо спрашивает Денис.
– Дождись, пока он оклемается, потом сразу вызови меня. Свободен.
Ординатор уходит, я звоню на пост охраны и предупреждаю, чтобы никаких посетителей к больному Мураховскому не пускали. Пусть хоть обмашутся своими «корочками», – я сказала нет, и точка!
Пока же мне надо отвлечься. Иду в регистратуру и беру первую попавшуюся карточку. В смотровой меня ожидает странное существо: это довольно пухлая, килограммов под сто и ниже среднего роста, женщина лет сорока. Одета просто, в карточке сказано, что работает бухгалтером в фирме. Самое удивительное в том, что у неё на голове – респиратор. Нет, не из тех, что мы носили во время пандемии, когда работали в «Красной зоне». Дама, которую зовут Мария Петровна, нацепила зачем-то профессиональный строительный респиратор, со здоровенной круглой штуковиной впереди (внутри фильтр), из-за чего она выглядит, как слониха.
– Скажите, японский стафилококк устойчив ко всем антибиотикам? – спрашивает она.
– Страшное дело, – стараясь не засмеяться, отвечает медсестра.
Едва подхожу поближе, как пациентка вскидывает руку, и на меня летит струя белого газа. Я отворачиваюсь, морщусь:
– Что вы делаете? – спрашиваю недовольно.
– Убиваю микробов, – отвечает женщина. Замечаю попутно, что у неё руки в чёрных силиконовых перчатках, а запястья замотаны синей изолентой.
– Уберите это немедленно, – требую я, и она прячет флакон в сумочку.
– Доктор Печерская очень чистая, не бойтесь, – замечает медсестра.
– Это ещё неизвестно, – говорит Мария недоверчиво.
– Может, снимете эту штуку? – показываю на её лицо.
– Угольный респиратор? 20% пациентов заражаются в больницах. Я не хочу в эту статистику, – отвечает она.
– Жалобы: слабость, сухость во рту, одышка, – читаю карточку.
– Пульс 130, дыхание 32, – сообщает медсестра.
– Судя по карточке, вы уже поступали к нам с жалобами на приступы страха.
– Это не приступ страха, – возмущается Мария. – У меня аллергия на мой дом.
– Может, переедете? – задаю логичный вопрос.
– Это ваше назначение, доктор? – суживает женщина глаза, произнося слова язвительным тоном. – У меня аллергия на факторы окружающей среды!
– Или вы просто хотите привлечь к себе внимание, – замечаю вполголоса.
Медсестра смотрит на меня, подняв брови. Знаю: такое говорить больным некорректно. Но у меня из-за депутата нервы на пределе.
– Возьмите кровь на исследование кислотно-основного состояния и газов, – говорю медсестре. – Позовите, когда будет готово.
Выходу в коридор. Но дойти до кабинета не успеваю. Слышу грохот. Доносится из той палаты, куда положили депутата Мураховского. Сцепляю челюсти и пальцы в кулаки, иду туда. Ситуация повторяется: гражданин очнулся.
– Что здесь происходит? – спрашиваю суровым тоном.
– Я хотела поставить капельницу, а он… он… – Альбина так напугана, что даже говорить не может. Жмётся в углу, на полу валяется опрокинутая стойка, на стене глубокая вмятина. То есть депутат схватил железку и швырнул в медработника.
Подхожу к нему. Лежит, пьяная физиономия, ухмыляется.
– Вы что решили, вы, так называемый «народный избранник»? Что больничная палата – дополнительная комната в вашей квартире? Нет, это у себя дома вы хозяин и можете гробить своё здоровье, как заблагорассудится. Устраивать скандалы, оскорблять и унижать кого хотите. Сюда вас привезли лечиться, и уважайте труд медработников, которые вынуждены с вами работать. И порядки в клинике не вами установлены!
Останавливаюсь, поскольку понимаю вдруг, насколько прав был Иоанн Златоуст:
«Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас».
– Ну, чего замолчала, врачиха? – нагло спрашивает депутат. – Слова в твоей маленькой головёшке закончились? Слушай, принеси-ка мне лучше ещё коньячку. Да, и закусить. Жрать очень хочется.
Я молча смотрю на Мураховского. Видит Бог, я не хотела. Но он своим отвратительным поведением сам довёл.
– Конечно, Климент Андреевич, – отвечаю приторным голосом. – Простите, что сразу не отнеслись к вам с должным почтением. Сейчас всё исправим, будьте уверены.
– То-то же, – довольно отвечает депутат, закидывая руки за голову. – Да поспешите!
– Конечно, – говорю и, взяв Альбину за рукав, вывожу из коридора.
Она смотрит на меня ничего не понимающими глазами.
– Пошили, – говорю ей и отвожу в свой кабинет.
Кажется, сегодня у меня из-за этого депутата день секретных переговоров.
Внутри спрашиваю Альбину, готова ли она меня поддержать. Будет ли на моей стороне, когда случится то, что я задумала.
– Могу я тебе доверять? Пойми, если вскроется, мы обе можем лишиться работы.
– Эллина Родионовна, да я… – медсестра прикладывает руки к груди. – Мы все в отделении за вас горой. Кого ни спросите!
– Спасибо. Тогда делаем вот как…