Друзья!
Сколько выдюжит твое сердце? Удар-два? Сколько есть в тебе еще сил, сколько еще осталось невыплаканных слез, сколько роликов и фотографий в телефоне и на планшете, специально сложенных в одну-единственную папку, чтобы только не наткнуться лишний раз, не потревожить, не разбередить то, с чем теперь тебе жить?
Навсегда.
Пока сам еще дышишь. Пока ходишь, тяжело и трудно подволакивая ставшие внезапно чужими ноги, слабо и сторожко щурясь в сторону опустевшей давно будки той, без которой вся жизнь твоя сделалась пуста и бессмысленна. Друга. Той, которую взяв однажды на руки бестолковым, глазастым и испуганным щенком, потом, много лет спустя, на этих же руках ты сам и отнес, бережно и нежно, укутанную по самую макушку в старое одеяло, в тобой же вырытый, выцарапанный у стылого марта приют позади своего дома.
И теперь там холмик речного галечника и простая, без спинки даже, лавочка. Чтобы прикорнуть рядом, проходя мимо по своим делам, летом торопясь поливать грядки или растапливая зимой котел. Не рассиживаться, блаженно и безмятежно, с ленивой негой размышляя о прелестях деревенской жизни. Не устроиться комфортно передохнуть жарким солнечным июлем или в мягких сумерках сентября.
Нет.
Просто прикорнуть на какие-то считанные мгновения. Упасть, обессиленно и опустошенно, безо всяких мыслей даже. С одним лишь горьким, невозможным и многие месяцы спустя ощущением невыносимой утраты, потери, компенсировать которую не сможет никто, ничто и никогда.
Друг. Та, которая была с тобой рядом целых и, одновременно, всего каких-то восемь лет. Один миг. Мгновение, вместившее в себя десятки и сотни часов, дней, недель. Та, которую, куда же без этого, даже если и приходилось тебе оставлять на несколько дней, уезжая по делам, все равно все твои мысли были только о ней. Покормлена ли? Здорова ли?
И - белый пропеллер отчаянно мотыляющегося во все стороны, вот-вот норовящего сорваться с последней своей ниточки и улететь прочь хвоста, ликующе встречающий тебя по возвращении. И - умилительная, до невозможности хитрая и лукавая ее улыбка. И - непременные обнимашки до устающих уже гладить рук, до стиснутых в невозможном восторге зубов, до заклинившей поясницы.
Будто - в последний раз. Словно каждая такая встреча-расставание, они и были последними. Здесь и сейчас. Счастье.
И стащенная рабочая перчатка, опрометчиво оставленная тобой на не расколотой еще тюльке. Перчатка, словно гордо реющий флагманский вымпел, весело развевающаяся и салютующая тебе синхронно с торжествующе и восторженно скачущей, празднуя выстраданную свою победу, твоей любимицей. И непременные, до изнеможения погони, не то за перчаткой, не то за самой хулиганкой, будто заправская лошадка бодрой рысью-иноходью уходящей от тебя. Раз за разом. Круг за кругом. Легко и играючи. И потом, конечно же, как всегда срабатывающая хитрость, невозможно выгодный обмен измочаленной, исстрепанной и на ниточки распущенной уже перчатки на горбушку хлеба. Или на огурец. Или на яблоко. Что угодно, лишь бы съедобное и побольше!
И долго-долго потом лежать, развалившись обессиленно и устало, прямо на траве, аккурат под окнами с одной стороны - зала своего дома, с другой - напротив ее домика-будки. Лежать, бессмысленно таращась на ползущие далеко вверху облака, ощущая всей грудью ласковую тяжесть ее кудлатой головы, в пасти которой уже, кажется, твоя собственная легко потеряется и еще и место для той самой перчатки останется!
А теперь - только холмик камней позади дома. Одинокий холмик камней. И лавочка. И память. Все те побегушки, все бесчисленные ваши походы и поездки. Высунутая в предупредительно приоткрытое окошко кудлатая голова с удивленно и радостно вываленном языком. Твой смех, дескать, "красотка, сейчас муха в рот залетит!" И, спустя какие-то мгновения, натужные чихания и надсадные покашливания из-за спины, сигнализирующие о том, что все случилось именно так, как и предупреждалось.
Ничего этого больше нет. Только пустота и невыразимая никакими словами тяжесть. Только, даже уже и год почти спустя, решительное ощущение того, что новой собаки у тебя больше уже не будет. Никогда. Не будет уже друга, потому что второго такого друга нет и быть не может.
Потому что второй раз тебе всего этого не осилить и не пережить уже. Не сдюжить два дня в промерзшей еще мартовской земле долбить, поминутно отогревая костром, непослушную землю. Не заставить себя вновь прикоснуться к застывшему уже навсегда телу той, которая еще вчера, кажется, уже все понимая, никак не хотела убирать ослабшую и зримо отощавшую свою голову, такую родную, такую любимую, из твоих рук. А ты все гладил и гладил и бугорок на затылке, и плюшевую макушку, и, заглядывая искательно в мутные уже ее глаза, все загадывал, что время еще есть. Что у вас с ней еще есть время. И это совсем не конец. В глубине души, впрочем, скорее всего уже и тогда догадываясь, что это и есть конец.
Прощание. Точка.
Добра!
С искренним уважением,
Я
P.S. "Будут сосны шуметь..":
