Глава 102
– У нас буйный! – кричит кто-то. Приходится всё бросить и мчаться в коридор. На каталке фельдшеры (на удивление, две хрупкие девчонки примерно моего возраста, и как им только работается в таких условиях?!) везут здоровенного мужика лет 45-ти. Он высок, ростом около 190 см, весит примерно килограммов 120, и к тому же отчаянно брыкается.
– Развяжите меня! – орёт, добавляя к своей речи много бранных слов.
– Был без сознания, сильный запах алкоголя, давление 130 на 80, пульс 72, кислород в маску 10 литров, мы ввели налоксон, гипертоническую глюкозу. Следов травмы нет. По пути очнулся, стал буянить, выбил окно в машине. Насилу повязали его.
– Здесь глубокая рана, – замечает кто-то.
– Наденьте на него толстые ремни, – требую я, видя, что мужчина в невменяемом состоянии и чрезвычайно агрессивен.
– Вы не смеете меня связывать! – орёт громила. – Я депутат!
Медики переглядываются между собой, затем обращают взгляды на меня. Читаю в них сочувствие. Нарвать на такого гражданина – это, как правило, возникновение целого кома проблем. После, когда ему хотя бы цвет стен в палате не понравится (а ему не понравится, голову даю на отсечение, буквально всё), он станет звонить, требовать, чтобы здесь всех уволили. Причём звонить будет не как обычный человек, а по своим высокопоставленным знакомым.
Лечить пьяного бюрократа – это всё равно, что бегать с закрытыми глазами по минному полю.
Но я его совершенно не боюсь. Перестала трястись при виде властных людей ещё в те времена, когда была школьницей и имела неосторожность влюбиться в мэра Волхова, отца Никиты Гранина, человека властного и жестокого.
– Спокойно, спокойно, коллеги, – говорю всем. – Держите голову. Перекладываем.
В палате, кроме ядрёного запаха алкоголя, стоит жуткий мат. Депутат, кажется, решил извергнуть на нас все слова, ему известные. Интересно, откуда такой богатый лингвистический опыт? Неужели на заседаниях всё происходит в такой манере?
– Как фамилия? – спрашиваю фельдшера.
– Мураховский Климент Андреевич, – говорит она.
– Пожалуйста, хватит дёргаться, – обращаюсь к нему.
– Ты кто такая, мне указывать?! – естественно, слова-обращения пропускаю. Но грубый синоним слова «самка» звучит постоянно. Мне становится противно. Ненавижу мужланов, которые так обращаются с женщинами. Но каким бы ни был пациент, я обязана относиться к нему, как врач. Всё остальное приходится убирать на задний план.
– Спокойно, – пытаюсь урезонить депутата.
– Да пошла ты!.. – он вдруг поднимает ногу, сгибает её в колене и резко выпрямляет с тем, чтобы пнуть Катю. Сомнений в том, что собирается сделать это прицельно, не возникает. Мощная грязная пятка, сверкнув в воздухе, резко ударяет медсестру, которая наклонилась, чтобы поставить катетер, в челюсть. Катя, всплеснув руками и выронив инструмент, летит навзничь и, влепившись в стену, медленно сползает вниз.
– О, Боже! – раздаётся испуганный вопль. Сразу несколько человек бросаются на помощь. Среди них Денис, пришедший поддержать.
– Отведи Катю во вторую, осмотри, – бросаю ему.
Ординатор помогает Кате подняться, у неё из разбитой губы льётся кровь, по лицу расползается краснота. Она явно шокирована произошедшим.
– Прикусила язык, – говорит Денис и, бережно поддерживая медсестру, уводит.
Я с ненавистью смотрю на депутата, но отчаянным усилием воли не говорю ему то, что так хочется.
– Вы не имеете права меня связывать! – орёт он. – Я вас всех уволю! Завтра же будете вместе с гастарбайтерами дворы мести! Пошли прочь!
Опускаю глаза и вижу, что у него на ноге длинный, около двадцати, и довольно глубокий, в полсантиметра, порез, из которого обильно льётся кровь. Крупные сосуды не задеты, просто распорота кожа.
– Пожалуйста, успокойтесь, – прошу снова.
– Да пошла… – в следующую секунду пьяный заходится криком. Я не выдержала всё-таки. Да простят меня все законы и заповеди медицины, но схватила депутата за ногу и сильно надавила на порез, буквально вцепившись в него пальцами.
– Хватит! Слушай меня ты, хам! – кричу на него.
– А-а-а! А-а-а!
– Закрой свой рот и прекрати дёргаться!
Отпускаю ногу. Депутат неожиданно перестаёт истошно орать и смотрит на меня злыми глазами.
– Ты у меня сядешь, – шипит он, но уже не вопит и не дёргается.
– Эллина Родионовна, – говорит Лидия Туманова. – Сходите, посмотрите, как там Катя.
Я понимаю, что мне и в самом деле лучше отсюда удалиться. Шагаю по коридору, стараясь успокоить нервы. Потом смотрю, как Денис помогает коллеге и понимаю: здесь всё в порядке. Но всё-таки Кате придётся взять больничный на несколько дней. Чтобы отвлечься, иду к спортсмену.
Грустный Денис лежит на койке неподвижно и смотрит в потолок.
– Привет, – говорю ему как можно дружелюбнее.
– Привет, – отвечает хмуро.
– Я знаю одного хорошего врача, и вам хорошо бы с ним поговорить, – предлагаю, имея в виду, конечно же, Заславского. – Сможете задать ему кое-какие вопросы.
– А вы уже не хотите отвечать на мои вопросы? – спрашивает парень.
– Просто я подумала, что с мужчиной вам будет легче, – отвечаю.
– После того, что случилось во время осмотра, я вообще, как истинный джентльмен, обязан на вас жениться, – грустно шутит Денис.
Я хихикаю.
– Да зачем мне другой доктор? Что он мне скажет? «Надо отрезать левое яичко», – спортсмен становится серьёзным.
– Если диагноз подтвердится, то да.
– Я могу и с вами об этом поговорить. Мне всё равно. Так что, я должен пойти к онкологу?
– Я вас провожу. Хотите? У вас есть поблизости родные?
– Да, в Минске.
– Позвоните им.
Денис молча задумчиво кивает. Оставляю его одного со своими мыслями. Снова вспоминаю про Бориса. Не выдерживаю и звоню в хирургию. «Операция ещё продолжается», – отвечаю мне. Прошу сообщить, когда закончится, и больного перевезут в реанимацию. Иду по коридору и вижу, как Данила Береговой занимается больным.
– Соединить четыре единицы, сюда рентген, снимок колена в двух проекциях, – распоряжается он. На левом колене большая марлевая повязка, пропитанная кровью.
– Что с ним случилось? – спрашиваю.
– Мы делали перфоманс, – гордо отвечает больной. Это мужчина примерно 35 лет, довольно симпатичный, в розовой рубашке. – Называется «Вильгельм Телль». Вся суть в том, что художник идёт на риск, на который обычный обыватель не способен. Я зажал между ног яблоко, а этот глупец должен был в него попасть. И хорошо, что не попал выше.
«Глупцом» оказывается другой мужчина, который стоит в уголке. На его шее болтается фотоаппарат.
– Так немного экспрессивнее, вы пролили кровь ради творчества, – подаёт он робкий голос. – Представьте, как алые брызги будут смотреться на стене галереи!
– Я тебе не Джексон Поллак, – резко отвечает пострадавший.
«Господи, сначала депутат, теперь художник с фотографом, – думаю, качая головой. – Что ж, никуда от этого не деться. Мы в культурной столице России». Попутно вспоминаю, при чём тут Поллак. Ах, ну да. Абстракционист, который рисовал, разбрызгивая краски на холст.
– Простите, просто я подумал, это сработает, – говорит фотограф извиняющимся тоном.
– Десять миллиграммов обезболивающего, – делает назначение Данила.
– Стойте! У меня идея! – художник вдруг садится на койке. – Моё произведение продолжает жить и дышать, – указывает на колено. Одна из медсестёр делает другой жест, крутя пальцем у виска. Поддерживаю. – Я холст! Не надо обезболивающего! Я хочу ощущать!
– Арчибальд Арчибальдович… – начинает Данила, и медсёстры фыркают. Я улыбаюсь. Неужели так по документам? Или псевдоним? Заглядываю в карточку и хихикаю, закрыв рот ладонью. Конечно, он Арчибальдом представляется. По паспорту этот гражданин Осип Иванович Дурнопейко. Я бы с такой фамилией поскорее вышла замуж, чтобы сменить на мужнину.
– У вас нога прострелена, – говорит Береговой. – Вы не выдержите боли.
– Ради искусства я готов на всё! – заявляет он пафосно.
– Что ж, мы вас предупредили.
– Режьте! Режьте меня полностью! – выкрикивает художник и медленно ложится с таким лицом, словно ему предстоит, как минимум, Голгофа.
Качаю головой. Не представляю себя рядом с таким мужчиной. Творческие люди – не от мира сего. Но стоит скальпелю прикоснуться к коже, как «мученик» тут же вскрикивает так пронзительно, что у всех закладывает уши.
– Хорошо! – верещит он. – Я согласен! Колите!
Данила снисходительно улыбается.
Через десять минут мне докладывают, что Арчибальд стабилизирован и отправлен в хирургию, где ему исправят повреждённые мягкие ткани.
После этого иду проверить, как там буйный депутат. Он уже в палате, благополучно дрыхнет, прихрапывая. С его показателями жизни всё в порядке. Проведём детоксикацию и отпустим. Очень жаль, что никаких других действий против него предпринять не получится. Да, пнул ногой медсестру. Но он заявит, что это было сделано в состоянии болевого шока, и сам вроде бы как тут ни при чём. Или соврёт, – мол, мышцы свело. И все его оскорбления… Стоп. А почему бы мне?.. В голову приходит она идея.
Я спешу в кабинет и пытаюсь найти в сети, откуда взялся этот пьющий «слуга народа». Оказывается, приезжий, из одного южного региона. Причём тип непростой: бизнесмен, состоит в одной очень известной политической организации, к тому же депутат регионального законодательного собрания, а самое смешное – председатель комитета по регламенту и депутатской этике! Вот так да! Хорошо. Будет ему на орехи за отвратительное поведение.
Телефонный звонок отвлекает.
– Эллина Родионовна, больного Симонова перевели в палату.
– Спасибо большое! – отвечаю и решительно покидаю кабинет.
Я соскучилась. Понимаю это внезапно, оказавшись в переполненном людьми лифте. Как бы ни удивительно звучало, но меня сейчас не мощный мотор и стальные тросы влекут наверх, а желание поскорее оказаться рядом с этим красивым сильным, добрым и умным мужчиной по имени Борис. Я очень хочу, чтобы с ним всё было в порядке.