Сеанс черной магии и ее разоблачение.
Фил Джексон все еще остается величайшим тренером в истории НБА: у него не только 11 чемпионских перстней в этом качестве, но и лучший процент побед – 70,4% (1155 побед, 485 поражений), а количество выигрышей в плей-офф и вовсе недостижимо (229 в 333 матчах).
Только об этом в сегодняшней лиге предпочитают вспоминать пореже.
Фил Джексон всегда был инородным явлением в НБА, и его отношения с современным баскетболом это лишь подчеркивает. Он не оставил ни одного сколько-нибудь успешного наследника. Его фирменное треугольное нападение не только потерялось в архивах, но и никогда не работало вне его же команд. Его принципы работы – давление на соперников, манипуляции с игроками, постоянное интриганство в борьбе за влияние – воспринимаются как дикое нарушение норм.
Подобных специалистов в НБА никогда не было ни до, ни после. Прежде всего, потому, что Фил Джексон никогда не уходил в тень, не ограничился тактическими нюансами и абстрактными цитатами. Напротив, он сделал максимально открытой свою тренерскую практику и свои контакты с игроками НБА: его выставленная на всеобщее обозрение рефлексия превратила его в равноправную звезду всех перенасыщенных звездным потенциалом команд.
Джексон и неприятие
Фил Джексон всегда вспоминает, как не получил работу помощника в «Чикаго» с первой попытки. Он приехал на собеседование с Кевином Локери в легкомысленной панаме и сандалиях и с подозрительной бородой.
Дело, конечно, не во внешнем облике. Уже в 80-х отношение в закрытой лиге к Джексону было настороженным.
В 75-м он опубликовал первую автобиографию «Бродяга», где сообщил миру слишком много любопытных подробностей. Наиболее запоминающейся стала история о поездке в Малибу: Джексон в тот момент разрывался между первой и второй женами и сбежал от обеих в Лос-Анджелес, где познакомился с некой актрисой. «Там я принял немного ЛСД и – под руководством актрисы – пережил одно из самых острых ощущений в моей жизни, – писал Джексон. – Трип продолжался около восьми часов, и все это время я чувствовал себя так, будто мне 15 лет. Она сидела в кругу, который я описал вокруг ее на песке, а сам я носился туда-сюда по четырехкилометровой полосе пляжа. Я ощутил полное единение духа и тела и теперь смог полюбить ту часть себя, которая меня предала. Понял, что сам могу определять мою судьбу, и при этом почувствовал присутствие Создателя, который ставит передо мной проблемы и смотрит на то, как я буду на них реагировать»…
В НБА почему-то не оказалось никого, кто разглядел бы сильного тренера в человеке, который познает себя и бога при помощи сильнодействующих веществ. Даже на задорном фоне 70-х влечение Джексона к наркотикам и алкоголю было чем-то нетривиальным.
В дальнейшем он только подтвердил всеобщие опасения.
Все же прорвавшись в лигу с помощью Джерри Краузе, Джексон сразу же вывалил весь арсенал сумасбродного хиппи.
Окуривал раздевалку шалфеем. Журналисты даже зафиксировали гениальное: Джексон повторно вернулся к шкафчику Тони «Ты сможешь засрать и похороны с одной машиной» Кукоча: «Вот этого товарища нужно обработать дважды».
Зазывал на общекомандное собрание при помощи тамтама.
Пригласил в «Лейкерс» специалиста по йоге и медитации из-за проблем игроков с вниманием.
Дарил игрокам книги, в которых те должны были вычитывать многозначительные намеки и постигать себя.
Потчевал подопечных индейскими притчами и цитатами самого разного толка от библейских до масскультовых.
Отказывался брать тайм-ауты, если игроки сами были виноваты и не делали то, что им говорилось.
Допекал соперников через прессу: скажем, чуть ли не перед каждым матчем серии с «Портлендом» в 2000-м Джексон рассуждал о Скотти Пиппене и о том, что тот никогда не проявлял себя в качестве первой звезды и лидера.
Его самая известная выходящая за рамки выходка приключилась во время серии с «Никс» в 94-м. После поражения в первом матче Джексон развернул автобус и вместо тренировки повез «Буллс» на экскурсию – они смотрели на Нью-Йорк с океана. Сам маневр был вполне объясним: Джексон тем самым снимал напряжение и в очередной раз показывал, что сам процесс важнее результата. Но при этом поездка на пароме стала самым шокирующим событием плей-офф – за автобусом следовали журналисты, которые задокументировали весь этот необычный опыт команды и на воде.
В конечном счете, инаковость логично переросла во всем очевидный конфликт.
Над Джексоном всегда подсмеивались: например, «Чикаго» в 90-х постоянно сравнивали с главным шоу того времени – «Сайнфелдом» – и тренеру зачастую логично доставалась роль Космо Крэймера, самого эксцентричного персонажа сериала. И как он в силу природной нескладности разбивал носы чужим и своим в бытность игроком «Никс», так даже и не пытался сдерживать себя уже в качестве тренера: в НБА бывает, что тренеры в чем-то не соглашаются друг с другом, но Джексон-то целенаправленно унижал коллег.
Разозлил «Пистонс» подколками и обращениями к судьям через медиа. Именно из-за этого они покинули арену после 0-4, отказавшись от рукопожатий.
Раскритиковал опасный стиль «Нью-Йорка» и нажил себе вечного врага в лице Пэта Райли. Тренер «Никс» тоже не подал коллеге руку.
Тогда же первым заявил, что лиге выгодно искусственно продлевать серии.
Дразнил Джеффа Ван Ганди «Ван Гамби».
Изобразил Рика Адельмана на предыгровом разборе с усами Гитлера. Назвать болельщиков «Сакраменто» «дикими» и «реднеками» ему было недостаточно.
Прозвал Грегга Поповича «Попобитч» (так как тот все время общался с арбитрами), а его штаб «командой симуляторов» (никто из них не играл в баскетбол профессионально). И принизил победу в 99-м как «титул со звездочкой».
Большинство коллег хорошо понимали, что сверхуспешный Джексон смотрит на них с презрением. Лэрри Браун так и говорил: «Я никогда не видел, чтобы у кого-то было эго таких размеров».
Более того, Джексон считал себя даже выше таких плебейских условностей, как корпоративная этика. Весной 98-го в дневнике на ESPN уходящий из «Чикаго» Джексон рассуждал о том, что мог бы сделать с «Лейкерс» и как в его системе смотрелся бы Шакил О’Нил. Сколько бы он потом ни повторял, что вовсе не претендовал на пост Дела Харриса, для всех его стремление идти по головам было очевидным: в «Чикаго» Джексон поставил владельца перед выбором между собой и Джерри Краузе, в «Лейкерс» – не давал Джерри Уэсту общаться с игроками и вынудил его к отставке.
Причем безразмерное эго росло на глазах.
«Я считал его другом, – объяснял функционер лиги Пит Бэбкок. – И сразу подумал о нем, когда создал программу по обучению молодых игроков баскетболу в резервациях. Джексон очень нежно относится к культуре индейцев, а потом мне казалось, что ему это будет интересно. Но к тому времени его уже назначили главным тренером «Чикаго». Когда я обратился к нему, он меня даже не слушал: просто смотрел мне за спину. Это было оскорбительно, хотя я и не удивился».
Именно поэтому Джексону на высокомерие (настоящее или кажущееся) отвечали ненавистью (вполне реальной): его победы в качестве тренера считали лишь стечением обстоятельств и удачей, так как он работал с величайшими игроками. Одиннадцатикратный чемпион лишь один раз за карьеру признан лучшим тренером лиги – для этого ему всего лишь пришлось выиграть 72 матча в регулярном чемпионате и усмирить Денниса Родмана. Не говоря уже о том, что боссы других клубов при сделках пытались непременно ему подгадить: «Хьюстон» не отдал «Лейкерс» Скотти Пиппена, а «Даллас» открыто радовался, когда помешал им заполучить Кристиана Лэйтнера.
В НБА Джексону всегда сопутствовала репутацию зарвавшегося шарлатана, который слишком много на себя берет.
«Не думаю, что в лиге отдают Филу должное, – объяснял помощник Джексона Текс Уинтер. – Но в то же время и сам Фил мог бы себя вести и скромнее. Есть такое впечатление, что он подчеркивает свое превосходство над остальными».
Проблема в том, что ровно это кажется еще одной манипуляцией Джексона.
Тренер «Чикаго» и «Лейкерс», прежде всего, отличался уникальным пониманием баскетбола. И его великие ходы сразу же входили в учебники. Пиппен против Мэджика Джонсона, маленькая пятерка с Родманом в качестве центрового, Пиппен в роли пойнт-форварда, великие тайм-ауты от «Майкл, кто открыт?! Кто открыт, Майкл?!» до «Мы играем через Тони» до «Кобе, сегодня нет необходимости делать все самому», своевременные отходы от треугольного нападения, решение не играть на Шака в седьмом матче серии с «Блейзерс»…
Это бесконечный список.
Джексон никогда не хотел, чтобы его запомнили еще одним безликим мужиком с планшетом в руках. Он позиционировал себя как философа, психолога-манипулятора, человека, освободившегося от неврозов большого спорта, того, кто умеет играть людьми и обладает сверхъестественной способностью их объединять.
Джексон и Джордан
В 94-м Фил Джексон объявил помощнику Джонни Баку о том, что клуб вынужден с ним расстаться. Тренер настаивал на том, что инициатива идет от генерального менеджера Джерри Краузе: тот узнал (как потом выяснилось, от самого Джексона), что информацию для книги «Правила Джордана», где он сам изображен в комичном ключе, журналист Сэм Смит получал именно от Бака.
В начале нулевых на это событие уже взглянули иначе. Владелец «Чикаго» Джерри Рейнсдорф рассказал: Смит открыл ему, что за обильными инсайдами «Правил Джордана» стоял вовсе не Бак, а лично Фил Джексон. И к середине 90-х тренер «Буллс» устал от слишком не похожего на него помощника и удалил его вот таким сложным способом, используя ненависть Краузе к Баку как прикрытие для собственных мотивов: Бак иногда, например, призывал Джордана решать в одного и не думать о команде.
Джексон о книге всегда отзывался с негодованием. Хотя выход «Правил Джордана» действительно укреплял его позиции как лидера клуба, как фигуру, которая усмиряет разнузданные эго игроков, как того, кто умеет справиться с крайне противоречивым (как неожиданно вскрылось) характером центрального игрока. И несмотря на то, что Рейнсдорф на момент откровений вел войну с тренером, из-за которого стал врагом всего Чикаго, сложно отрицать, что подобная тактика типична для Джексона: далее он регулярно начал выпускать книги уже от собственного имени, где об отношениях в команде говорилось максимально откровенно.
Джексон, например, вспоминает первый разговор с Джорданом, еще в качестве помощника Дага Коллинза.
«Как-то я сказал Дагу: «Хольцман всегда повторял: «Разница между суперзвездами и отличными игроками состоит в том, что суперзвезды делают всех в команде лучше». Он попросил меня сообщить об этом Майклу. Я ответил: «Да ладно, я не хочу подходить к Майклу с подобным заявлением». «Нет, нет, ты должен».
В общем, я вышел из тренерской, подошел к игрокам после тренировки и рассказал все Джордану. Он на меня посмотрел странно, но ничего не сказал, просто поблагодарил. Тогда я понял, что одна из лучших его черт – его можно тренировать».
Главное здесь – тот нескрываемый пиетет, который испытывали даже тренеры перед Джорданом.
Как только Джексон получил место главного тренера в «Буллс», состоялся еще один знаковый разговор.
«Я сказал ему, что мы будет играть треугольное нападение и он не сможет больше бороться за титул лучшего бомбардира. «Ты должен поделиться вниманием с партнерами, – объяснял я. – Потому что в противном случае они не будут расти».
Реакция Майкла была исключительно прагматична: у него не было уверенности в партнерах, особенно в Картрайте, который не ловил передачи, и Хорасе, который недостаточно быстро соображал.
«Самое важное, – подчеркнул я. – Это дать возможность каждому потрогать мяч, чтобы они не чувствовали себя зрителями. Ты не можешь один обыграть хорошую оборонительную команду».
«Окей. Думаю, смогу набирать в среднем по 32 очка. Это восемь очков за четверть – так все равно никто не делает».
«Ну ладно, если так, то, возможно, у тебя и получится взять титул. Но как насчет того, чтобы набирать большую часть этих очков в конце матчей?»
Он согласился попробовать. Чуть позже узнал, что он сказал Сэму Смиту: «Попробую делать так в следующих двух матчах».
Вся дальнейшая история чемпионского «Чикаго» – это благожелательный спор между сторонниками равноправной атаки Джексоном и Уинтером и индивидуалистом Джорданом.
У последнего всегда была абсолютная свобода. Были матчи, когда Джордан сам отходил от системы и бомбил (тренеры потом говорили, что преступление – сдерживать такого игрока, когда у него летит). Были матчи в сезоне-93, когда Джордан волевым решением отменял режим энергосбережения и заставлял партнеров прессинговать по всей площадке. Ну и на количество его бросков повлиять было невозможно – только упорно убеждать и твердить: «Майкл, кто открыт?»
Зато тренеры всегда создавали искусственный противовес лидеру. Сначала сокапитаном был назначен Билл Картрайт: «Учитель» был готов постоять за любого и видел в команде наивысшую ценность (из-за чего косо посматривал на Джордана). Потом подрос Скотти Пиппен: его все бывшие игроки «Чикаго» запомнили как идеального лидера-друга, который прикрывал их ошибки от бескомпромиссного, всегда испытывающего партнеров Джордана.
Джексон обжегся в начале карьеры. Он выиграл чемпионат CBA с «Олбани Патрунс» в 84-м, но в следующем плей-офф пошел на прямой конфликт с главной звездой команды Фрэнки Сэндерсом. Тот подписал новый контракт и действовал слишком эгоистично на вкус тренера, а когда его в очередной раз заменили, отправился прямиком в раздевалку. Джексон выписал буяну дисквалификацию, но его решение отменил владелец клуба, посчитавший, что без ключевого игрока шансов у команды нет. В итоге «Патрунс» уступили в решающем матче финала, ведя два очка за три секунды основного времени.
«Я пошел против собственных принципов, – писал Джексон. – И игроки сразу же почувствовали мою неискренность. То единство, что мы строили так долго, разом испарилось. Мы не только уступили в серии, мы потеряли команду».
В дальнейшем он повторял, что из открытого конфликта и выяснения отношений ничего путного извлечь невозможно. Джордана годами заклинали всем коллективом, и Джексон даже называет точный момент, когда тот сломался: в 89-м году в матче с «Ютой» Джон Стоктон каждый раз шел дабл-тимить лидера «Чикаго» и оставлял Джона Паксона одного, Джордан принялся пасовать на партнера, и тот набрал 27 очков.
«Джексон вставлял в видео-разборы кадры из фильмов: например, показывал что-то ужасное, когда иллюстрировал наше нападение, – уточнял Текс Уинтер. – Это было особенно удобно, чтобы показать, как Джордан заигрывается. Когда он слишком часто брал игру на себя, Джексон вставлял сцену, как жена «Адвоката дьявола» перерезает себе горло – как будто мы сами убиваем себя. Майкл и остальные очень смеялись над этим. Но это отличный способ донести до игроков то, что вы хотите им сказать».
«У Фила и Майкла особенные отношения, – объяснял Билл Уэннингтон. – Бывает так, что что-то не получается и мяч застревает в руках у Майкла. И тогда Фил ему говорит: «Слушай, нам надо больше двигать мяч». Он никогда не критикует его, не говорит, что тот что-то сделал не так». Всегда: «Нам нужно сделать вот так». Если косячил я, то мне он говорил: «Эй, Билл, ты должен ставить спину». А когда дело доходило до Майкла, то это всегда были «мы». Если Джордан пропускал кого-то на подборе, то говорилось: «Нам следовало бы поставить тут спину». Были такие вот мелочи. Но ты понимаешь, почему так устроено, это и одна из причин, почему команда была успешна».
Джексон и Пиппен
Определяющий момент карьеры Пиппена произошел за 1,8 секунды до конца третьего матча полуфинала Востока против «Никс» в 94-м. Джексон расписал комбинацию под Кукоча, а лидер «Буллс» с нахохлившимся видом уселся на дальнем конце скамейки. Он разозлился на Кукоча еще до этого – тот осложнил ему ситуацию для предыдущей атаки. А когда Джексон передал ключевой бросок кому-то другому, и вовсе отказался участвовать.
– Ты выходишь или нет?
– Не выхожу.
Джексон посмотрел на помощников.
«Ну и на хер его, – отрезал Джим Климонс. – Обойдемся и так».
«Чикаго» потратил второй тайм-аут. А во время всех этих переговоров Скотт Уильямс вышагивал по боковой и многозначительно закатывал глаза.
Дальше Кукоч выручил «Чикаго» точным попаданием. Но демарш затмил не только этот бросок, но и всю карьеру Пиппена. Спустя 25 лет он скажет, что повторил бы все заново: «Ты живешь ради таких моментов. Мне казалось, что Фил несправедливо со мной обошелся, и я должен был что-то сказать, правильно это или нет».
Маленькая деталь: журналисты даже не поняли бы, что происходит что-то не то, если бы не сам Фил Джексон. Именно он на послематчевой пресс-конференции первым рассказал о том, что Пиппен устроил бунт перед последним владением. Во время трансляции никто не обратил внимания, что на последнюю секунду «Буллс» вышли без лидера.
Тот эпизод – один из основополагающих для репутации дзен-мастера. Джексон пришел в раздевалку и по собственным признаниям сам не понимал, что нужно делать. Он взял привычную паузу: сигарета, пиво, несколько минут в одиночестве.
И через несколько минут услышал рыдания, раздававшиеся из душевой.
«Это был Билл Картрайт, которого вообще-то эмоциональным не назовешь, – говорил Джексон. – Я знал, что он чувствует в тот момент. Все, за что мы боролись, было потеряно. Одна секунда все изменила».
Джексон решил вообще не говорить с Пиппеном и обратился к игрокам.
«Разбито то, что было святым для нас, – сказал он. – То, что случилось, сделало нам всем больно. Теперь вы, вы сами должны это обсудить. У вас есть две минуты – поговорите спокойно».
«Фил легко и быстро сводит на нет конфликты, – замечает Билл Уэннингтон. – Удивительно, как у него все получилось. Как только мы вернулись в раздевалку, Скотти осознал, что совершил ошибку, ему было стыдно за это. Билл Картрайт толкнул речь. Все, конечно, были разочарованы в тот момент, но Фил контролировал ситуацию. Он сказал: «Ну хватит на этом. Больше мы об этом не будем вспоминать». И это было идеально – он просто оставил все в прошлом».
Джексон хорошо прочувствовал Пиппена, концентрированный комок комплексов и амбиций, отдал должное мощному выступлению Картрайта и других, на всякий случай подключил внешнюю угрозу в лице нью-йоркской прессы и Краузе (тот сразу же захотел обменять бунтаря) – и получил ошеломительный эффект. Все в «Буллз» твердили, что этот опыт оказался очистительным для команды и сплотил ее еще сильнее.
Джексон на виду у всех продемонстрировал, что такое управление людьми и неплохое понимание тех, кем ты поставлен руководить.
Решение не делать вообще ничего. Невозможно представить что-либо более буддистское. Та ситуация укрепила миф об абсолютной хладнокровности Джексона, готовности к любой нештатной ситуации и умении просчитывать каждое действие и каждое слово.
Джексон и Родман
Совсем уж волшебные умения Джексону стали приписывать в конце 90-х, когда к нему попал Деннис Родман. В «Детройте» форвард пытался убить себя, в «Сан-Антонио» собирал отстранения, наслаждался уничтожением «безъяйцевого» Робинсона и отказывался выходить на площадку.
Но тренер «Чикаго» скорее получал удовольствие от общения с нестандартным игроком. Сами эти контакты были связаны с определенными мероприятиями: например, перед появлением Родмана команде показали видео, как их будущий грозный одноклубник рыдает при получении приза лучшему защитнику. Они получались непредсказуемыми: когда Родман прыгал на арбитров, то лига выписывала для него дисквалификации по специальному тарифу. Они осуществлялись в ручном режиме: изначально в «Чикаго» появился приятель Родмана Джек Хэлли, который сдерживал его нездоровые порывы, затем Джексон лично санкционировал отпуска Родмана в Лас-Вегасе и контролировал перепады настроения.
Джексон всегда подчеркивал, что с Родманом было легко. И эта легкость, скорее, говорила о том, чем отличается тренер-«симулятор» от тренера, прошедшего наркотические 70-е в качестве игрока НБА. Он, во-первых, не видел проблем в незначительных нарушениях (вроде опозданий на тренировки и матчи), а, во-вторых, был уверен в том, что скрупулезно продуманная система наказаний сохраняет у его игроков достаточный здравый смысл.
«Вы же знаете Фила, – объяснял сам Родман. – Он любит расслабиться, зажечь косячок, выпить пивка».
«Я поставил ему диагноз: у него очень большие проблемы с дефицитом внимания, – говорил Джексон. – Чем больше вы его муштруете, тем хуже. Вы еще больше отчуждаете парня, который и так чувствует себя отчужденным. Что тут нужно, так это терпение. Нужно принять его и сказать: «Выдай лучшее, что у тебя есть».
«Чикаго» досталась самая ядреная версия Родмана – он уже монетизировал эпатаж, понимал свою баскетбольную исключительность, испытывал необходимость в балансе между игрой и загулами.
И при этом «быки» продержались три года практически без серьезных срывов. Родман ударил оператора ногой, боднул судью головой, получил свою долю технических, но подставил «Чикаго» под удар по сути лишь один раз – когда отправился на рестлинг перед четвертой игрой финала-98. И это была ситуация, которую Джексон не мог просчитать: он создавал для Родмана специальные условия, чтобы тот катался на мотоцикле, приветствовал его вечеринки с Эдди Веддером, заявлялся к нему домой и упрашивал пойти на тренировку.
«Никто не может оценить Родмана по достоинству, – настаивал Джексон. – Это же придворный шут. В индейской культуре таких называют «хейока», человек, ходящий спиной вперед. Такие ребята ходили спиной вперед, ездили на лошадях спиной вперед, носили женскую одежду, смешили всех. Родман – это наш шут. И вся команда это прекрасно понимает. Они достаточно зрелые для того, чтобы осознавать, что некоторым нужно больше пространства. Многие команды не способны на такое».
Рестлинг – то, что сделало бессмысленной систему наказаний.
«Я хотел задать ему взбучку после этого, – рассказывал Текс Уинтер. – Он мне отвечает: «Слушай, если бы у тебя была возможность заработать 8 миллионов и потерять 10 тысяч, что бы ты сделал?» Так он мне и сказал. Я ему говорю: «Не шути со мной. Не может быть, чтобы тебе заплатили 8 миллионов». «Еще как заплатили».
Все же парень – не такой дурак. На самом деле, он обыграл систему. И это неплохо, систему нужно обыгрывать».
При этом Родман, естественно, выдал один из лучших защитных матчей финальной серии как раз после возвращения с боев.
Общение с «хейокой» помогло Джексону скорректировать и собственное поведение: он постепенно понял, что знающему все наперед дзен-мастеру не пристало прыгать по боковой и бросаться на арбитров, так что он степенно уселся на стул и перестал делать вид, что его сколько-нибудь трогает происходящее.
Джексон и Шак
Еще до прихода в «Лейкерс» Джексон вывел понятные формулы для гармоничного существования команды. Едва ли не ключевая из них – создание образа врага, который бы сплачивал коллектив против кого-либо. Враг мог быть внешним: например, лига, закрывающая глаза на хулиганства «Никс» и «Пистонс», или пресса, набросившаяся на команду после выхода «Правил Джордана». Враг мог быть внутренним: «Буллс» убеждены, что Джексон специально натравливал то Джордана, то Пиппена на Краузе.
В Лос-Анджелесе эта схема вышла на новый уровень. Не врагом, но уж точно фактором, по отношению к которому у коллектива была единая позиция, оказался замкнутый юноша Кобе Брайант.
Джексон сразу определил, что будет строить команду вокруг одного лидера. И диагностировал будущие сложности: Шакил О’Нил – который «постоянно страдал от сомнений в себе» – обижался на любое критическое замечание.
Поэтому Джексон начал ходить вокруг звезды на цыпочках и пользоваться еще более искусными методами, чем при общении с Джорданом.
«Он мне сразу сказал: «Ты лучший «большой», которого я только видел в жизни. Но сделай мне одолжение на один сезон: никаких клипов, никаких реклам, ничего лишнего. Если ты будешь играть так, как, мне кажется, ты способен играть, то станешь MVP, а мы выиграем титул», – уточнял Шак. – «Я ему ответил: «Но только на год». И все сработало. И я делал то же самое и во второй год и на третий. Тут дело в том, что у него было соответствующее резюме – он знал, о чем говорил. Все парни поверили в него».
Джексон, конечно, льстил Шаку, но поначалу и без этого шло гладко. Собственно, на приглашении его в «Лейкерс» настаивал сам центровой, который надеялся, что под руководством мудрого тренера с ним произойдут все те же перемены, что коснулись Майкла Джордана.
Его обучение началось еще летом: О’Нил приехал в дом тренера в Монтане и с радостью исполнял его первые задания – переплыть озеро и срубить дерево.
Соглашение, на самом деле (что бы там ни говорил Шак), действовало всего один сезон: это был лучший год в карьере О’Нила, за который он не только выступал в оптимальной форме и взял приз MVP, но и впервые показал себя кем-то, напоминающим лидера, а не просто семифутового клоуна.
Шак так проникся магией нового тренера, что даже изучил в интернете краткое содержание книги, которую посоветовал ему почитать Джексон – это был «Сидхартха» Германа Гессе. Его доклад был следующим: «Это книга рассказывает о молодом человеке, у которого есть власть, деньги и женщины (почти как у меня), а он отдает все ради праведной жизни (в отличие от меня)». Похвалы – вроде прозвища «Большой Депортатор» после выноса Владе Диваца – заставляли О’Нила работать.
В дальнейшем же влияние Джексона уже было не столь сильным, чтобы Шак предпочитал праведную баскетбольную жизнь обычным развлечениям.
Так в следующих сезонах О’Нил поставил ультиматум: «Если я не буду ключевой опцией в нападении, то не ждите, чтобы я пыхтел в защите».
И считал себя вне критики.
Сначала несколько раз отрекался от самого тренера – тот по-прежнему обходился с ним исключительно мягко, только несколько раз оштрафовал за пропуск тренировок. Шак говорил на это, что у него больше «нет белого отца Фила» и «Этот козел знает, куда он может себе засунуть этот штраф».
Затем пошел уже против остальных. Шак разозлился на Девина Джорджа после игры с «Сан-Антонио»: тот дал Малику Роузу подобрать и обеспечить победный мяч. В разбирательства вклинился Брайан Шоу: «Если бы использовал эту энергию, чтобы отсечь людей под щитом, то сам бы взял подбор и мы бы победили. Вместо того чтобы перекладывать ответственность на Девина, почему бы тебе самому не признать свою ошибку?» После чего Шак схватил ветерана и таскал его по раздевалке, пока Шоу у него не отобрали.
Джексон так никогда и не выразил разочарование в Шаке напрямую. Он не мог держать его в идеальных кондициях после первого сезона, но понимал, что жесткая позиция с гиперчувствительным здоровяком того лишь выводит из себя. Тренер поддерживал лидера до конца: не только настаивал на будущем «Лейкерс» вместе с Шаком, а не Кобе уже в 2004-м, но и так и не признал, что фатальным для провала стало нежелание О’Нила отрабатывать в защите в финале-2004.
Во время той серии О’Нил схлестнулся с 82-летним Тексом Уинтером: помощник Джексона был единственным, кто указывал на ошибки центрового. И после привел в исполнение брошенную тогда во время видеразбора угрозу – показать, насколько переоцененным и сложным в работе был здоровяк.
Джексон и в том последнем конфликте выступал лишь в качестве примиряющей стороны.
Джексон и Кобе
Джексон не раз ошибался очень болезненно. В его командах почти всегда нужен был «крайний», на ком тренер показательно срывался. Но иногда он излишне перегибал.
Первым таким «мальчиком для битья» стал Хорас Грант. Чрезмерная настойчивость тренера привела к конфронтации во время серии с «Филадельфией» в 91-м: религиозный форвард забылся и выплеснул на Джексона все известные ругательства.
Затем на эту роль попал не понимающий смысла треугольного нападения Глен Райс. Сам Райс держался, но вот его супруга выступила с манифестом, обличающим тренера, который «ненавидит ее мужа и хочет поменять его на Пиппена», прямо в разгар плей-офф-2000.
Еще одним оказался Кобе, слишком часто нарушающий требования системы. Приходя в «Лейкерс», Джексон объяснил Брайанту, что центральной частью нападения будет О’Нил, а все остальным придется подстраиваться. Но молодой человек всегда предпочитал свой баскетбол.
«Я слишком жестко вел себя с Кобе, – признался Джексон позже. – Слишком критично к нему относился, слишком много требовал, слишком многое запрещал. Ему казалось, что я с него вообще не слезаю, что то и делаю, что его критикую. И в какой-то момент я почувствовал, что мне надо отойти. Чем больше свободы я ему давал, тем лучше он играл. Чем больше я его ограничивал и требовал, тем упорнее он сопротивлялся».
С Кобе Джексон попробовал оба своих основных подхода.
Манипуляции действовали совсем не так, как предполагалось. Джексон познакомил Брайанта с Джорданом, но вместо того, чтобы учиться у того треугольному нападению, тот захотел обыграть старшего товарища один на один. Джексон дал ему почитать «Мандолину капитана Корелли», роман, рассказывающий о том, как жители греческого острова объединяются во время итальянской оккупации, но тот не заинтересовался. Джексон вбросил на Брайанта компромат (что тот и в школе саботировал командное нападение), но агенты начали угрожать ему судом.
Прямая критика (не совсем прямая, так как Джексон всегда рассчитывал на амортизирующую поддержку ветеранов) тоже давала эффект только на коротких дистанциях. Собрания, на которых Джексон говорит что-то вроде «Теперь я понимаю, почему парням не нравится играть с тобой», были обязательными мероприятиями по ходу любого сезона «Лейкерс». Даже на такие вызовы Брайант умудрялся тренеру отвечать: например, после финала-2001 он облачился в майку Джерри Уэста с прямым намеком на то, что жертвы ради команды в его игре связаны не с влиянием Джексона, а человека, который был вынужден из-за него уйти.
С Кобе Джексон решился на самую дерзкую аферу в своей карьере, она обернулась против него: в 2004-м он попытался реализовать вечную угрозу и обменять Брайанта, но обнаружил, что юноша вырос и оказался столь влиятельным, что избавился одним махом сразу и от тренера, и от первой звезды.
Можно было бы сказать, что Джексон все же нашел способ изменить Кобе. Тем летом он выпустил еще одно реалити-шоу – книгу «Последний сезон», в которой вскрывался весь эгоизм и бесконтрольность Брайанта: «Иногда Кобе овладевает удивительная ярость, которую он выплескивает на меня и на партнеров». Ее материал и стал идеологической базой для многолетней травли Брайанта: тот надолго возглавил список самых ненавистных игроков НБА (такие тогда легко составлялись каждый год), испытал унижения неудачных сезонов, научился подпитываться негативом со стороны.
И все же Джексон изменился и сам.
Брайант всегда повторял одно: «Я этого не понимаю, со мной это не работает. Просто тренируй. Я видел, как он пытается манипулировать мной. Мне казалось, что это очень смешно».
Когда Джексон вернулся в «Лейкерс» снова, то они оба не то чтобы оставили материал «Последнего сезона» позади. Их отношения уже в большей степени напоминали вполне типичные между тренером и игроком: Джексон в последующих книгах и интервью останавливался только на уже подсвеченных в медиа событиях из жизни Брайанта, а Кобе отвечал дежурными «Он умеет объединять команду», «Я вырос рядом с ним».
В последние годы журналисты все чаще употребляли эпитет «дзенмастер», но сам Джексон как раз полностью отошел и от манипуляций через медиа, и от гипероткрытости. Теперь он уже «просто тренировал».
Вот заключительная серия:
«Иногда Фиш выступал посредником между мной и Кобе. Как-то я набросился на него за то, что он слишком много бросает и разрушает атаку, он в ярости убежал и заявил, что не будет участвовать в разминке. Тут вмешался Фиш – он поговорил с Кобе и успокоил его.
Фиш быстро понял, что им с Кобе нужно быть совсем иными лидерами по сравнению с прежними временами. Больше не осталось опытных игроков – не было ни Рона Харпера, ни Джона Салли, ни Хораса Гранта. «Мы не могли вести за собой эту команду с высоты в 10 тысяч метров: мы должны были спуститься на уровень моря и расти с нашими парнями».
Джексон и искания
Уникальность Джексона вполне понятна: это единственный тренер в истории, который чувствовал себя вполне комфортно на «больших» рынках. Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес – он работал под самым пристальным вниманием медиа и пришел к тому, что тотальный эксгибиоционизм в таких ситуациях для коллективов гораздо полезнее, чем неконтролируемые утечки.
Наверное, следствием этого была и его ярко выраженная особенность. Тренер делал частью развития чемпионских команд собственные искания, увлечения духовными практиками или литературой, политические взгляды (тогда это еще было совсем не модно)…
Джексон вырос в захолустье Монтаны, в семье проповедников, последователей всемирного пятидесятнического братства. Почти до 20 лет он жил в ультраконсервативной протестантской среде – без телевизора, современной музыки и танцев, без комиксов, даже без карточных игр, зато с шокирующими телефонными звонками: «Как-то женщина попросила позвать отца, сказала, что ее муж только что пошел в ванную и там повесился».
«Когда я приводил кого-то домой, родители первым делом спрашивали: «Он христианин?» Нас учили неприязненно относиться к другим религиям».
«Сигареты были атрибутом дьявола. Так же, как алкоголь и секс вне брака».
«Меня очень интересовало женское тело. Но до университета даже не представлял, чем женское тело отличается от мужского».
Когда ему удалось вырваться, неприятие своих корней увело его в противоположную сторону. Во время обучения в колледже Джексон заинтересовался восточными религиями, стремился попробовать все, вплоть до тяжелых наркотиков, перешел из лагеря сторонников войны во Вьетнаме в ряды демократической партии и пацифистов, всей душой влился в движение хиппи и наслаждался богатым досугом популярного спортсмена.
Его внутренняя контркультурная революция естественным образом стала основополагающей для руководимых им команд. Естественным, потому что Джексон уже с первых дней в баскетболе твердил: «Это не баскетбол – метафора жизни. Жизнь – метафора для баскетбола».
И вот он искал себя – в жизни, но получалось, что в баскетболе.
Искал бога подальше от протестантских проповедников – и вывел собственный синкретизм. «Мне всегда нравилось, что концепция Бога недоступна человеческому разуму. Я думаю, что американцам близка пантеистическая-деистическая религия, сочетающая протестантизм и индейскую культуру. Вот в это я верю».
Искал внутренней гармонии – и дополнил это и без того странное сочетание буддистскими практиками.
Искал справедливого устройства мира – и потому использовал нигде и никогда больше не работающую систему нападения. «Философия треугольного нападения была связана с его жизненной философией, – подчеркивал Стив Керр. – Это не просто нападение, это целая философия командной работы, командной слаженности. И я совершенно точно ощущал это, когда выступал в «Чикаго». Никогда я не чувствовал себя столь значимым для успеха, как тогда».
Искал себя как тренера – и нашел способ самотерапии в виде регулярно публикуемых дневников, где подчеркивал свои же ошибки, осмысливал отношения с игроками, переживал из-за проблем в личной жизни или собственных измен. «Мне нужно было полюбить себя и заново обрести свое эго, чтобы стать по-настоящему командным игроком».
Искал, как быть тренером, но при этом не быть проповедником. То есть влиять на игроков при помощи разговоров по душам, книг, манипуляций через прессу, но при этом не контролировать каждое их движение на площадке, не терзать их нотациями и строжайшей дисциплиной. «На тренировках мы бегали так называемые «индейские марафоны», – рассказывал Рик Фокс. – Идея заключалась в том, что последний должен был совершить рывок и оказаться в начале колоны. Так как мы ненавидели проигрывать, то поначалу мы носились как бешеные, полностью выкладывались. Только потом мы поняли, что нам нужно придерживаться общей тактики, действовать как одно целое. Здесь нет ничего сложного, но в этом весь Фил».
И соответственно выливал весь этот богатый внутренний мир на игроков: индейские амулеты, легенды сиу-лакота, шалфей, йога, анекдоты в восточном стиле, медитация, барабан, цитаты всевозможных религий и течений – все это не совсем тот фон для чемпионских команд НБА, которого вы ждете.
Джексон даже сформулировал и, наверное, самую главную для него вещь, то, что и делает баскетбол «священной игрой» (и то, что одновременно снимает с самого тренера, работающего на больших рынках, то есть в аду, давление):
«Уже будучи вполне взрослым, я мог психануть. Как-то после поражения от «Орландо» в плей-офф я сбрил все волосы с тела и вышагивал по раздевалке почти час, пока злость не утихла.
При этом я понимаю, что для тренера не совсем продуктивно концентрироваться на победе (или вернее на том, как бы не проиграть), особенно если ты не можешь контролировать эмоции. Более того, помешательство на победе – это дело неудачников: самое большее, на что мы можем надеяться – это создать наилучшие условия для успеха, а затем уже принимать результат. Сам процесс – это гораздо более увлекательная вещь. Билл Расселл, например, в своей книге признавался, что часто болел в важных матчах за соперников, потому что их удачное выступление позволяло ему ощутить более сильные эмоции…
В баскетболе, как и в жизни, настоящую радость получаешь от включенности в каждый момент, а не от того, что все складывается в твою пользу. Конечно, далеко не случайно, что все складывается в твою пользу с большей вероятностью, если ты перестанешь беспокоиться о победах и поражениях и переключишь внимание на то, что происходит прямо сейчас».
В конечном счете, для него это синкретическое облако хаотичных знаний выступало в роли того же, что белые халаты для врачей. Джексон не только рисовал на планшете, но и использовал первобытную магию для достижения более глубокого эффекта. Игра становилась чем-то более значительным, именно сама игра, а не победы.
Ну, или нет.
«Весь кабинет Джексона был заставлен всякой индейской атрибутикой. Он постоянно говорил о том, что мы племя, – писал Билл Уэннингтон. – Он пытался создать атмосферу товарищества, чтобы мы были готовы сражаться друг за друга.
Но команда, к которой он обращался, была совсем не американской. Он говорил с афроамериканцами, с хорватом, с австралийцем, с канадцем, с Деннисом Родманом. Он поднимал все эти темы, и мы вообще не втыкали, что он такое говорит.
Он рассуждал о войне и о причинах войны. Говорил о чести племени. Учил нас правильно дышать, учил расслабляться.
Суть его речей не состояла в том, чтобы противопоставить «нас» и «их». Это был немного другой взгляд на ситуацию. Он говорил: «Вот кем мы являемся. Мы – племя. Только мы знаем, кто мы, так что мы будем слушать только друг друга.
Даже сейчас я не уверен, что понимаю все из того, что он нам рассказывал тогда».
