Мамочка, слава Богу, жива. Мамочке уже 87 лет. Дай Бог, что вы когда-нибудь приедете и скажете другую цифру. Помню, приехали раз паломники, они в возрасте, говорят:
- У нас бабушка с нами. В общем, ей 90 с чем-то, хочется за нее помолиться.
А я говорю:
- Чтобы еще побегала?
- Чтобы еще побегала. Она у нас такая добрая, такая милая, поможет во всем, в магазин сходит. Внучке говорит: «Ты, милая, иди, мне целый день, что делать – я посуду вымою, а ты иди на работу». Мы приходим с работы – у нас полы вымыты, обед сготовлен. Мы спрашиваем: «Ты, бабуля, не устаешь?». «Я живу хоть, мне делать что-то нужно».
- Ну, слава Богу, молись, чтобы побегала.
Ну, и забыл бы я этот факт. Но они приехали и напомнили через несколько лет. Я уже забыл, а они приехали и напомнили.
- Отец Владимир, не помните?
- Не помню.
- Бабуля. Мы молимся за неё. Приехали и сказали ей: «Бабуля, мы за тебя будем молиться, чтобы ты подольше пожила». Она так растрогалась до слез. Говорит: «Это вы меня так любите? О, батюшки».
И теперь мы каждую субботу в 8 вечера с бабулей в первых рядах, и мы с ней моемся. Она плачет, мы ей руки целуем. А приехали мы отрапортовать, что ей 100 лет – бегает, посуду моет, в магазин скачет, пол убирает, подметает, моет. А мы молимся и говорим:
«Господи, как это? Как тебя благодарить-то за это?».
И потом, должен сказать, они опять были через несколько лет, и я уже их узнал.
- Как там бабуля?
- Почила.
Сейчас, боюсь соврать, не помню, 103-104. Говорит:
- До последнего бегала, шебуршилась. Только приболела и говорит: «Ой, как же вы теперь без меня-то?». А мы внуки взрослые уже, пенсионного возраста внуки. А вот её не стало, оказалось, что без неё плохо-то. И вот эта наша молитва, которая была, Пантелеймону, мы её не смогли бросить.
Только поем теперь акафист за единоумершего, и её поминаем, и чувствуем, как будто она будет рядышком с нами. И теперь она учит нас молиться за усопших таким образом.
Вот такая бабуля. У нас семья-то большая, разные есть. Вот у нас Танюша сидит скромно, она, как и я, очень скромная, мы одинаковые в этом плане, смиренные, скромные, вот такие, но красивые. Вот тоже приезжает дедушка ее помогать.
– Сегодня на такси уехал домой, отправили.
– Сколько парню-то сейчас?
– 83, слава Богу.
– 83. Приедет и летом в огороде…
– Таксисту плохо стало, говорит: «Он один поедет?». Я говорю: «Он с Казани с туристами сюда приехал». Бедный водитель, он столько страху натерпелся пока довез. Я ему звоню: «Дед, ты где?». «Я в кассе. У меня во сколько там автобус? Всё, через пять минут выезжаю».
– А надо было таксиста успокоить и сказать: «Если проблемы будут, он вам поможет, вы не переживайте. Машину толкнёт, из кювета вытащит».
– Вот не зря говорят «стар и мал». Малому возраст как считают? Два с половиной, три с половиной, и вы сказали восемьдесят семь с половиной.
– Да, половина – это важно для них.
И это, конечно, великое дело, когда родители уходят, насыщенные годами, а дети взрослые только с возрастом понимают всё больше и больше, что такое для нас наши родители. Всё-таки по молодости, не знаю, может, я такой, так не чувствовалось.
Чем старше становишься, тем больше понимаешь, как они живут.
Я одно и то же говорю, прошу прощения, сейчас мы точку поставим. Просто мамочка когда ушла, я умом понимал, что это будет потеря, утрата. В этом возрасте у меня было три семьи детей, 10 внуков.
Кто бы сказал мне, я, наверное, понял бы умом, а тут сердцем понял, как можно при такой большой семье, 10 внуков, почувствовать себя сиротой, когда мама ушла.
И знаете что? Только вот внучка Лерочка, вот ей 10 лет, она похожа на бабулю, я ей говорю: «Вот нет мамочки, некому мне за ушком погладить». Все промолчали. Она тихонечко идет: «Деда, давай я тебе за ушком поглажу. Ты же говорил, я на бабу Зину похожа». И она вдруг говорит одну вещь: «Деда, а я ведь помню, что мне баба Зина велела и наказала перед смертью». А никогда не говорила.
Я говорю: «Дочь, она тебе что-то говорила? Она тебе что-то оставила? Просила тебя о чём-то?». «Да». «А что она тебе сказала, доченька, ты можешь сказать?». «Она сказала: “Доченька, я скоро уйду. Я хочу, чтобы, похожая на меня, ты так же молилась бы, как я”». Она сказала, а у меня прямо сердце сжалось. Я говорю: «Дочь, а ты готова молиться, как твоя старенькая бабушка?». Она говорит: «Я буду, деда, я буду. Я же пообещала бабуле, я буду. Не расстраивайся. Буду!».
И это вот я маме, оказывается, ещё благодарен за то, что она своей правнучке, моей внучке, такую заповедь оставила. И она вот так её приняла всем сердцем. Говорит: «Я буду, буду, буду». Вчера я помянул про маму у могилы её, что незадолго до смерти поделилась со мной радостью. Я прихожу, она такая вся летучая. Что-то произошло, думаю. Надо причину узнать.
- Мам, ты какая-то необыкновенная.
- Да всё как всегда.
- Мам, да я вижу, что такое? Влюбилась, что ли? Опять в своего мужа?
Она говорит:
- Наверное, нельзя говорить, но тебе скажу. Ты уж никому не говори. У меня такая радость, такая радость, я такое дело сделала.
- Мама, чего?
Она оказывается решила по субботам во время молитвы за усопших за каждого из родных по отдельности помолиться. И говорит:
- Вчера, когда поминание было, я за последнего помолилась.
Я её поминание знал, оно сейчас у меня в столе. Сколько там имён? Это же сколько лет она молилась? Ну, 55 недель в году в среднем. Там не 55 имён! Я точно знаю. Это она года 3-4? И она говорит:
- Мне так легко, прям даже умирать не страшно теперь. Выполнила. Каждого смогла…
А дальше она фразу такую сказала, я сейчас боюсь соврать, но смысл в том, что каждого из усопших удалось делом полюбить. Я еще помню, смотрю, думаю: «Вот мама для меня с новой стороны открылась, оказывается». Вот действительно мама. И усопшим-то мама. За всех.
И сейчас передо мной лежит, в столике на память оставил, иногда чтобы, может, помолиться. И когда открываю, это время надо каждого-то помянуть. А она даже за каждого каждую субботу. Поэтому чем дольше идет время, тем больше осознаем, кто для нас наша мама, что это сокровище и богатство.
Текст основан на видео с канала Владимира Головина. Читайте ещё:
