Наш самолет готовился к посадке в аэропорту Москвы, она ослепляла яркими огнями и праздничной предновогодней иллюминацией. Когда в Краснодаре работал аэропорт, рабочая поездка занимала порядка двух часов и была необременительной, даже интересной: пока смотришь фильм, крылья самолета переносят пассажиров из южного края еще цветущих роз и новогодних ковров из фиалок в зимнюю сказку, где елки в снежке и пар изо рта при дыхании.
Сейчас всё иначе... Надо добираться до ближайшего аэропорта (это порядка пяти часов: или электричка до Сочи или авто на МинВоды) плюс время ожидания рейса, плюс оформление, плюс удлиненная траектория полета. Дорога растягивается в день, ломает планы, ворует время. Не могу сказать "выматывает" - я умею расслабляться в дороге и принимать ситуацию, которую не в силах изменить, но что-то во всем этом есть тоскливое и безутешное. Чувствуешь себя в бесконечном дорожном неуюте, как блудный сын дорогой нашей Нерезиновой, которая и слезам не верит, и усталости, и словам. Дорогая моя столица, очень дорогая... Суровая моя родина...
Похожие эмоции я испытал как-то при просмотре фильма режиссера Виталия Мельникова "Старший сын". Те же пригородные электрички, те же ощущения "постороннего" на фоне чужой бурлящей жизни. Тот, кто читает мой дзен-блог постоянно, знает, что я руковожу строительной компанией "Атлант", возглавляю краснодарский чаптер предпринимателей "Эквиум", являюсь основателем проекта развития предпринимателей "Dream Team", что пишу про строительство частных домов, о дизайне ландшафта и тенденциях в отделке помещений, - и как все это связано с пьесой Вампилова и кинофильмом Мельникова, - спросите? Напрямую. Оставим киноведам разбор характеров и проблем фильма. Я хочу рассказать о "Старшем сыне", рассмотрев сугубо строительно-дизайнерский аспект:
- как изображен неуют советского жилья в фильме, и как это работает на его идею?
Глупо же думать, что все поголовно в советское время жили так необустроенно и скучно, как Сарафановы. Были, само собой, и в советское время квартиры-"игрушечки": стильные, комфортные, элегантные. Но почему-то режиссеру было важно показать некрасивые интерьеры и убогую жизнь героев.
Фильм начинается с вранья. Это интересный ход: главный герой Володя Бусыгин врет, а жених Нины Сарафановой, главной героини, некто Кудимов, никогда не врет. При этом, Володя обладает тактом, умеет сочувствовать, он психологически тонок. Правдолюб и правдоруб Кудимов не чувствует границ, он прямой и негнущийся, как палка, самовлюбленный в свою дисциплинированность и целеустремленность, - вот он неприятен с первой минуты. Как так? Один соврал, и он по замыслу создателей фильма, хорош. Другой сказал правду, и он, в сущности, глупый, напыщенный, непорядочный тип.
Володя соврал хозяину квартиры Сарафанову, что он его старший сын. Два молодых парня подзагуляли и опоздали на последнюю электричку. Чтобы переночевать в тепле, они решают разыграть пожилого человека, который ночью приходит к молодой женщине. Володя и его друг Сильва судят о ситуации с позиций своих самцовых мужских амбиций, они не знают о настоящей причине посещения старшим Сарафановым дома соседки Натальи, в которую влюблен Васенька ("начинающий забулдыга" - так написал о нем автор пьесы в первых набросках). Васенька - инфант-переросток, юноша, зацикленный на невозможном для Натальи возрастном мезальянсе, упертый в свои хотелки.
Но Бусыгин и Сильва думают, что старик - "ходок", следовательно, не без грехов юности.
«Я иногда посещаю лекции, изучаю физиологию, психоанализ и другие полезные вещи… У людей толстая кожа, и пробить ее не так-то просто… Надо соврать как следует, только тогда тебе поверят и посочувствуют. Человека надо напугать или разжалобить!", -
говорит Владимир другу, и легко обманывает все семейство Сарафановых историей найденного старшего сына.
Неожиданно для себя, заигравшись в старшего сына, Володя вживается в обстоятельства семьи, распадающейся по причинам сугубо эгоистическим. Когда-то от неблестящего музыканта без амбиций ушла жена, теперь уезжает из дома дочь (выходит замуж за курсанта-будущего лейтенанта и отправляется по месту его распределения на Сахалин), норовит покинуть отцовскую берлогу никчемный Васенька, "в тайгу на стройку".
Все это талантливо подчеркнуто антуражем квартиры. Все вокруг потертое, старое, усталое. На городских окнах деревенский тип занавесок, чистых, но бесконечно безликих, "никаких". Окна, обрамленные половинчатыми занавесями, нагнетают тоску своим мраком.
Подъезд дома, где живет семейство Сарафановых также некрасив, убог, с закопченными от времени стенами, не помнящими о побелке, с торчащими проводами и трубами, с унылой окраской стен. Первые кадры мира, в котором живут герои, навевают жуткую тоску по теплу, красоте, свету, - ничего светлого в жизни героев нет. Все жилища сопровождает тусклое электрическое освещение, от чего лица людей все время в тени, и тени искажают человеческое до усредненности: камера не позволяет разглядеть героев, они типичны, обычны, они как многие из нас.
Быт героев пьесы также говорит о душевной неустроенности героев: что формирует мир Васеньки - картинки парусников, карты с разметкой чужих путешествий, вырезки из журналов с символами иной жизни. Васенька давно мысленно готов к побегу из дома, но это романтические движения мечтателя. Дальше демонстративных выпадов и детских глупостей фантазия юноши-переростка не идет.
Интерьер Сарафановых скучен, иллюзорен и безнадежен. Картинки формируют и мир отца семейства, но светлые пятна афиш на темных стенах квартиры - его попытка выдать желаемое за действительное.
Мы знаем, что на первых кадрах фильма врет Володя. Но пребывает во лжи и Васенька с пустыми мечтами о побеге в тайгу, и Нина с обманной идеей сменить "шило на мыло", и сам Сарафанов. Афиши "В русских ритмах", "Русская, советская и западно-европейская хоровая музыка", расписание репетиций - это все не имеет никакого отношения к настоящему Андрея Григорьевича Сарафанова. Благодаря настойчивости жениха Нины (который никогда не врет), его дети "узнают" то, что каждый скрывает - Сарафанов-старший уже полгода играет "на похоронах и танцах": развлекает публику перед сеансами кино, подрабатывает на похоронных проводах.
«Он неплохой музыкант, но никогда не умел за себя постоять. К тому же он попивает, ну и вот, осенью в оркестре было сокращение…», - объясняет мнимому брату Нина.
И Володю трогает неустроенность и разобщенность семьи, в которую он попал случайно.
Некрасивы обои в квартире, криво поклеенные, с порядком устаревшим орнаментом, с сочетанием мрачного зеленого и тревожного желтого, навевающими тоску. Простецкий пластиковый торшер, продавленные диванные спинки, и снова в качестве украшения - вырезки, только в отличие от романтики дальних странствий Васеньки и инерционной принадлежности к высокому искусству афиш Сарафанова, на сей раз с портретом дамы в старинном одеянии - образ изящной иной жизни, - жалкая замена настоящего искусства журнальными иллюстрациями.
Володя Бусыгин садится на диван почти в такую же позу, что и дама на портрете, но он-то реальный, шебутной, настоящий, сочувствующий, эмоциональный, теплый человек. Он неярок на фоне лакированного сердцееда с гитарой Сильвы, он проще одет, хуже подстрижен, его свитер - самовяз из скучной серой пряжи, и поначалу он совсем не контрастирует с хозяйским домом и его обитателями. Но у него есть бесценное свойство - он умеет слушать и слышать, умеет чувствовать и сочувствовать, имеет стыд и честь, он обаятелен в своей искренности, и его доброе сердце делает лучистой и привлекательной невыигрышную внешность.
Темно-зеленые краски и мутные стекла в дверях не случайны: мы долго вязнем с создателями фильма в неразрешимых, казалось бы, проблемах Сарафановых. Все там заболотилось, закамышилось, движения нет...
Но чем больше Володя играет в старшего сына, тем больше в нем самом пробуждается чувство тоски по своему рано покинувшему семью отцу, возникает внезапная симпатия к чистой, открытой Нине, он проявляет заботу по отношению к Васеньке, - тому, как тростинке на ветру, нужна была опора, и "старший брат" дает ее, но сильнее всего появление нового члена семьи влияет на главу дома - Андрея Григорьевича Сарафанова.
Посмотрите, как меняется свет в кадре с развитием истории: на скучной, "заболоченной" стене яркими пятнами проявляются предметы на полке, а лица героев становятся все ярче.
Сарафанов-старший, сочиняющий долгое время ораторию "Все люди-братья", и по жизни такой же открытый, такой же теплый, заботливый чудак-человек, он принимает чужого человека со всей теплотой чистого сердца.
Я сейчас возвращался домой, и думал. Размышлял о жизни. И что ни говори, а жизнь мудрее всех нас, живущих и мудрствующих. Она милосердна, она справедлива. Героев она заставляет усомниться, а все тех, кто сделал мало, или… ничего не сделал, – но проживших жизнь с чистым сердцем, понимаешь, Володь? – она утешает. Ты понимаешь? Она утешает, -
говорит Сарафанов-старший.
Посмотрите, как из тьмы беспросветной жизни камера выхватывает лица, еще нечитаемые, еще абрисные... Как безутешных героев свет сделает цельными и ясными. Как появляется в их жизни нечто такое доброе, теплое и замечательное, что не позволит семье распасться.
Камера насыщает светом людей, когда проясняются их отношения... И все это на фоне символической трещины старого дома, который вроде бы находится на пороге распада, центробежного движения детей и беспросветной жизни покинутого родителя. Володя не позволяет трещине расколоть семью Сарафановых.
- Вы все мои дети, потому что я люблю вас, - говорит старший Сарафанов, - и эта его мысль согревает Володю. Он не бежит на электричку с рассветом, когда переждал в тепле чужого дома холодную осеннюю ночь. Он чувствует себя уже причастным к проблемам семьи, и даже, вместе с Ниной задается вопросом: «А может так и надо сочинять, музыку?». Это о кантате "Все люди - братья", в которой за годы жизни написана только одна страница.
«Писать надо лишь о том, от чего не спится по ночам…»
Быт Сарафановых с развитием сюжета не меняется никак. Те же деревенские занавеси, те же бутылки, картинки, окурки, нецветущие растения в горшках, небеленные стены, жалкие обои..., но мы начинает видеть живых, чувствующих, думающих людей, а все некрасивое словно растворяется в жизненном потоке, энергию которому передает удивительный Володя Бусыгин.
Простую историю обычной жизни стоит проследить также и по интерьерам Натальи, одинокой женщины из частого дома. Ее жилище также нарочито простое. Кухня практически холостяцкая с дурацким ковшиком на крючке. Стены по-женски украшены пестрым ковриком с яркими розами - тихий мещанский уют, лишенный вкуса и красоты. Мрачные серые обои, лицо без улыбки, Евино яблоко искушения - таков мир одинокой женщины, еще в полном цвете и соку. Обратите внимание на стены ее дома - та же, что и у Сарафановых, гамма с невнятной оливковой расцветкой обоев, словно болото в ряске.
Историю Володи Бусыгина, обретшего второго отца - отца любимой им девушки, не случайно сравнивают с историей блудного сына. Библейская притча также связана с переменами.
«… принесите лучшую одежду и оденьте его … ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся» ( [Лк. 15:24].)
Несуществующий, отсутствующий сын был "мертв" для отца, но он нашелся и принес великую радость отцу.
Ровно ту же радость испытывает Андрей Сарафанов, силой отцовской любви он спасает заблудшую душу Володи Бусыгина, который из прожигателя жизни, гуляки и вруна, превращается в свой исходный вариант хорошего, в сущности, парня. «То, что ты нашелся – большая радость!», «Я счастлив… Я просто счастлив!», - говорит ему "отец", принимая, как на картине Рембрандта со всей искренностью, теплом и радушием, которые невозможно обмануть. И Бусыгин потрясен:
« Этот папаша - святой человек. … не дай бог обманывать того, кто верит каждому твоему слову» .
Обратите внимание на то, что на картине Рембрандта нет движения, персонажи сдержанны, лица окружающих едва выступают из золотисто-коричневого фона. Динамика проявляется у художника за счет цвета - лица вынуты из темноты, по краям полно красно-черных, словно тлеющие угли красок. Сюжет колористически напряжен, но одновременно конфликт разрешен - в центре в золотистом сиянии мы видим светоносную, таинственную картину волнующей человеческой любви, не перестающей потрясать и будоражить весь мир.
Точно в таком же сочетании света, озаряющего фигуры отца и "блудного сына", точнее, "приблудного", прибившегося к дому Сарафановых, решена и ключевая сцена признания Володи, что он придумал историю со старшим сыном. Он говорит, но отец не слышит, словно не слышит его. Он уже полюбил этого молодого человека всем своим богатым, огромным, добрым сердцем.
И вдруг ярко зацвели на зеленых обоях невидимые прежде цветы. Их показывают крупно, четко - мир героев переживает Возрождение, расцвет, весну отношений.
Светом и радостью наполняются лица героев.
И символический свет горит на фоне старого дома, в которой только что вернулось все семейство Сарафановых, - он обещает большие перемены. Ведь в доме теперь есть старший сын.
А вы говорите...интерьер, что такого?...
