I.
Спектакль «Смертельный джаз» для меня уникален тем, что билет на него был куплен ещё в конце лета. Это мой личный рекорд. Обычно я свою театральную программу более чем на один-два месяца вперёд не планирую. Но, когда мне на электронную почту пришла рекламная рассылка, и среди прочих, словно самородочек блеснул «Смертельный джаз», а решил покупку билетов не откладывать. Во-первых, спектакль поставлен по пьесе Уильяма Сарояна «Эй, кто-нибудь!», а я с недавних пор большой ценитель американской драматургии. Во-вторых, действие сопровождается джазовой музыкой середины XX века. В-третьих, местом проведения был указан «Центральный дом литераторов», а мне очень хотелось в нём побывать. Раньше эта постановка шла в камерной атмосфере «Московского дома книги» на Новом Арбате. И, забегая вперёд, отмечу, что в тесноте и окружении книг спектакль воспринимался бы гораздо лучше, чем в строгом, неуютном, отдающим чем-то казённым зале «Дома литераторов», предназначенном больше для торжественных съездов союза писателей.
В советские времена (и до 2000 года включительно) попасть в «Центральный дом литераторов» можно было только по пригласительному билету, предъявив его на входе содрогающимися от счастья руками. Представляете, с каким трепетом я переступал порог этого (не побоюсь пафоса!) писательского храма, в котором когда-то обитали бесплотные небожители! Ибо писатели в советское время были священной недосягаемой субстанцией – объектом поклонения и подобострастного восхищения. Привилегия рассказывать занимательные и поучительные истории в печатном виде была у немногих. Её надо было заслужить трудом и талантом. С массовым распространением интернета профессия писатель опошлилась, потому что нынче любой человек, у которого есть гаджет с выходом во всемирную паутину, – писатель. И не надо больше вступать в творческие союзы, не надо обладать даром слова, не обязательно даже знать грамматику. Пиши тексты с ошибками и со словарным запасом в десять слов на Дзене, Одноклассниках, ВК – и ты писатель. И я сейчас говорю без иронии. С появлением соцсетей все стали писателями в самом прямом и самом будничном смысле этого слова. Быть при безграничных возможностях интернета не писателем, удержаться от спазмов графомании – вот истинная добродетель современности.
Всё внутри «Дома литераторов» уставлено шкафами, набитыми старыми книгами. Что это? Музей? Буккроссинг? Выставка? Чья-то заблудившаяся библиотека, зашедшая сюда с мороза погреть руки у батареи парового отопления? Намётанным глазом букиниста (я более 15 лет занимался скупкой и продажей печатных изданий) оценил каждую книгу в 10-15 рублей, а вот шкафы из резного массива дерева уже представляют реальную антикварную ценность. Парадокс современности: рамки для картин в сотни раз дороже самих картин. От книг немного пахло нафталином, и было предчувствие, что сейчас вылетит из шкафа какая-нибудь серая, тоскливая полусонная моль.
В фойе я увидел стойку с настоящими бумажными газетами «Московский литератор», «Литературная газета» и ещё несколькими, названия которых не запомнил; кажется «Литературный вестник», «Писательская правда», «Божья искра» и т.д. Какие-то журналы бумажные дремали рядом. Кому они адресованы? Поднимите, пожалуйста, руки, кто читает бумажную газету «Московский литератор» утром за пышущим углями медным самоваром, вставив в глазницу монокль на серебряной цепочке?
Согнутые пополам газеты лежали геометрически правильными рядами. Кто-то с любовью и трепетом выравнивал их по линейке. У меня от этого перфекционизма защемило сердце, и навернулись слёзы. Боже мой! Какие они милые и беззащитные – эти бумажные газеты. Я много лет был причастен к выпуску периодики. И до сих пор не могу смириться, что моя прошлая профессия корреспондент газеты стала анахронизмом как фонарщик, чистильщик обуви, починитель примусов и производитель печатных машинок…
Да что же это я всё о грустном-то!! Шумно сморкаюсь, вытираю слёзы и впихиваю скомканный носовой платок в карман. Пришёл, называется на спектакль о любви.
Стоило мне отлипнуть от книг и газет, как произошло со мной маленькое пикантное приключение, которым непременно хочу с вами поделиться. На большой лестничной площадке между первым и вторым этажами стояла новогодняя ёлка. И я всё пытался сделать селфи возле неё, но у меня это не получалось, потому что освещение было слишком тусклым и снимки выходили размазанными. Тусклое освещение, кстати, – это визитная карточка «Центрального дома литераторов». А рядом со мной всё время порхали две шумные, хохотливые жизнерадостные девушки. Долго фотографировали друг друга на фоне этой ёлки, а затем попросили какую-то проходящую мимо пожилую женщину запечатлеть их вдвоём. Я по-прежнему был занял селфи, и в тот момент как раз, деловито вывернув губы, копался в настройках своего смартфона. Вдруг одна из девушек по-хозяйски, как будто бы она моя давняя подруга или даже жена, схватила меня и, со словами «сфотографируйте нас втроём», прижала к себе. Причём, сначала она просто обняла меня за талию (чего уже хватило для того, чтобы у меня возникло лёгкое головокружение), а потом ещё незаметно от всех поводила рукой по моей спине. Я настолько был ошарашен, что после съёмки просто отошёл в сторону, как будто ничего не произошло. Как будто каждый день девушки только и делают, что трогают украдкой мою спину и это вполне естественный процесс.
- Что это сейчас было? – Поинтересовался мой внутренний циник у моего внутреннего романтика (вернее ботаника). – Она по спине тебя сейчас украдкой погладила что ли?
- По-моему, да, - промямлил ботаник и стыдливо покраснел.
- И ты никак не отреагировал? Не закадрил её? Просто взял и ушёл?
- Похоже, что так, - виновато ответил ботаник, - но она ведь была с подругой.
- Были времена, когда тебя это не останавливало. Мог бы закадрить её вместе с подругой. Но ты повёл себя как лох! – Негодовал циник.
- Не смею отрицать, – покорно прогнусавил романтик (ботаник, давайте будем называть вещи своими именами).
- Не хочу с тобой даже разговаривать после этого, – обиделся циник.
- Прости, я виноват. Обещаю, что в следующий раз буду вести себя наглее, может даже развязнее. – Взмолился ботаник. Ему так не хотелось ссориться.
Кое-как примирившись с самим собой, я рассеянно пошёл в зрительный зал.
Но всё-таки, даже со значительным опозданием от имени романтика (или всё-таки циника?) я хочу написать: «Девушка в чёрной мини-юбке и белой блузке, если ты каким-то чудом прочтёшь эти строки, знай, что я очень сожалею, что не познакомился с тобой. Но всё можно исправить. Напиши мне, и я приглашу тебя в театр. Перед спектаклем мы попросим кого-нибудь, чтобы нас снова сфотографировали вместе. Это безумно приятно».
II.
Ну, а теперь давайте перейдём к обсуждению спектакля «Смертельный джаз», созданного Владимиром Алениковым по мотивам пьесы Уильяма Сарояна «Эй, кто-нибудь!». Пьеса одноактная; настолько маленькая, что, думаю, количество печатных знаков в ней гораздо меньше, чем в моей сегодняшней рецензии. Пьесу очень любят в театральном мире, особенно студенты актёрских и режиссёрских факультетов. Наверное, потому, что в ней всего три действующих лица, нет декораций и не нужны костюмы. Можно поставить без репетиций на любом подоконнике. Она вполне подходит для курсовой или дипломной работы. А если добавить немного персонажей, сопроводить хорошей музыкой и танцами, увеличив хронометраж хотя бы до полутора часов, то вполне можно использовать для антрепризы. Что и сделал Владимир Алеников.
Сюжет вроде бы нарочито банальный и будничный, но в тоже время какой-то гротескный и пафосный.
В некоем американском городке Вилинге замужняя зрелая женщина со склонностью к злоупотреблению спиртными напитками, приводит ночью домой молодого глуповатого техасского ковбоя, с которым познакомилась в баре. Парень предвкушает бесплатные «романтические отношения», но его новая подруга требует деньги. Ковбой проявляет чудеса фермерской жадности и от оплаты услуг отказывается. Тогда возмущённая куртизанка выбегает на улицу и публично обвиняет гостя в изнасиловании. Откуда ни возьмись появляется муж. Раскидистые рога не мешают ему избить бедолагу до потери сознания и поместить в тюрьму Вилинга, из которой его, в целях защиты от дальнейшего суда Линча, перевозят всё в том же бессознательном состоянии в тюрьму соседнего городка Матадор. В этой тюрьме и разворачивается всё дальнейшее действие.
Тюрьма, надо сказать, странная: ни надзирателей, ни инспекторов, ни даже шерифа захудалого. Может, это и не тюрьма вовсе, а некая метафора Сарояна, мол, все маленькие люди, живущие в провинции, находятся словно в тюрьме. Потому что далее парень будет исступлённо мечтать о большом городе. Очнувшись, наш прижимистый ловелас долго кричит одну и ту же фразу: «Эй, кто-нибудь!» (кричит её с таким неистовством, что она даже дала название пьесе). В какой-то момент его услышала повариха со сложным именем Эмили. Сложное, потому что парень никак не может его запомнить и упорно называет девушку Кейти. Завязывается знакомство, стремительно переходящее в любовь. И вот это самая правдоподобная часть пьесы, кто бы и чтобы ни говорил. Именно так и возникает любовь, когда тебе 21 и ей 17. Мгновенно. Потому что у обоих нет за душой ничего. Можно взяться за руки, сеть на поезд и уехать из опостылевшего провинциального захолустья в большой город у моря. Это в 40 лет отношения могут длиться год, а любовь так и не родится, потому что её убивает здравый смысл: «А как потом при разводе будем делить трейлер и ранчо?», «А много ли он заколачивает баксов?», «А на хрена мне её 20-летний ребёнок?». Но, у Эмели и ковбоя нет недвижимости и детей от предыдущих браков, они могут позволить себе роскошь влюбиться с первого взгляда. Что они и делают.
…И снова в самый неподходящий момент выкристаллизовывается до безобразия навязчивый муж. Не муж Эмили (ей всего 17 напомню), а всё тот же престарелый куколд из Вилинга. Появляется, когда Эмили ненадолго отлучилась. Выпытывает у нашего бедного парня пикантные подробности ночи и… прямо через решётку вполне театрально стреляет ему в живот из пистолета.
Появляется ошеломлённая Эмили. Парень, корчась от боли на холодном полу тюрьмы, умоляет её убегать из Матадора. Валить из этой проклятой дыры в Сан-Франциско. Просто садиться на поезд и ехать-ехать-ехать. А он разыщет её там немного позже. Но, большой город для молодых людей так и останется мечтой…
III.
И как же обыграл эту историю в своём спектакле Владимир Алеников? Самое существенное сюжетное изменение (и на мой взгляд в лучшую сторону) это повышение Эмили в должности – от кухарки до певицы бара. Теперь основное действие происходит не только в тюрьме, но и в баре, который находится буквально за стеной.
Спектакль предваряло выступление режиссёра (чего в ремарке Сарояна точно нет), который рассказал об истории создания данного произведения искусства в частности и о театре «Ante» в целом. И прорекламировал другие свои постановки, книги и фильмы. На мой взгляд, такие предисловия уместны, когда в маленький городок приезжают во время ярмарочных гуляний на конных повозках бродячие артисты и заманивают праздношатающихся крестьян под наскоро развёрнутый тряпичный полог. Чтобы малограмотные крестьяне хоть немного понимали, куда они попали, им перед представлением рассказывают что такое театр, подробно рекламируют весь репертуар и товары с корпоративной символикой. Но, зрители, сидящие 9 декабря 2023 года в зале «Центрального дома литераторов», получили, скорее всего (так же как и я), почтовую рассылку с рекламой спектакля, потому что систематически покупают билеты в театр через интернет. Они не являются случайными людьми. Вся озвученная режиссёром информация присутствует на сайте «Ante» и доступна для самостоятельного ознакомления. В итоге с моим чутким и легко ранимым внутренним миром случился курьёз. Три месяца назад я купил билет, периодически с трепетом вспоминал о предстоящем спектакле, в этот вечер предвкушение переросло в эйфорию, в фойе меня только что погладила по спине красивая незнакомая девушка. И тут – бац! Скучный, затянутый рекламный монолог режиссра, одним махом перечеркнувший всю столь трепетно генерируемую романтику.
Всё-таки спектакль лучше начинать с самого главного – игры актёров. И ею же заканчивать. Впрочем, что касается данного спектакля, то в нём главное кроется не столько в игре актёров, сколько в живой джазовой музыке. Этим он отличается от множества других интерпретаций пьесы «Эй, кто-нибудь!». Цель постановки не только рассказать романтичную историю любви, но и погрузить зрителя в джазовую атмосферу провинциального американского бара 1940-х.
Удалось ли это авторам? Частично – да. Для полного погружения в атмосферу техасской провинции не хватило ни декораций, ни костюмов, ни единой целостности действия. Главный герой был в широких спортивных брюках (из «Декатлона»?) и клетчатой рубахе. И больше походил на современного подростка, нежели на перегонщика скота из Дикого Юга. Тут больше подошли бы джинсы, можно даже с чапами и бахромой, джинсовая же рубаха и кожаная жилетка а-ля «Горбатая гора». Эмили была облачена в пуританский мешковатый брючный комбинезон чёрного цвета, больше подходящий для библиотекарши штата Мэн, чем ветреной техасской певички. Может быть, уместнее было бы ситцевое платье в мелкий цветочек и шерстяная кофточка? Или даже вечернее концертное платье с блёстками? Действие происходит в маленьком городке с населением 500 человек, но лощёный конферансье (он же владелец бара по прозвищу Койот) выходит на сцену в премиальном деловом костюме чуть ли не от «Versace». Хотя, я себе совсем иначе представляю крутого парня, содержателя злачного заведения в Техасе: широкий ремень с кожаной кобурой, в которой небрежно болтается кольт 45 калибра, расстёгнутая чуть ли не до пояса рубаха, закатанные по локоть рукава, волосатая грудь, шейный платок, трёхдневная щетина…
Возможно, атмосферы нет, потому что и в первоисточнике автор её не передал. Сароян был сыном американских эмигрантов армянского происхождения. Жил в Калифорнии и весьма демонстративно цеплялся за свою национальную идентичность (что отражено в его книгах). Американская культура была для него чужой. Городок Матадор, в который он поселил своих незадачливых героев, скорее всего, был выбран рандомно и безотносительно к местному колориту.
Под целостностью действия я подразумеваю более тесную интеграцию музыки и текста. Получалось так, что музыка жила как бы отдельно от спектакля, а спектакль – отдельно от музыки. Они чередовались, дополняли друг друга, но не смешивались, как это происходит в мюзиклах, например.
Хочется отметить солистку Большого театра Наталью Риттер, которая играла Аманду Грейс, некую знаменитость, случайно зашедшую в бар. Наталья исполнила две композиции и надо сказать, что джаз в оперном звучании завораживает. Кроме неё в этот вечер пела Дарья Таран, играющая роль Эмили и Александр Емельянов – хозяин бара.
Были и танцы 1940-х. Александра Воронина и Илья Милюков исполнили свинг.
Вообще, у меня осталось впечатление, что я сходил не столько на спектакль, сколько на концерт. И это приятное впечатление, потому что живую музыку в театре нечасто встретишь. Тем более, в исполнении настоящей джаз-банды.
P.S. Первое фото взято с официального сайта театра "Ante", остальные авторские.
