Глава 96
– Полный анализ крови! Мне нужно четыре единицы, – говорю я.
– Боковой снимок позвоночника, грудной клетки и таза, – добавляет Елена Севастьянова, прибежавшая на помощь. – Скорее!
– Вы что-нибудь чувствуете? – спрашиваю больного.
– Ничего, – слабо шепчет он. – Это плохо?
Никогда не знаю, что отвечать в таких случаях. Причин, как и последствий, может быть так много.
– Ладно, – говорит Елена, – дыхание прослушивается, но слабо.
– Давление 60, – сообщает медсестра.
– Возможно, спинно-мозговой шок, – делаю предположение. – Так, давайте исключим внутриполостное кровотечение, приготовились. Лаваж! Скорее!
– Что нам ещё заказать, Эллина Родионовна? – спрашивает Севастьянова.
– Большую дозу стероидов.
– Зачем?
– Чтобы улучшить моторную функцию и чувствительность после травмы спинного мозга, – отвечаю ей. Из неё получится отличный доктор, только порой Елена задаёт вопросы, на которые ей, как ординатору, давно пора знать ответы. С другой стороны, кто из нас безгрешен? И тут меня словно ледяной водой окатило, я даже замерла над больным на пару секунд: Борис! Ну что же я за дурочка за такая?! Ведь мы же совсем недавно говорили с ним об Олюшке. Правда, я тогда не назвала её имени, всё свелось к обсуждению, кто отец, и я ответила, что его нет. Борис тогда улыбнулся, решив, что моя малышка – «ребёнок из пробирки», и мне пришлось ответить…
– Как вас зовут? – спрашиваю пациента, изучая реакцию его зрачков.
– Тимур, – отвечает он.
– Ваш вес?
– 85 килограммов.
– Хорошо. Начинайте давать дофамин. 10 микрограмм. Кажется, разобрались. Что с лаважем?
– Результат отрицательный.
– Послушайте, Тимур, нам нужно проверить ваши рефлексы, – беру его за левую руку. – Вы можете сжать мою ладонь?
Не может. Его рука, стоит её опустить, бессильно падает на каталку.
– Что со мной? – тревожно спрашивает мужчина.
– Пожалуйста, пожмите плечами.
Он старается, но… опять ничего.
– А здесь ощущаете? – осторожно тыкаю иглой в предплечье.
– Нет, ничего.
Теперь по груди.
– Совсем ничего?
– Нет. Чувствительность вернётся, да?
– Мы как раз этим занимаемся.
– Ай! Чувствую! – произносит Тимур, когда иголка прикасается к ямке Моренгейма.
– Хорошо, – говорю я. – Нам придётся за вами понаблюдать. Мы обнаружили опухоль в вашем позвоночнике. Вероятнее всего, это последствие удара. Если она не перестанет расти, возможно, поставим аппарат, чтобы помочь вам дышать.
– Я дозвонилась до няни у вас дома, Тимур Маратович, она говорит, что ваша жена в школе, – сообщает медсестра, выполнившая моё поручение.
– Да, правильно. Сегодня четверг, она вернётся после полудня.
– Мы с ней свяжемся, – говорю ему, отвожу медсестру в сторону и добавляю. – Немедленно дозвонитесь до этой няни.
Опытная сотрудница кивает. Ей объяснять не нужно: положение у пациента тяжёлое. Нужно, чтобы жена прибыла сюда как можно скорее, иначе может случиться, что больше не пообщается с мужем никогда.
Я выхожу из кабинета и шлёпаю себя от досады ладонью по лбу. Как я могла совершить такую глупость?! Ну совершенно из головы вылетел тот разговор про Олюшку. А ведь надумала про Бориса чёрт знает что. Он и такой, и сякой, а на самом деле… Стоп. Я даже остановилась посреди коридора. Почему это я одна виновата? Когда сказала ему, то всё, что он ответил, это протянул разочарованно «Вот оно что…» Если мужчина так реагирует на новость о беременности или наличии у тебя ребёнка, то как это понимать?
Снова хмурюсь. Значит, моё предположение небезосновательно. Всё-таки Борис не собирается продолжать со мной отношения из-за того, что я оказалась матерью-одиночкой. Ах, хорошо бы всё поскорее выяснить. Зачем же откладывать? Спешу к себе в кабинет, сажусь в кресло и беру телефон…
– Эллина Родионовна, там приехала жена того мужчины, Тимура Маратовича.
– Да-да, хорошо, сейчас иду.
МОЙ РОМАН "ПОДЖИГАТЕЛЬ" – рекомендую к прочтению! Бесплатно!
Кладу трубку обратно, поскольку звонить собиралась с городского телефона. Не хочу пока давать Борису номер сотового.
Спустя пару минут встревоженная худенькая женщина, которую зовут Айгуль Кадимовна, спрашивает, надолго ли парализован её муж.
– Неужели навсегда?
– Пока ещё трудно сказать, вернётся ли к вашему мужу способность двигаться.
– Ну что он туда полез?! – сдерживая слёзы, задаётся женщина вопросом.
– Он хотел спасти жизнь мальчику, которого хулиганы заставили забраться на такую высоту. Его спас, дав возможность убежать, а сам ввязался в драку, и его столкнули. Тимур Маратович хочет с вами поговорить. Боюсь, что беседа будет непродолжительной.
Я отправляю Айгуль Кадимовну общаться с мужем, а сама возвращаюсь в кабинет. Желание позвонить Борису и разобраться во всём меня не оставляет. Не то чтобы я прикипела сердцем к этому мужчине. Было бы слишком глупо и скоропалительно так считать. Просто терпеть не могу непонятные ситуации. Мне нравится, когда в отношениях всё просто, и белое – это белое, а не что-то ещё. Лучше расставить все точки над «i» сразу, чем потом мучиться сомнениями.
Но только беру трубку, как снова:
– Эллина Родионовна!
Спешу ко входу.
– Мужчина, 32 года. Давление 120 на 70. Пульс 90. Наполненный. Сатурация 98%. Потеря сознания. «Скорую» вызвали подчинённые, – сообщает мне фельдшер.
– В третью смотровую, – приказываю я, опускаю глаза на больного и… меня словно током ударяет. На каталке лежит Борис. Бледный, с испариной на лбу. Глаза закрыты, губы сжаты, словно он перед тем, как отключиться, испытывал сильную боль.
В голове всё сразу перемешалось.
– Что с ним случилось? Травма? – спрашиваю фельдшера.
– Нет, – отвечает она. – Сказали, что к нему зашла помощница, он стал её слушать, потом зажмурился и повалился со стула. Больше ничего.
«Господи!» – думаю я, ещё не сделав ни одного предположения, и спешу в палату.
Только там, когда мы уже взяли всё необходимое для анализов, Борис приходит в себя. Увидев меня, слабо улыбается:
– Привет, Элли. Вот уж не думал, что здесь окажусь.
– Что с тобой случилось? – спрашиваю его. – Почему ты потерял сознание?
Улыбается.
– Не выспался просто. Спал всего пару часов. Надо было подготовить один очень важный проект, – рассказывает Борис. Потом вдруг кладёт мне руку на ладонь. – Элли, ты прости меня за тот… глупый момент. Я был неправ.
– Ты про…
– Да, прости. Я решил, что ты меня решила разыграть.
– Как это?
– В тот раз, когда ты говорила о ребёнке, о дочери своей, ты не назвала её имени. Я подумал, что ни одна настоящая мать так не поступит. Ведь любая скажет, как зовут её малышку.
– Зачем же мне было так шутить, интересно? – подняла я брови. Очень хотелось прямо сейчас крепко рассердиться, но как? Передо мной пусть и знакомый мужчина, но больной. Значит, эмоции надо оставить в стороне. Им здесь не место.
– Я подумал… – Борис неожиданно перестал говорить. Только губами шевелит, а звуков не издаёт. В его глазах стал заметен страх. Он явно пытался произнести что-то, но речевой аппарат будто перестал ему подчиняться. Мужчина зажмурил глаза, желваки задвигались на скулах. Он сжал мою ладонь и сразу отпустил, видимо, побоявшись сделать больно.
– Пульс вырос до 120, – сообщила медсестра. – Давление подскочило.
– Борис, Борис, – говорю ему, проводя ладонью по лбу, вытирая с него вновь проступившую испарину. – Что с тобой?
Он открыл глаза. Посмотрел в мои, набрал в лёгкие воздуха.
– Что-то… странно.
– Что такое?
– Я хотел сказать и не смог.
– У тебя, вероятно, сильный стресс из-за работы. Тебе надо отдохнуть, а мы пока сделаем несколько тестов. Полежи, хорошо? Постарайся расслабиться.
– Да, хорошо. Но я всё равно должен сказать. Я подумал, что ты придумала ребёнка, чтобы проверить мою реакцию. В первый раз.
– А во второй? Ты сказал «вот оно что…» и больше ничего. Прости, но я решила, тебе не хочется общаться с матерью-одиночкой, – не сдержавшись, говорю ему.
Медсестра, многоопытная Лида, делает вид, что занята своими делами и не слушает.
– Я решил, это «старая песня о главном», – отвечает Борис и слегка улыбается. – Ты прости меня, Элли, нелепость такая получилась. Давай сегодня сходим поужинать, и ты мне про свою дочку расскажешь?
Улыбаюсь. Его слова бальзамом на сердце, но…
– Прости, Борис, сегодня не получится. Тебе надо хотя бы сутки провести в клинике. Потеря сознания – симптом тревожный.
– Да я же говорю: стресс, не выспался…
– Многие так говорят, – замечаю строго. – Отдыхай пока. Я теперь твой лечащий врач, сама приму решение.
– А если я захочу уйти? – спрашивает Борис с хитрым видом.
– Догоню, отшлёпаю, верну и привяжу к койке, – отвечаю шутливо и ухожу.
«Боже, какая глупость! – иду и думаю, а сама ловлю себя на том, что улыбаюсь. – Сколько же в мире людей, разрушивших отношения из-за недопонимания! Один сказал не тот, другой подумал о своём, и понеслось».
Сразу приходим на ум Никита. «Может быть, мы с ним тоже вот так? Не поняли друг друга, каждый решил своё, и в результате…»
Но всё-таки эта ситуация… в ней есть какой-то странный подтекст.
– Хорошо, что мы успели снять то видео. Помнишь, летом, в Крыму? Когда учились кататься на водных лыжах? – я слышу фрагмент разговора, проходя мимо открытой двери в палату, где лежит Тимур Маратович. Его супруга рядом, держит его за руку. Замираю на месте.
– Конечно помню, Тима, – ласково отвечает она, улыбаясь.
– Митя будет знать, каким был его отец, – произносит мужчина, – как он выглядел раньше.
– Ты снова будешь таким, как прежде, – уверяет супруга. – Слышишь? Мы так легко не сдадимся, правда?
– Кислород в крови 65%, – сообщает Елене Севастьяновой, которая сейчас рядом с больным. – Двуокись углерода 50.
Ординатор подходит к семейной паре:
– Боюсь, что мне придётся вас прервать.
– Ещё минуточку, хорошо? – спрашивает Айгуль Кадимовна.
– Возвращайся домой, милая, – говорит ей муж.
– Ну хватит командовать, – отвечает жена. – Я здесь останусь.
– Оксигенация 89, он синеет, – слышу тревожный голос медсестры.
– Два верседа. Больше ждать нельзя, – принимает Елена решение. – Как только подействует снотворное, введу вашему мужу трубку, – сообщает ординатор жене больного. – Тимур Маратович, когда вы проснётесь, трубка будет помогать вам дышать.
Айгуль Кадимовна наклоняется над супругом и нежно целует в губы.
У меня внутри образуется тугой комок.
Севастьянова интубирует больного, а его жена стоит рядом, стараясь удержаться от потока слёз. Но они всё равно скользят по её лицу.
– Готово, – говорит ординатор.
– Он дышит? – спрашивает медсестра.
– Теперь за него дышим мы.
Мне снова приходит она очень тревожная мысль. Это предположение насчёт Бориса. Оно родилось в момент, когда я обследовала его в палате, но не оформилось тогда во что-то конкретное. Так, скорее предчувствие. Еду наверх, в отделение диагностики, куда его должны были уже привезти, чтобы сделать МРТ.