Веру Петровну на выписку из роддома не позвали. Хоть она и родная бабушка новорожденной приходилась. Прямо так и сказали ей: “Зима на дворе вообще-то. Не хватало нашей Айседоре микроба и грязи с улицы притащить. Стресс, опять же, от посторонних лиц у малютки случится. Сидите, Вера Петровна, дома. Как-нибудь уж без вас управимся на выписке”.
А Вера Петровна, конечно, обиделась до слез. На единственную внучку посмотреть очень уж хотелось. Важный это момент - выписка-то. Вот вырастет внучка, начнет карточки фотографические рассматривать, а на них никакой бабушки Веры не стоит. Тоже, небось, расстроится.
А сын Сережа не обижаться уговаривает, а принять положение. Мол, очень молодая мать за младенца тревожится. И устала эта мать от больничных стен. Хочет Люся поскорее в собственной ванной очутиться и голову свою отмыть. И не до родственного ей участия. А вот попозже пусть Вера Петровна в гости заглянет. И на Айседору полюбуется. Этого ей никто и не воспрещает.
Проглотила Вера Петровна такое объяснение. Хоть и с трудом.
А чего ей делать-то? Не силой же к роддому прорываться. Но обида осталась. И перед знакомыми неудобно. Спрашивают все знакомые: на кого внучка ваша смахивает? Небось на бабу Веру? А ей и ответить нечего. Даже на карточке ей Айседору не показывают. “А я не намерена, - невестка Люся объявила, - новорожденных всем подряд показывать. Может, глаз у кого глазливый? Я рисковать так отказываюсь категорически”.
И не показала карточку.
И вот внучка уж два месяца дома проживает. А Веру Петровну все в гости не зовут. Все обещаниями кормят.
- Да вот чуть окрепнет Айседора, - сын Сережа в телефонную трубку шепотом обещает, - так и запустим тебя полюбоваться. Пока-то рановато.
- На ножки встанет ребенок, - невестка откуда-т на заднем фоне кричит, - тогда и пусть твоя родительница приходит на недолгие гости. А покуда рано к нам соваться. Ишь, любопытная какая. В телевидение-то пусть посмотрит - чего в мире происходит! До смотрин ли тут? И подгузник тащи, Сережа, некогда лясы нам точить.
- Люся передает, - Сережа шепчет, - что какая-то хитрая гриппозная инфекция ходит по населенному пункту. Обождемте с визитами. Очень Люся за гриппозную инфекцию переживает. Побережемтесь, мамо. Ни к чему такие риски с младенцем.
- Но я, - Вера Петровна чуть не плачет, - внучкино все младенчество пропущу этак. Она уж ползает там, небось, вовсю и пирамиды строит! А я - совершенно здоровый человек. Коли нужно, то и анализы вам в коробке притащу. Пусти, Сережа, взглянуть на рода продолжение. Умилиться и на руках подержать хотя бы минутку. Пожаааалуйста.
- Не-не, - Сережа отвечает, - страшенные вируса ходят. И Айседора к чужим не привыкшая. Колики, опять же, у нее колют. Позже, маменька. Наберитесь чуток терпения. Кто ж виноват, что такая обстановочка в мире. Люся на такие риски идти отказывается директивно.
Но вот уж весна прошла, и к лету дело движется. А Вера Петровну Айседору в глаза не видела. И окружение все у нее интересуется: как там ваша внученька поживает? Небось, уже и смешные фокусы родне показывает? А бабусей вас кличет? Ох, уж наши внуки такие потешные в малолетстве были! Прямо хохочем от воспоминаний.
А Вера Петровна улыбается на вопросы кривенько. И со всеми соглашается: мол, Айседора наша поживает великолепно, мордочки корчит, бабусей кличет. Очень уж потешная внученька. Обхохочешься прямо. Бабу Веру увидит - и ножками задрыгает.
А в один прекрасный день решила она. “А бабушка я, - подумала, - или два сбоку? Это сына моего потомство. И кровь у нас похожая. Пойду безо всяких приглашений. Выберу погожий день. Возьму подарки новорожденной да матери ее. И пойду любоваться. Имею, между прочим, законное право. По СК мы с новорожденной - близкие родственники”.
И пошла шагом решительным . И в дверь давай к Сереже стучать.
- Пустите, - в скважину замочную говорит, - бабу Веру! Коли не зовете, то сама я нагрянула! А доколе ждать приглашений особых? Уже Айседора, небось, оклемалась от факта рождения. Дайте же познакомиться! Пожааааалуйста!
И возню за дверью слышит. Невестка Люся шепотом шипит не пускать Веру Петровну. “Сережа, - шипит Люся, - не позволю, чтобы родня твоя на абордаж хату нашу брала. Без приглашений в дом лезут! Ишь, любопытные! Стучит, кричит! Айседора еще мала возрастом, ей такие семейные сценки видеть вовсе ни к чему! И инфекции не дремлют. С улицы кого только не притащишь на верхней-то одёже”.
Так повозились молодые родители с полчаса, поспорили. Да и впустили Веру Петровну. Лица красные у всех. Люся сердитая стоит. Малая Айседора у нее на руках погремушкой гремит.
- Ути-пути, - Вера Петровна внучке с порога умиляется, - а кто у нас тут такой сладенький? А кто тут у нас на папочку такой похоженький? Усю-мусю, Айседорыынька.
- Стоять, - Люся вдруг командует, - вы с улицы. В ванную сначала сходите. Руки омойте. И маску вот вам медицинскую. Ишь, лезут без масок к детишками беззащитным. Скажи своей маме, Сережа.
И прошла Вера Петровна в ванную. И тщательно руки там вымыла. И маску на нос нацепила. И к внучке знакомиться поближе довольная побежала.
- В руки дитя не дам, - Люся Айседору издали показывает, - ревность у меня иначе. Я как кошка нынче. Прям никого не подпускаю. Полюбуйтесь пока в отдалении. Он, ребенок-то, и сам к посторонним не привыкший. Чурается физиономий незнакомых до ужаса. Напугаете малютку - а мне потом всю ночь колобродиться.
Посидела Вера Петровна так двадцать минут. Про здоровье и кормление молодую мать порасспрашивала. На внучку полюбовалась. Сережу маленького повспоминала. Подарки подарила. Чаю ей стакан еще вынесли.
- Ну, - Люся с кресла зевнула, - режим у нас довольно строгий. Храпеть дитю в колыбели положено уж двадцать как минут. У-тю-тю, Айсидорочка, святой водой личико тебе щас сбрызну - да и спать завалимся. А вы бывайте, Вера Петровна. На ножки встанет дитя - тогда уж заходите, повозитесь с малюткой. Скажи, Айсидора, бабушке: "пока-пока". Ну, махни ручонкой-т!
Так вот и познакомились.
Но легче-то Вере Петровне на душе не стало. "А чего это, - думает про себя эта бабушка, - было-то? И неужто у всех так в семьях сейчас заведено? Будто и не бабушка я родная, будто и не сильно нужная. Даже подержать младенца не позволили. Будто чумная я и посторонняя женщина. Обидна-то такая ситуация. Ох, и обидна".
