Найти тему
Московские истории

Ожидание встречи: Родители каждый год отправляли меня к туркменскому солнцу

Николай Иванов по просьбе читателей объясняет, зачем он в детстве каждое лето садился в поезд на Казанском вокзале:

Я появился на свет летней ночью 1961 года в городе на берегу Аму-Дарьи. Мама рассказывала о бушевавшей в ту пору грозе, что было очень редким явлением в этих широтах. И хотя родители привезли меня в Москву в возрасте одного года, именно Средняя Азия, где жили мои родственники, среди которых особое место занимали бабушка и дедушка, навсегда оставила большой след в моей детской памяти.

Краеведческий музей в здании бывшей мечети. Город Чарджоу - теперь Туркменабад. Из архива автора.
Краеведческий музей в здании бывшей мечети. Город Чарджоу - теперь Туркменабад. Из архива автора.

Почти каждый год родители отправляли меня к туркменскому солнцу и долгожданным встречам. Наш посёлок располагался неподалёку от железнодорожного вокзала.

Вокзал Чарджоу, 1988 год. Фото Лилия Черновой.
Вокзал Чарджоу, 1988 год. Фото Лилия Черновой.

На пути находился небольшой, но очень глубокий канал, берущий начало от Аму-Дарьи и кативший свои быстрые мутно-шоколадные воды на колхозные поля.

-3

Как было хорошо в знойный день прыгнуть с небольшого железнодорожного моста в его кипящую водоворотами стремнину и, покачиваясь на поверхности, уноситься вниз, мимо низко нависших деревьев. Затем причалив к берегу и оставляя мокрые следы, бежать обратно, чтобы вновь и вновь пережить незабываемые ощущения. В качестве плавсредств использовали автомобильные камеры и даже корыта.

Канал  Дарья-баш. С мамой и соседской девочкой. Из архива автора.
Канал Дарья-баш. С мамой и соседской девочкой. Из архива автора.

Ещё можно было ходить купаться и рыбачить на затон - рукотворный залив судоремонтного завода, располагавшегося на берегу Аму-Дарьи. На рыбалку мы с бабушкой выходили ещё до рассвета, когда крепкий сон нашего посёлка прерывался лишь петушиным криком - где-то очень далеко, у железнодорожного магазина. Оживление вносили и дворовые собаки, выпускаемые хозяевами на улицу ещё до рассвета.

Из архива автора.
Из архива автора.

Удочки и поплавки делали из длинных камышинок. Червей я предусмотрительно готовил заранее. До затона шли не спеша, по дамбе, которая извивалась вдоль береговой линии. Вот вдали показывались старые суда, доживавшие свой век на берегу. Они напоминали больших рыбин, высунувшихся из воды и пристально наблюдающих за прохожими.

Мы выбирали подходящее место. Бабушка расстилала мешковину, телогрейку, я забрасывал удочки. В этот час вода затона напоминала огромное волшебное зеркало. Дул прохладный ветерок, вода тихо плескалась в борта. У самой поверхности резвились мальки. Мною, как и всяким рыбаком, овладевало нетерпение. Спустя какое то время бабушка вынимала из сумки и раскладывала на газетке сочные помидоры, огурцы, редиску, спичечный коробок с солью, резала серый хлеб. В такие минуты рыбалка незаметно отходила на второй план.

Светало, тишину нарушал звук мотора первого катер со стороны Аму-Дарьи. Искупавшись, мы возвращались домой с более чем скромным уловом, но бесконечно счастливые. Навстречу маленькие пастушки́ уже гнали свои отары на пастбища. Люди на велосипедах, с прищепками на брючинах, спешили по своим делам. Начинался новый день.

Наш дом. Бабушка со мною на руках.
Наш дом. Бабушка со мною на руках.

Когда я спустя много лет мысленно возвращаюсь в то далёкое время, мною вновь начинают овладевать те необъяснимые чувства, которые, я уверен, может испытать человек только на своей родине.