Глава 91
Утро следующего дня начинается с вызова на ковёр к начальству. Гранин сидит в своём кресле нахохлившись, как попавший под ливень воробей, и смотрит исподлобья. Рядом, за приставным столом для совещаний, расположилась Марина Арнольдовна. Её лицо, наоборот, излучает радость. Довольно странный контраст, надо признаться. У меня он вызывает раздвоенные чувства. Оба начальники, но кто из них тот самый данаец, дарам которого доверять не следует?
– Доброе утро. Проходите, Эллина Родионовна, – официально и сухо показывает Никита.
Усаживаюсь напротив Марины Арнольдовны. Она мне тайком подмигивает, уловив момент, когда Гранин наклонил голову, чтобы поправить галстук. Только эта деталь его гардероба и прежде была в полном порядке. Значит, нервничает.
– Привет, – прошептала мне заведующая больницей.
Что здесь происходит? Один злой, как чёрт, другая ободряет своими секретными сигналами. Я, между прочим, не выспалась. Олюшка всю ночь концерты закатывала. Как же трудно с младенцами, Господи! Они ведь не могут словами сказать, где болит. Кричат или плачут. Пойди, догадайся! То есть я уже стала понимать, но как там у Пушкина? «О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух! И опыт, сын ошибок трудных…»
Лишь к пяти часам утра зайка моя, вымотавшись сама и выжав мамочку, как губку, утомилась и соизволила заснуть крепким сном. Я повалилась рядом и вырубилась, чтобы очнуться с первой трелью будильника. На нём установлена мелодия – сигнал радио «Маяк». Ещё в детстве любила, когда оно будило меня в школу. Это папа постарался: установил часы со встроенным будильником так, чтобы они срабатывали в одно время.
– Эллина Родионовна, мы пригласили вас сюда затем, чтобы…
Я не выдержала и перебила Гранина:
– …с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор?
Никита бросил на меня суровый взгляд, Марина Арнольдовна хихикнула по-девчачьи.
– Чтобы сообщить: решением комитета по здравоохранению города Санкт-Петербурга вы назначены заместителем главного врача клиники имени профессора А.П. Земского по неотложной помощи.
Я хлопаю глазами, перевожу взгляд с Гранина на заведующую и обратно.
– Простите, это шутка такая? – задаю глуповатый вопрос. Уж слишком неожиданное заявление.
– Вот постановление, – Никита протягивает мне документ.
Всё верно: пункты, печати, подписи.
– Документ вступает в силу с сегодняшнего числа. Это значит, вы можете приступить к своим обязанностям.
– Подождите, постойте, – говорю, непонятливо мотая головой. – В штатном расписании клиники не было такой должности, насколько я помню.
– Не было. А теперь есть, – говорит наконец Марина Арнольдовна.
– И что это значит для меня?
– Больше обязанностей, меньше свободного времени.
– А как же моё отделение?
– Ты остаёшься им руководить, а детали узнаешь, когда получишь приказ по клинике о своём назначении. Плюс мы подготовим должностные инструкции и всё остальное, – говорит Марина Арнольдовна с сияющим лицом.
Только теперь мне более-менее становится понятно следующее. Гранина «нагнули», заставив изменить штатку. Марина эту идею на своём уровне поддержала. Теперь, получается, я – камень преткновения между ними. Ох, не люблю оказываться в такой роли. Но… отчего-то рада. Пока не знаю чему и, возможно, пожалею. Но… неужели сбывается мечта девочки Элли стать одним из лучших докторов в этом городе или, чем Гиппократ не шутит, во всей стране?
– Элли, подожди меня снаружи, – говорит Марина Арнольдовна.
Выхожу под гробовое молчание Гранина. Прохаживаюсь по коридору минут пять, потом выходит заведующая.
– Поздравляю, Бэмби! – радостно трясёт меня за руку. – Умничка! – и смеётся. – Ты видела рожу Гранина? Скуксился весь, словно лимон съел! Ты не представляешь, как он брыкался. Прямо на заседании комитета. Сказал, что ты не достойна этой должности. Знаешь почему?
– Считает меня плохим врачом? – предположила я.
– Нет! – махнула рукой Марина Арнольдовна. – Удивительно, но твои профессиональные качества он высоко оценивает. Причину другую назвал: ты – мать-одиночка!
– Не поняла? Это разве плохо?
Заведующая хихикнула.
– Он сказал, что не хочет видеть среди своих заместителей женщину со слабыми моральными устоями!
Я подняла брови.
– То есть он меня так образно при всех назвал падшей женщиной? – поражаюсь я.
– Типа того.
– Да как он!.. – я порываюсь вернуться в кабинет Гранина и высказать ему в лицо всё, что думаю о таком свинстве, но Марина Арнольдовна меня хватает за рукав.
– Постой, Элли! Да чёрт бы с ним! Пусть себе пыжится. Да, пошли-ка в мой кабинет. Нечего нам в коридоре болтать.
Мы заходим к ней. Заведующая попутно просит секретаря ни с кем не соединять.
– Не понимаю! – возмущаюсь я в кабинете. – Он же биологический отец моей дочери, как же он смеет такое говорить! Да притом публично!
– Я не знаю деталей ваших отношений, да мне и неинтересно, – строго говорит заведующая, охлаждая мой пыл. – Так что успокойся, потом с ним разберёшься. Я же тебе хочу раскрыть одну маленькую тайну. Знаешь, кто содействовал твоему назначению? И не только этому, кстати. Твоё отделение получит дополнительное финансирование: закупим новое оборудование, сделаем ремонт, плюс две дополнительные смотровые.
Моё лицо против воли растягивается в счастливой улыбке. Боже мой! Я столько писала обращений, требований и жалоб, наконец-то меня услышали!
– Кто этот чудесный человек?
– Моя родная тётка.
– ?!?!
– А ты не обратила внимание на фамилию Копельсон? – усмехнулась Марина Арнольдовна.
– Это ваша фамилия, – отвечаю ей.
– Ну какая же ты невнимательная, Элли! – смеётся заведующая. – Сформулирую иначе: Копельсон-Дворжецкая?
– Да ладно!
– Вот тебе и ладно! Народная артистка СССР Изабелла Арнольдовна Копельсон-Дворжецкая – старшая родная сестра моей матери и, соответственно, моя тётка. Вот такие дела.
– Но почему…
– Почему она никогда не говорила об этом, хотя знает, кто здесь заведующая?
Киваю.
– Потому что она так воспитана. Мне больших трудов стоило её убедить, чтобы она сюда обращалась за помощью, представляешь? Мы с ней даже поругались. Она говорила: что, мол, семейственность тут развожу! «Да меня на общих основаниях!» – кричала. Я ей ответила просто: здесь отличные врачи. Пусть приходит, как обычный человек и не требует к себе какого-то особенного отношения, и заодно посмотрит, будут её тут лечить хорошо или нет. Пришла, поверила, и… в тебя влюбилась!
Марина Арнольдовна снова смеётся, а я улыбаюсь застенчиво.
– Да, вот такая моя тётка. Понравилась ты ей очень. Потом сказала, что такие, как ты, – цвет российской медицины. Уважительно относитесь к пациентам, болеете за них душой, непритязательны, честны и скромны.
Я совсем зарделась.
– Тоже так думаю, – перестала улыбаться заведующая. – Потому и поддержала твою кандидатуру. Но тётка моя… ах, своенравная старуха! Представляешь? Узнала каким-то чудом про заседание и явилась на него при всех своих регалиях: грудь в орденах и медалях, пришла и села. Кто ж такую попросит вон? Мне кажется, она кому-то позвонила, чтобы тебя поддержали там, – Марина Арнольдовна выразительно глянула в потолок. – Но я об этом ничего не знаю, моя тётка не из тех, кто свои секреты выдаёт.
– Передайте ей большое спасибо, – ответила я растерянным голосом.
– Вот она в следующий раз придёт, сама и поблагодаришь.
– Но всё-таки не понимаю. Вы же сказали, она уважает меня за честность. Но её поступок – это разве не лоббирование? Разве так справедливо?
– Знаешь, Элли, – вздыхает заведующая. – Мы живём в такие времена, когда настоящему таланту трудно пробиться. Ты будешь из кожи вон лезть, а наверху места не будет, поскольку там всё занято родственниками и друзьями власть предержащих. Взять хотя бы Гранина. Ты же помнишь, чей он сын? Потому талантам, не имеющим блата, надо помогать, если они того достойны, – и она тут же меняет тему. – Кстати, вижу у тебя на пальце фамильную драгоценность…
Господи! Я в этот момент чуть не сорвала кольцо, подаренное Изабеллой Арнольдовной, вместе с кожей. Хотела отдать, но заведующая меня остановила властным жестом.
– Элли! Прекрати страдать ерундой! Я полностью разделяю мнение своей тётки о тебе. Считаю, ты достойна награды от неё. И потом, это её личное дело, кому и что дарить.
– Простите, – пробормотала я, пряча руку с кольцом в карман.
– Ладно, иди, работай. Скоро получишь приказ о назначении, ну и прочие документы. Внимательно ознакомься. Сдаётся мне, Гранин сделает всё, чтобы спихнуть тебя с должности.
Я встала, поблагодарила Марину Арнольдовну, но в дверях обернулась:
– Можно вопрос?
– Да.
– Почему у вас отчества одинаковые? Арнольдовна.
– Семейный парадокс. Когда моя мать, Мария, познакомилась с моим будущим отцом, то узнала, что его зовут так же, как и её отца – тоже Арнольдом. Вот и вышло, что мы втроём, вместе с тёткой, Арнольдовны, – улыбнулась заведующая.
Я кивнула и вышла.
Постояла в коридоре, переводя дыхание. Столько информации за одно утро!
Но некогда отдыхать. Надо спешить в отделение.
Стоит туда попасть, как сразу нагружают, невзирая на статус начальника. Спешу в третью смотровую. Мужчина, 62 года, зовут Горан Жаркович. Фамилия Одалович.
– Не удивляйтесь, – говорит он, заметив мой интерес. – Я плод любви серба и русской. Папа у меня серб, приезжал сюда учиться.
Представляюсь в ответ. Когда пальпирую его живот, пациент отпихивает мои ладони.
– Не отталкивайте мне руки, пожалуйста, – говорю ему.
– Не могу, больно! – сквозь зубы шепчет он.
– Да, мы это знаем.
– Пульс 130, давление 95 на 180, в процедурную? – спрашивает медсестра.
– Да. Вы в последнее время часто принимали ибупрофен?
– Ага. Около восьми таблеток в день. Но это из-за вывиха колена, а не из-за боли в животе, – поясняет Горан Жаркович.
Прошу медсестру ввести больному 10 граммов обезболивающего и распорядиться, чтобы сделали рентген грудной клетки.
Час спустя мы стоим вместе с Романом, который по-прежнему делает вид, что ничего с ним особенного недавно не случилось, и рассматриваем снимок.
– И ради этого ты меня сюда притащила? – спрашивает он с улыбкой.
– Мне кажется, у серба прободная язва.
– Разумеется. Под диафрагмой воздух, всё проще простого. Введите через нос катетер, пусть подпишет согласие, и скорее в операционную, – говорит Шварц и быстро уходит, отвечая на телефонный звонок. Но останавливается, убирает аппарат. – Элли, я понимаю, тебе нужна поддержка. Но с этим справился бы и ординатор. Так что в будущем… думай дважды, прежде чем меня позвать.
Роман уходит, я удивлённо смотрю ему вслед. После нападения Шварц изменился. Стал жёстче, или мне так кажется?
МОЙ РОМАН "ПОДЖИГАТЕЛЬ" – рекомендую к прочтению! Бесплатно!