Василий Буков, товарищ Александра Михайловича по учебе в университете, участвовал в московском вооруженном восстании в декабре 1905 года и после его подавления вынужден был скрываться. Александр Михайлович, остававшийся в Санкт-Петербурге, весной, после окончания медицинского факультета, отправился к месту работы. О судьбе товарища ему ничего не было известно. Друзьям было о чем поговорить, но разговор не состоялся. Буков объявил, что должен ехать сегодня же, пока полиция не получила информацию о его возможном местонахождении. Куда поедет, он не сказал, а доктор не спрашивал. По их понятиям, говорить об этом не полагалось. Буков заехал к нему, чтобы забрать нелегальную литературу, оставленную на хранение товарищу, сочувствующему его прогрессивным идеям.
Пока Буков, открыв пресловутый саквояж, который во время пожара чуть не потеряли Анна и Марфа, проглядывал хранящиеся в нем нелегальные издания, доктор вышел в сени и принес объемистый пакет, небрежно завернутый в старые газеты.
– Что это? – спросил Буков с удивлением.
– Это, понимаешь, старинная книга. За границей за нее могут дать большие деньги, а они тебе сейчас не будут лишними. Книга досталась мне в наследство от Павла Пономарева. Помнишь его? Мы с ним вместе в Питере комнату снимали.
– Как не помнить? Хорошо помню! Умный такой товарищ, добрый, начитанный...
– Да, все так. Он был хороший человек, хоть и немного наивный. Верил, что экономической борьбой чего-то можно достичь. Оттого и оправился с Гапоном и всеми остальными на Дворцовую площадь. Когда началась стрельба, его тяжело ранили, через пару дней он скончался. А книга у меня осталась. Он ее откуда-то из здешних мест привез. В Питере носил к букинисту. Тот сказал, будто бы это какая-то библиографическая редкость, однако не купил, хотя Паша готов был продать ее недорого. Ему деньги нужны были.
– Отчего же букинист не взял?
– Побоялся. Суеверия какие-то с книгами подобного рода связаны... Книга - на латыни, так называемый гримуар. Бог знает, какого она года. Что-то там о магии и прочей чертовщине...
– Откуда она у Павла?
– Ты удивишься! Некий здешний крестьянин дал ему эту книгу в качестве доплаты за граммофон. Когда им с Алексеем разрешили вернуться из ссылки, у них денег не было на дорогу, пришлось все распродавать. Павел надеялся продать ее в столице, для этого и привез.
– Странно, откуда такая книга у простого крестьянина?
– Ну, пути книг, как и пути господни, иной раз неисповедимы, – пожал плечами доктор. – Может, какой-нибудь его предок во время войны с Наполеоном отбил книгу у француза или другого басурманина, и валялась она у него где-нибудь на чердаке до поры до времени...
– Взглянуть можно?
– Гляди, сколько хочешь. Я ее даже не раскрывал, с работой, понимаешь, не до того вовсе,.. – Александр Михайлович принялся было разворачивать завернутую в газеты книгу, но в дверь постучали и вошла Марфа:
– Там, эта, полиция приезжала, господин доктор, – спрашивали, нет ли у нас кого постороннего...
– А ты что? Сказала им о нашем госте?
– Что я, дура, что ли, все имя докладывать? Нету никого, – говорю, – и не было!
– Ну, и правильно. Анна Ивановна еще не вернулась?
– Нет. Ума не приложу, куда оне отправились. Может, к портнихе. Али приятельница какая к себе зазвала? Чуть заполдень ушла, может, дела каки у нее в городе...
– Хорошо, иди! Подождем еще немного...
– И то верно! Хорошая жена погуляет и придет, никуда не денется...
– Ладно, ступай себе, – улыбнулся Александр Михайлович, которому в голову не приходило подозревать Анну в неверности.
Когда Марфа вышла, Буков и доктор принялись спешно укладывать литературу в дорожную сумку, не забыв затолкать туда и книгу.
– А что ж она у тебя в сенях была? - говорил Буков.
- Ну, сначала она лежала в саквояже. А во время пожара, у нас недавно соседский дом горел, побоялся за бумаги, что ты мне оставил, вынес их из дому и оставил на женщин – Аннушку и Марфу. Не таскать же им было еще и эту, тяжесть такую? Сунул ее на полку в сенях. Все равно, думаю, ее никто спрашивать не станет, даже если и сгорит...
Через несколько минут в передней раздался условный звонок. Доктор и его гость спустились вниз. На улице падал густой снег, ветер крутил его, туманя свет фонарей, заснеженная тройка стояла у крыльца. Товарищи простились, и вскоре сани, увозившие Букова, скрылись среди начинающейся метели.
***
Проводив Букова, доктор поглядел на часы: Было около восьми, а Анна все не шла. Тревога охватила его. В беспокойстве он зашагал вдоль линии домов, и вдруг вдали, в кружении метели, различил ее знакомый силуэт. Не помня себя от радости, он бросился навстречу девушке и через несколько минут уже обнимал ее, такую милую, желанную.
– Боже, я только теперь понял, как я люблю тебя, Анюта! – шептал он. – Ну, разве можно так пугать? Где ты была, моя радость?
В свете фонарей ее лицо показалось ему очень бледным. Большие глаза потемнели, уголки губ опустились, как у обиженного ребенка.
– Что с тобою? Ты здорова? – спрашивал он с тревогой. – Что случилось? Ну же, Аня?! Что ты молчишь?!
– Пойдем в дом, Саша, – заговорила она, наконец, слабым, хрипловатым, как у много плакавшего человека, голосом. – Ты давно приехал? Прости, что так встречаю тебя... А у нас, кстати, гость. Ты видел его?
– Василия? Не только видел, но уже и снова проводил в дальнюю дорогу. Он ненадолго заезжал и очень торопился, – отвечал доктор, бережно взяв Анну под руку и ведя к дому. – Я часа три как прибыл. Потом расскажу тебе, что видел за эти дни, а сейчас пойдем, у тебя вид совершенно измученный...
***
Александр Михайлович вернулся в город вместе с Гриневским и полицейскими. На отдельных санях везли двух погибших. В городе губернский следователь распростился с Александром Михайловичем, условившись о встрече на послезавтра.
– Мне нужно будет облечь все, чему мы были участникам и очевидцами, в отчет, удобоваримый для начальства. Помимо ваших медицинских заключений, понадобятся свидетельские показания. Я думаю, лучше будет, если вы заедете ко мне, доктор! - говорил он.
Александр Михайлович не стал спорить. В самом деле, визит Гриневского в больницу наделал бы переполоха среди персонала. У себя дома он не хотел его принимать, не желая волновать Анну.
После поездки доктор чувствовал себя совершенно разбитым. Думать о предстоящем разговоре со следователем ему не хотелось. Он понимал затруднения Гриневского. Тому предстояло объяснить в высшей степени невероятное, фантастическое происшествие реалистам, то есть людям, совершенно далеким от веры в мистическое, тем более потустороннее. Он и сам был недавно таким. Но, как порядочный, в сущности, человек и добросовестный работник, Гриневский чувствовал, что не сможет отступить от истины. Но тогда, вероятно, с его карьерой будет покончено. Ярлык слегка помешанного или вовсе сумасшедшего обеспечен. С ним вместе достанется и доктору. В медицинской среде вовсе не жалуют мистиков и фантазеров.
В общем, Александру Михайловичу было, о чем подумать. Встреча с Буковым и отсутствие Анны на несколько часов отвлекли его от неприятных мыслей. Зато ночью, на диване в кабинете, куда он ушел, оставив Анну спящей, он бесплодно размышлял о том, как поступить, и нежданный приход девушки впервые был ему неприятен...
***
