«ФРЕДЕРИКЕ»
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Стоянка в Даммаме
Часть вторая
На следующий день дернули поршень, поменяли турбулентную вставку, которую я нашёл в палубной кладовой. Благо торопиться было не надо, так как стоянка была запланирована на десять суток, поэтому работали с восьми утра до семнадцати. Спокойно, за два дня закончили работу, а на третий день я сделал полный осмотр главного двигателя.
Оказалось, что надо дергать ещё один поршень, потому что только на третьем и четвертом цилиндрах подпоршневые полости блестели, как у кота яйца, так они были отмыты водой, а остальные были замазучены.
Дернули поршень четвертого цилиндра. Там проблема была только в порванных и пересохших уплотнительных кольцах. Турбулентная вставка оказалась целой. Эта работа заняла еще пару дней.
У меня теплилась надежда, что после установки новых компрессионных колец на поршнях, двигатель начнет работать лучше, а на полном ходу давление в ресивере продувочного воздуха поднимется и его будет достаточно, чтобы отключить электровоздуходувки.
А чтобы и сгорание в цилиндрах шло лучше, что тоже могло повлиять на давление в ресивере, я решил сменить форсунки.
Запасных форсунок не было, как не было и новых распылителей для них. Но было много старых распылителей. Из всей этой кучи металлолома я выбрал лучшие распылители и решил привести их в рабочее состояние. Для этого надо было выточить несколько приспособлений для притирки и притереть сами распылители.
***
Сейчас молодые механики никогда этим не занимаются, потому что по всем требованиям фирм-изготовителей распылители на форсунки дизелей ставятся только новые или отремонтированные в специальных мастерских.
Но когда я был курсантом, то на одной из моих плавательских практик меня притирать форсунки научил один очень опытный моторист. Таких в машине называли лекальщиками. Мне тогда очень повезло, что он обучил меня этому искусству. Этот опыт меня неоднократно выручал, когда я был третьим и вторым механиком. В те советские времена со снабжением судов было, мягко говоря, неважно.
Дядечки в службе судового хозяйства требовали одного — чтобы всё работало, а вот как добиться, чтобы всё работало, — это их уже не волновало. Есть служба материально-технического обеспечения (СМТО), поэтому вы механики сами у них и добывайте запчасти, рассуждали они. Стармехи писали заявки, вторые механики бегали с ними по складам за всяким дефицитом, а дефицитом было всё и к этому дефициту относились и распылители форсунок. Иногда на борт судна эти запасные части не попадали или не доставлялись. Приходилось в рейс выходить с тем, что было на борту. И, как сами механики говорили, приходилось из говна лепить конфетку. То есть брать старые распылители и притирать их.
Поэтому я решил обучить притирке форсунок обоих фиттеров.
***
Прежде чем сделать это, я целый день на токарном станке вытачивал приспособления для притирки.
Надо было выточить пару приспособлений, в которые бы устанавливались распылители. Это у меня много времени не заняло. Я выточил их из куска тефлона, который мне случайно попался на глаза. А с держателями, которые должны удерживать хвостовик иглы форсунки, пришлось повозиться.
Когда я, склонившись над закрепленной в бабках станка бронзовой заготовкой, осторожно снимал с неё стружку, ко мне подошёл Евгенич.
— Чем занят, Михалыч? — поинтересовался он, заглядывая мне через плечо.
— Держатель для иглы делаю, — ответил я, оторвавшись от работы.
— А зачем он тебе нужен? — удивленно посмотрел на меня второй механик. — Ты чё, распылители, что ли, собрался притирать?
— Ага, — кивнул я, подтвердив его догадку.
— И кто этим будет заниматься? — забеспокоился Евгенич.
— Кто-кто? — мне не понравился его вопрос. — Я буду заниматься. Или ты хочешь это сделать?
— Зачем это тебе надо, Михалыч? — принялся отговаривать меня Евгенич. — Или тебе вообще заняться нечем? У меня тут знаешь сколько работы накопилось?! А ты хернёй всякой маешься, — недовольно возмущался Евгенич.
— А чё это ты форсунки вдруг в разряд херни перевёл? — меня тоже возмутили вопросы второго механика. — Надо будет, и тебя самого посажу форсунки притирать, — зло пообещал я ему. — Надеюсь, ты не забыл, как это делается?
— Ага, дождешься, — пробубнил, как всегда недовольный, Евгенич и отошёл от меня, чтобы не нарываться на скандал.
Больше он ко мне не подходил и не лез со своими советами, зная, что этим он только себе испортит настроение, а я от своей затеи не откажусь.
К вечеру приспособления в двух экземплярах были готовы. Мне даже самому понравилось, как я их выточил. На поверхностях держателей я даже нанес насечку, чтобы они не выскальзывали из пальцев при притирке.
Ну а наутро я вообще на целый день приобрел себе врага в лице Евгенича, когда на разводке заявил:
— Так, бросайте всю эту ерунду и будем менять форсунки.
— Какие форсунки?! — тут же взвился Евгенич. — Тут понимаешь, гидрофорный насос сдыхает, да рефкой надо заняться — что-то она тянуть перестала…
— Подождут твои насос с рефкой, — не дожидаясь окончания тирады, прервал я Евгенича. — Пока время есть на стоянке, надо главным заниматься, а не у кота яйца вылизывать.
Тут Евгенич ещё больше обиделся на меня, когда я сравнил его занятия с кошачьими гениталиями, но я, не обращая внимания на обиженный вид второго механика, взял обоих фиттеров под белы рученьки и поволок в лекалку, где у меня уже был подготовлен фронт предполагаемых работ.
— Так, ребятки, — посмотрел я на удивленных Коляна и Володю. — Будем тереть форсунки.
— Да ты что, Михалыч? — откровенно удивился Володя. — Это же заводская работа! Как мы её сделаем?
— А вот так и сделаем, — не обращая внимания на фиттера, начал я. — Смотреть на меня и делать всё так, как я сейчас буду показывать.
Я внимательно осмотрел двух здоровенных детин, которые если бы захотели, то раздавили бы меня, как букашку, но сейчас они были спокойны и от моих слов в их глазах даже засветились искорки любопытства.
— Сначала берём распылитель и промываем его в соляре.
Я взял один из приготовленных распылителей и принялся бултыхать его в бадейке с почти прозрачным дизельным топливом, которое я приготовил для работы ещё вчера. Небольшой секрет, который я скрыл от ребят, заключался в том, что я ещё вчера выбрал самый лучший распылитель из худших и немого притер на нём иглу.
Форсунка, на которую я планировал установить его, стояла тут же, зажатая в тисках, а её притираемая поверхность, которую я вчера тоже обработал, была прикрыта белым куском бельевой ветоши.
— А теперь продуваем его воздухом, — я взял шланг и продул распылитель сжатым воздухом, — и устанавливаем на базу. — Я установил распылитель в выточенное мной приспособление. — Берем иглу, закрепляем хвостовик в держатель и осматриваем её кончик лупой. — Я взял лупу и поднес её к конечному конусу иглы. — Смотрите сами. — Я предал иглу с держателем фиттерам. — Что вы там видите?
— На конусе часть блестит, а часть матовая, — констатировали ученики после осмотра иглы.
— Вот это и будет нашей задачей. Надо уменьшить матовый поясок до минимума с помощью пасты и зубочистки.
От этих слов фиттеры рассмеялись.
— Я не шучу, — серьезно посмотрел я на сияющие физиономии парней. — На нижний край матового поля зубочисткой наносим небольшие капельки пасты. Можно в трех или четырех местах, но много пасты не накладывать. — Я наложил пасту на краешек пояска иглы и показал фиттерам в лупу, куда я её наложил. — Но иглу надо сначала промыть в соляре, не лапать пальцáми и воздухом соляру не сдувать. Понятно?
Парни послушно кивнули мне разом. Было видно, что мой инструктаж их заинтересовывает всё больше и больше.
— А теперь самое важное! Иглу вставляем в распылитель и при слабеньком ударе о его корпус немного проворачиваем. — Я показал несколько раз, как это делается, и добавил: — Делать это без особой силы. Тут надо научиться рассчитать силу удара, а то просадите седло самого распылителя, и тогда уже точно его придется выкидывать.
— И сколько времени понадобится, чтобы заниматься таким долбежом? — недоверчиво поинтересовался Володя.
Колян же больше молчал и смотрел за моими руками, что и как я делаю.
— А пока распыл не будет нормальный, — так же спокойно пояснил я и сознался: — Вчера я немного пристучал иглу и притер поверхности распылителя о корпус форсунки, и сейчас я покажу, чего добился.
Я продул иглу, распылитель и форсунку воздухом и принялся собирать их вместе.
Ребята мне помогали, а когда форсунка была собрана и установлена на стенд, к ней подключили трубку с топливом.
Насосом было создано давление в магистрали — примерно такое, какое было необходимо для подрыва иглы внутри распылителя.
— Смотрите, — показал я на манометр своим ученикам, — больше давление не делаем и ждём, когда оно упадет до ста. Если это время будет больше десяти секунд, то это значит, что форсунка герметична и можно её дальше испытывать.
Я ещё раз подогнал насосом давление, близкое к давлению подрыва и посмотрел на секундомер.
— У нас двадцать секунд! — торжественно объявил я. — Теперь делаем подрыв.
Я осторожно начал добавлять давление в магистрали и из сопла полились струйки топлива.
— Этот распылитель, — констатировал я результат испытаний, — ещё не притёрт. Потому что из сопел распылителя топливо выходит струями. Струи должны быть четкими, а распыл должен идти даже с парами топлива. Звук его должен быть резким, даже с каким-то скрипом. Поэтому сейчас форсунку разбираем и вновь начинаем заниматься её притиркой.
Форсунку ребята разобрали, распылитель вынули, и я принялся его притирать, чтобы показать, как правильно это делать.
Показав на второй комплект приспособлений, я кивнул Володе:
— А ты бери, бери его и попробуй сам притереть. А там и посмотрим, как руки у тебя заточены.
На это Володя только усмехнулся, выбрал себе один из приготовленных распылителей, и мы прошли в ЦПУ.
— Так вот, ребятки, — начал я, устраиваясь за столом в ЦПУ, — в чём прелесть работы лекальщика. Ходи себе целый день, ничего не делай, а только долби его, родимого, — я кивнул на распылитель в руках Володи, — пей чай да в ЦПУ сиди в прохладе и тишине, — на что ребята весело рассмеялись.
К обеду я полностью притер распылитель, и после его испытания на стенде мы втроем установили форсунку на первый цилиндр. Форсунку с него надо было испытать, по возможности притереть и вернуть на двигатель.
Парни оказались понятливыми и «рукастыми». Каждую приготовленную форсунку они предъявляли мне, и мы вместе ставили их на двигатель. Работы заняли три дня и ребята закончили все работы за день до отхода.
После всех работ с поршнями опять началась ерунда с сердцем. Хоть работал на стоянке без напряга, равномерно без всяких перегрузок, но оно все бахало и бахало с перебоями, а иногда даже и останавливалось на пару секунд. Так бы я не обращал на него внимания — подумаешь, что-то там трепыхнулось в груди, — но когда сердце вдруг замолкало на пару секунд, то это заставляло даже озадачиться. От таких остановок иногда даже темнело в глазах, но я старался не подавать вида, что такая ерунда творится со мной. Однако Евгенич пару раз замечал, что я ни с того ни сего присаживался в ЦПУ или где-нибудь в машине и старался отдышаться, а вечером пластом валялся в каюте, поглядывая в видик.
Выгрузка закончилась, но от всех произошедших за последнее время событий и неприятностей, валящихся одна за другой, наступило какое-то отупение. Ничего не радовало меня и даже то, что сегодня произойдет отход и что-то вновь поменяется в жизни, уже не волновало.
Отход так отход, главным сейчас для меня это было то, что до конца контракта оставалось всё меньше и меньше времени. А когда он закончится, тогда уже не надо будет просыпаться с мыслью: «Что сломалось за ночь?» — и бежать исправлять поломку, а можно будет откровенно радоваться утренним солнечным лучам и рукам любимой женщины, ласкающих тебя по утрам.
А сейчас опять должен быть очередной отход.
Опять вахтенный извещает меня, что лоцман на борту и машина подготовлена к проворачиванию. Я пробно пускаю главный двигатель вначале на воздухе, а потом вперед и назад на топливе.
Опять расточительная на эпитеты речь капитана, из которой я с трудом выхватываю суть, и монотонная работа главного двигателя на малом ходу.
Опять автоматическая фиксация параметров и отдача стандартных указаний.
Создавалось впечатление, что внутри меня находятся два человека. Один спокойный, бодрый и уверенный, отдающий приказания и каждое слово которого является законом, а второй — безразличный и вялый флегматик.
Ему всё по барабану. Главное для него — это чтобы ничего не произошло, чтобы ничего не сломалось и не потревожило его, а прошло мимо, не причинив никаких неудобств. Главное желание этого второго — нестерпимое ожидание того, чтобы вся эта бодяга побыстрее закончилась и можно было свалить от всей этой суеты и зарыться куда-нибудь подальше, поглубже и ничего больше не видеть и не слышать.
Но какая бы апатия ни охватывала меня, первый «я» был главным. Он руководил всем вокруг и должен был обеспечить безопасность судна и людей.
Усилием воли я заставил своё второе «я» заткнуться и окунулся в события, которые непосредственно меня касались.
Лоцман был вскоре сдан, и капитан позвонил в ЦПУ.
— Дед, всё! Лоцман свалил и можешь минут через пять заводить свою берлагу, — бодро известил он меня.
Фильтровать насыщенную непередаваемым фольклором речь капитана я уже привык и автоматически выделял из неё самую суть.
— Понял, Николаич, — так же бодро постарался ответить я, — начинаем. Ставь телеграф на «полный», а я уже тут сам доведу главный до нужных оборотов.
— Давай-давай, — гоготнул капитан в трубку, — посмотрим, что ты там нахимичил на стоянке.
Телеграф зазвенел и его стрелка зафиксировалась на отметке «самый полный вперед».
Положив трубку телефона на аппарат, я посмотрел на Евгенича:
— Ну чё? Поехали, посмотрим, чего мы там добились, — на что тот молча пожал плечами и, подойдя к консоли управления, немного повернул маховичок управляющего воздуха на увеличение.
Двигатель, получив первую повышенную порцию топлива, заработал натужнее, а мы с Евгеничем уставились на приборы и дисплей компьютера.
Дональд с Кермаком, зная свои обязанности, сразу же выскочили из ЦПУ для осмотра работающего главного двигателя.
Постепенно, шаг за шагом Евгенич добавлял топливо.
Обороты главного постепенно повышались, турбины засвистели уже на повышенных тонах, давление продувочного воздуха в ресивере начало увеличиваться, но не так быстро, как бы того хотелось.
После очередного обхода Дональд доложил:
— Чиф, выхлопные газы приближаются к максимальным.
— Вижу, спасибо, — поблагодарил я четвёртого механика и посмотрел на Евгенича.
Тот поскреб бороду и недовольно разразился громом негодований, которых я от него никак не ожидал услышать.
Тут был упомянут весь женский род вперемешку с мужским, начиная с Евы и Адама, и закончилось всё частями тела какого-то вшивого кота, куда пошла наша десятидневная работа.
Конец второй части
