- Ну и чё, Анта? Не надоело под Вельзевула подстилаться? Имеет он тебя как хочет, зуб даю! А ты уши развесила!
Антонина и Хлоп опять ссорятся. Правда, ссорятся с комфортом: на приличной квартире, которую снимает Антонина. Пятый этаж, горячий душ, одна комната занята под мастерскую, мольберты и этюдники. В холодильнике – пицца и пиво, на столе – сигареты «Парламент»…
- Хлоп, хватит наезжать на Илью Георгиевича! – Антонина сердито мнёт в пальцах сигарету. – Надоело! Если бы не он, мы бы до сих пор в той помойке кисли!
- Ага, да здравствует Илья Георгиевич, великий благодетель и меценат! – ревнивый Хлоп оседлывает любимого конька. – Ты ещё свечку ему в церкви поставь! Так и сознайся, что спишь с этим дедом!
- Не сплю, - устало огрызается Антонина. – Но без него ничего этого бы не было – ни квартиры, ни денег, ни выставки! А ты хоть копейку за последний месяц в дом принёс? И ещё выступаешь… приживалка!
На «приживалку» Хлоп обижается сразу – он умеет закатывать красивые сцены. Демонстративно отбрасывает сигареты, скидывает толстовку, которую Тоня ему купила – и уходит из квартиры с видом оскорблённой гордости.
- Прощай, идиотка. Счастья вам с богатым старикашкой!
Железная дверь гулко бахает, в квартире становится тихо.
Антонина плачет. Она знает, что далеко Хлоп не ушёл. Возможно, бунтарь-любовник сидит где-нибудь на лесенке этажом ниже. Ждёт, когда Тонька приползёт за ним на коленках.
И так же точно Тоня знает, что спустя некоторое время пойдёт искать этого дёрганого ревнивца и извиняться перед ним. С этим ничего не поделать. Она его любит.
«Да, Лёха-Хлоп бывает редкой скотиной. Но я такая, какая есть. Без него я не могу. Не могу. Почему я такая несуразная? Сейчас докурю и пойду…»
Вся эта странная история начиналась год назад…
***
В городе Антонины есть своеобразный мини-Арбат. Там пасутся непризнанные гении и вундеркинды. Запойные художники, неприкаянные музыканты, безработные актёры. По субботам и воскресеньям Антонина тоже выходила на людный «пятачок», без особой надежды развешивала на оградной решётке свои картины, курила, пила пиво, болтала с соседями. Короче, тусовалась.
На пятаке было весело, хотя народ мало что покупал. Иногда к Тоне присоединялся сожитель Хлоп. На двоих они снимали убогую конуру на окраине, после того как Тоня ушла от пьющей матери и отчима.
Хлоп был парень непутёвый, разболтанный, но прикольный. Ему был двадцать один год, Тоне – девятнадцать, они спали вместе уже около года. Энергичный Хлоп брался за всё подряд: халтурил в автосервисе, аскал с гитарой по электричкам, бегал в курьерской службе, но нигде подолгу не задерживался. Немного рисовал, чуть-чуть гравировал, кое-что лепил… Грозился то написать великую панк-оперу, то создать некую «революционную скульптуру», то ещё как-то прогреметь на весь мир… однако, пока парочке приходилось довольствоваться малым.
Седого высокого мужчину на стихийном Арбате Антонина видела уже не впервые. Он часто бродил по рядам, с кем-то останавливался, разговаривал, пожимал руки. Похоже, в местной богеме он был своим человеком.
Перед картинами Антонины он тоже останавливался. Рассматривал её авангардную живопись, мазки-точки-кружочки. Читал подпись автора: «Поморцева Антонина». А в тот день он с ней заговорил:
- Где-то учились?
- В художке, - ответила Антонина. – Но не до конца. Пришлось уйти по семейным обстоятельствам.
На самом деле в художке она проучилась всего полгода. Успела проскакать по верхушкам, немного понять основы композиции, технику письма – и разочаровалась. Учёба оказалась нудной, неинтересной. А весёлый пофигист Хлоп наук вообще не признавал, утверждая, что все озарения приходят свыше.
Седой посетитель рассматривал центральную картину. Она называлась «Кубическая осень». Антонине тоже казалось, что «осень» удалась ей лучше остальных. Вкус у мужика определённо имеется. Возможно, он и сам рисует?
- Работаете только пастелью и акварелью? – спросил он.
- Я чем угодно умею! – не без хвастовства отозвалась Тоня. – И графику, и масло, и эмаль… но сейчас всё дорого. Выбросишь деньги на хорошие краски – а смысл? В мастерской им пылиться? Сейчас даже акварельки плохо берут.
- Я возьму у вас «Осень», - сказал седой. – Обязательно наличные или можно по карте?
- Можно по карте, - сказала Тоня. – Живописью сыт не будешь. Я так-то в «Бургере» на хлеб насущный зарабатываю. Столы протираю, на кассе стою. Там зарплатные карты выдают. Пишите номер…
- Сколько за неё хотите?
- Ну-у-у… - в отличие от бойкого Хлопа Антонина не умела торговаться. – Если заплатите пятьсот рублей – и на том спасибо… тут одних расходных материалов рублей на двести пятьдесят. Но с учётом того, что «осень» - одна из моих любимых… может, добавите чуть-чуть?
Незнакомец перевёл ей пять тысяч рублей, забрал полотно и ушёл. Увидев эту бешеную сумму, Антонина едва не запрыгала от счастья. Пять тысяч как с куста за простую акварельку!
- Видать, что-то в тебе есть, Тонька, – сказал соседний художник, пожилой Поликарпов. – Ты поняла, кто это был? Это же Вельский! Знаток! И к тому же со связями.
Фамилия Вельского молоденькой Антонине ни о чём не говорила. Зато Тоня знала верную рыночную примету: если день начался с удачной продажи, то выручке – быть!
Примета себя оправдала. После Ильи Вельского в тот день у неё купили ещё две картины. Домой к Хлопу Антонина вернулась почти богачкой.
***
Илья Георгиевич Вельский (теперь Тоня знала, как его зовут) начал чаще наведываться к ней на мини-Арбат. Рассматривал свежие и старые работы, что-то хвалил, что-то мягко критиковал и намекал, что надо Антонине всё-таки закончить художественное образование и плотнее засесть за настоящую, не уличную живопись. Мол, есть в ней божья искра.
Насчёт искры Антонина не сомневалась. Даже придирчивый любовник Хлоп заявлял, что некоторые её вещи гениальны. Похвалу Тоня любила. Плох тот художник, который считает себя бездарью. Но чтобы посвятить жизнь искусству – тут за спиной нужен как минимум круто зарабатывающий муж. Или денежный дружок. Или оба сразу.
- За совет благодарю! – смеялась Антонина. – А кормить меня кто будет, пока я учусь и за мольбертом торчу? Айвазовский, что ли?
- Думаю, это решаемо, - говорил Илья Георгиевич. – Не буду скромничать: у меня есть кое-какие возможности. Я не могу помочь всем художникам города. Но одному – могу. Например, вам.
Антонина давно заметила, что Вельский не бедствует. Он не выставлял свою состоятельность напоказ, но ездил на почти новой «тойоте», носил дизайнерские шмотки и золотой перстень на пальце. Как-то Илья Георгиевич обмолвился, что имеет пакет акций в металлургическом производстве, поэтому может себе позволить небольшую благотворительность.
- Но я не одна! – вспомнила Антонина. – У меня есть Хлоп!
- Хлоп?
- Да. Лёха Хохлов. Он мой любимый человек… и сожитель. Я его не брошу.
Тоня сознательно шла на этот шаг. Она подозревала, что Вельский намечает взять её в любовницы (иначе зачем ему подбирать с улицы девчонку?). Да не на ту напал. Какой бы балдой ни был Хлоп – бросать его ради спонсора Антонина не собиралась.
И поняла, что сейчас их проект рухнет, не начавшись.
(окончание - здесь)
(использованы иллюстрации из открытого доступа)
Мира и добра всем, кто зашёл на канал «Чо сразу я-то?» Отдельное спасибо тем, кто подписался на нас. Здесь для вас – только авторские работы из первых рук. Без баянов и плагиата.