(окончание. Начало - здесь)
- У меня есть любимый человек… и сожитель, - сказала Антонина Вельскому. – Я верна ему. Я такая, какая есть.
К существованию у Тони сожителя Илья Георгиевич отнёсся спокойно.
- Ради бога, - сказал он. – Хлоп – так Хлоп. Подыщите себе квартиру, где можно спокойно отдыхать и работать. А я пробью по своим каналам реализацию ваших картин. Некоторые вещи запустим на сайты живописи, дадим рекламу… чем чёрт не шутит.
Лёха Хлоп невзлюбил Вельского с первого взгляда. Он прозвал его Вельзевулом, изводил Тоню ревностью и задирался как мог.
- На подачки жить? В зависимость впадать? Анта, говори по чесноку: чем с ним расплачиваться будешь? Кажется, я знаю чем, тут выбор невелик… Славная пара! Тебе двадцать, ему – сто двадцать! Ха-ха-ха! Вы уже были в коечке или только готовитесь?
Они заехали на новую съёмную квартиру с мастерской и полным холодильником пива. Антонина писала картины, ревела, сидела на таблетках, скандалила. Хлоп уходил, она просила прощения и он возвращался. Но благодаря Вельскому дело потихоньку раскрутилось.
Картины Антонины стали покупать. Сама она в этот бизнес не вмешивалась. Покупателей отыскивал Илья Георгиевич. Он вёл сайт, деловую переписку с неизвестными Тоне ценителями… и иногда в телефоне Тони вспыхивало извещение:
«На ваш счёт поступило десять тысяч… двадцать тысяч… двадцать пять тысяч…»
Ниже шло пояснение от Вельского:
«Тонечка, это за «Сутулый разрез»! А это – за «Аннулированный день»! Поздравляю. Извини, дороже продать не получилось».
Какие там «дороже»? Антонина и о таких деньгах мечтать не смела. Она обновила гардероб, купила приличные краски, холсты и кисти, заплатила за квартиру за полгода вперёд и могла себе позволить сводить Хлопа в нормальный кабак, хоть он и дулся, и на все корки клял «старого спонсора-извращенца».
К осени Илья Георгиевич выхлопотал Антонине зал под персональную выставку. Тонины картины раскупались. Слава приближалась. О Поморцевой написали в местной газете под рубрикой «новые имена». Знаменитый репортёр Уколов, известный своим острым языком, заядлый театрал и спец по искусству, вдруг отставил язвительный тон и сдержанно похвалил выставку многообещающей юной художницы Антонины Поморцевой.
Для Тони статья стала праздником – едва ли не важнее персональной выставки. Художники Арбата знали, что журналист Уколов – мужик желчный, но авторитетный и слов на ветер не бросает.
Наедине с Тоней Вельский вёл себя корректно. Рук не распускал, постельных намёков не делал. Почему он взялся за её опеку? Иногда они гуляли вместе, обсуждая рабочие вопросы. Антонина спрашивала напрямик:
- Илья Георгиевич, зачем вы мне помогаете? Неужели из чистой любви к искусству?
- Я уже сказал в самом начале, - пожимал плечами Вельский. – Возможно, Тоня, ты похожа на мою дочь… которой у меня никогда не было. У меня только два сына. Или ты похожа на девушку, которую я знал в молодости? Ускользает, не вспомнить. Да и не важно, суть в другом. Я не могу помочь всем художникам города. Но одному – могу.
***
И вот год спустя Хлоп и Антонина в очередной раз рассорились в пух и прах.
- Ну и чё, Анта? Не надоело под Вельзевула подстилаться? Имеет он тебя как хочет, зуб даю! А ты уши развесила!
Хлоп сидел на лестнице, дулся на «приживалку». Антонина пришла к нему с повинной головой. Конечно, они опять помирились.
- Тонька, я базаром не кидаюсь, - горячился Лёха. – Я ведь за тебя беспокоюсь. Ты пашешь по уши в краске, ночей не спишь, а за сколько Вельзевул заматывает твои полотна? Ты ни сном ни духом! К твоему сведению, посредники гребут за услуги до пятидесяти процентов! Посчитай, сколько он себе в карман с каждой картины кладёт!
Антонина догадывалась, что бесплатно сегодня никто не работает. Но конфликтовать с меценатом Вельским было неловко.
- Пусть он забирает свою половину, Лёша, - говорила она. – Зато я только рисую, а он остальное делает! Покупателей находит, рекламу даёт, договаривается…
- А я тебе на что? – снова взъелся ревнивый Хлоп. – Я и сам за агента могу! И договориться, и хайпануть! У меня знакомств не меньше, чем у твоего Илюши! И все бабки останутся нам!
Оттолкнул Антонину, вскочил, отряхнул штаны.
- Моё последнее слово: хватит ублажать чужого дядю! Скажи ему «мерси», дальше мы сами справимся. Расходись с ним, Анта!... или я всё-таки решу, что вы с ним снюхались.
Досада Хлопа постепенно передалась Антонине. В последнее время она слегка «зазвездила», ощутила себя самодостаточной, крепкой художницей, а не мелкой пигалицей с мини-Арбата, продающей акварельки по пятьсот рублей. У неё выставка! Про неё в газетах пишут! Её картины покупают за десятки тысяч!
И на ссоры с Лёхой у неё больше не было сил.
***
- Илья Георгиевич. Спасибо за всё, что вы для меня сделали, но извините… я ухожу от вас.
Вельский не удивился.
- Я в курсе. Мне уже звонил ваш друг Алексей… и, надо сказать, в выражениях не стеснялся. Очень жаль, Тоня. Я надеялся, вы всё-таки вернётесь в художественное училище, будете учиться и расти.
- Мало ли на что вы надеялись! – Тоня дерзко тряхнула чёлкой. – Я такая, какая есть!
И тут Вельский сказал:
- Глупое выражение, Антонина. Свинья тоже такая, какая есть. Но от этого, увы, не перестаёт быть свиньёй...
***
А после этого всё как-то посыпалось само собой. Позвонили из галереи, спросили – будет ли Антонина Поморцева продлевать аренду выставки? Когда Тоня узнала, во сколько обходится один день аренды зала – она чуть не сползла на пол.
У неё были отложены накопления, которые пока не растряс Хлоп, но выставку было не потянуть. Взяв машину, они вывезли коллекцию из галереи. Теперь картины валялись по всему дому, словно осенние листья или обломки корабля. Они казались выцветшими, ненужными, совершенно негодными к тому, чтобы на них смотрели.
Как и ожидалось, продавца из Хлопа не вышло. Он стучал себя в грудь кулаком, пыжился, что-то обещал, но не смог реализовать ни одного Тониного полотна. В конце концов Хлоп заявил, что Вельский нарочно строит им козни и отбивает клиентуру, разобиделся на весь свет и ушёл в себя.
Антонина металась по городу, ища любую возможность для сбыта своих работ. Она даже позвонила журналисту Уколову, писавшему о ней добрую статью. Здесь Поморцеву ждал ещё один удар.
- Тебе прямо сказать? – спросил Уколов. – Тоня, в реальности ты жуткая посредственность. Обычная серая посредственность. Ту статью я написал исключительно из уважения и по личной просьбе Ильи. Прощай.
***
После смерти Вельского у него в доме нашли все картины, которые покупали у Антонины подставные люди. А ещё нашли записку:
«Я не могу помочь всем художникам города. Но одному мог… бы».
(использованы иллюстрации из открытого доступа)
Мира и добра всем, кто зашёл на канал «Чо сразу я-то?» Отдельное спасибо тем, кто подписался на нас. Здесь для вас – только авторские работы из первых рук. Без баянов и плагиата.