Глава 99
Я только успеваю вернуться с обеда, как мимо меня проносится каталка в окружении сотрудников отделения и бригады «Скорой помощи».
– Что случилось? – спрашиваю удивлённо, заметив на каталке (или мне так лишь показалось?) знакомое лицо.
– Лариса Хворова, 18 лет, желудочное кровотечение, – слышу в ответ. – Пульс 115, введён литр физраствора.
– Я же её знаю, – бормочу и спешу за коллегами.
Несчастная девушка очень бледна. Домашнее платье забрызгано бурыми полузасохшими пятнами.
– Общий анализ и группу крови. Совместить четыре единицы, – распоряжается Елена Севастьянова.
– Возможно, это от рвоты, – сообщаю ей, читая карточку пациентки. Я не успела за ней углядеть: девушка, полежав немного в палате и решив, что с ней всё уже хорошо, по-тихому удрала из клиники. И вот результат. А моё предположение, сделанное ещё вчера, подтвердилось анализами: у Ларисы булимия.
Сообщаю об этом Елене.
– Её не положили в психиатрию? – спрашивает она.
Что ей ответить? Мы не успели в своей извечной запарке, пациентка убежала. Всё в одну кучу, и таких случаев – не перечесть!
– Мне страшно… Я умру… – плачет девушка.
– Нет, ты поправишься, – говорю ей.
– Неудивительно, что вернулась, – замечает Севастьянова. – Ещё литр физраствора. Кто её принимал?
– Я.
Елена бросает на меня короткий взгляд.
– Значит, мы за вас расхлёбываем, – говорит очень тихо, но с таким расчётом, чтобы я услышала. Мне бы возмутиться, поставить её на место, только… Зачем? Она же права. С правдой спорить глупо.
Севастьянова делает пальпацию живота. Лариса водит по потолку испуганными глазами.
Мы стабилизируем больную, я подписываю документ, чтобы перевести девушку в терапию, а сама думаю о том, что вчера надо было это сделать. Укоряю себя за это вслух, но Севастьянова, которая сама же выдала критику в мой адрес, неожиданно говорит:
– Эллина Родионовна, простите. В прошлый раз, судя по карточке, пациентка была сохранна. Так что вы не могли предвидеть, что с ней случится сегодня.
– Надо быть дальновиднее, – отвечаю я.
– Врачи не могут всё предвидеть, вы же сами знаете. Кто-то должен подстраховать.
– У нас приёмное отделение, а не поликлиника, – протягиваю ей подписанный документ.
Что ж, булимия лечится, хотя девушка изрядно попортила себе пищеварительную систему. Хотя бы это может служить для меня успокаивающим фактором. И сразу на ум приходит Борис. Господи, я же совершенно про него забыла! А он, бедолага, по-прежнему лежит в отделении функциональной диагностики? Или где вообще? Я спешу в регистратуру и звоню Алевтине Сергеевне Самохиной, чтобы узнать судьбу больного по фамилии… Тут же шлёпаю себя по лбу.
Как можно быть такой глупой?! Даже фамилию его не помню!
Но Самохина уже ответила, и я ощущаю себя отвратительно, пытаясь выкрутиться. Говорю, что пару дней назад к ним отправляли пациента по имени Борис. Хорошо, у Алевтины Сергеевны отменная память, и она сразу выдаёт:
– Да, конечно же, помню. Борис Симонов. У него диагностирована пилоцитарная астроцитома, доброкачественная. Показано хирургическое вмешательство.
Я поднимаю голову к небу и мысленно произношу: «Спасибо, Господи!» Потом благодарю Самохину и спешу в свой кабинет, чтобы немедленно позвонить Борису. Но вспоминаю, что договорилась со Швыдким передать ему результаты биопсии, чтобы потом он смог оперировать. Набираю его номер, но Осип Маркович трубку не берёт. Видимо, на очередном мероприятии. Тогда отправляю данные по электронной почте с пометкой «срочно».
Дальше возвращаюсь к Борису.
– Добрый день, Элли. Ты снова про меня забыла? – смеётся он в трубку.
– Добрый. Прости, пожалуйста. Была запарка на работе. Скажи, ты почему ушёл? Тебе надо было оставаться у нас в клинике.
– Извини, конечно, – голос Бориса становится серьёзным и печальным одновременно. – Но зачем мне у вас оставаться? Считать дни до смерти? Мне сказали, что у меня опухоль мозга. С этим долго не живут. Сколько мне осталось? Месяц, два? Максимум год, наверное. Так я всё это время лучше буду работать, насколько смогу, а потом… посмотрим.
– Боря, ну честное слово! – у меня дыхание перехватывает. – Вы, мужчины, как малые дети! Чуть болезнь, едва немного температура поднялась, как уже стонете и готовитесь встретить смерть. Тебе разве не пояснили, какого вида у тебя опухоль?
– Мне сказали, что нужна консультация онколога, но я ушёл, – говорит он.
Закатываю глаза и качаю головой.
– В общем, так, Борис Симонов…
– Ты запомнила мою фамилию.
– Не ёрничай, пожалуйста.
– Прости.
– Завтра утром ты приходишь в моё отделение. Я организую тебе встречу с онкологом и лучшим нейрохирургом в нашем городе, а может и во всей стране. В десять утра. И попробуй только не явиться. Приеду на «Скорой» и заберу прямо из кабинета. А твоим подчинённым скажу, что у тебя… в общем, придумаю что-то очень страшное. После такого, поверь, они сами тебя на руках к нам вынесут.
– Не думал, что ты такая кровожадная, – смеётся Борис.
– Я всего лишь хочу тебе помочь. До завтра, – и кладу трубку, потому что сижу и улыбаюсь, готовая рассмеяться. Источник моего счастья в том, что заболевание, диагностированное у Бориса, в подавляющем большинстве случаев полностью излечивается.
Раздаётся стук в дверь, входит молодой мужчина, и с первого взгляда не могу понять, кто это. Но стоит присмотреться, как ахаю, всплеснув руками: Денис Круглов, наш ординатор! Похудел, постройнел, хорошо одет, а самое главное – это причёска. Никакой дурацкой чёлки, вполне модная стрижка. Оказывается, коллега мой довольно симпатичный, чего прежде не замечала.
– Здравствуйте, Эллина Родионовна, – говорит он с улыбкой. – Можно?
– Здравствуй! Проходи, конечно! Подожди, а ты разве не должен ещё недельку пробыть на больничном?
– Да, но устал дома лежать. Хочу поскорее вернуться на работу. Можно?
– Если считаешь себя в силах, то с удовольствием! Руки нам всегда нужна. Только ещё две недели без ночных смен, хорошо? Тебе переутомляться пока не следует.
– Спасибо! Спасибо большое! – радостно отвечает Денис и исчезает за дверью.
Вот. Ещё одна хорошая новость за сегодня! И несмотря даже на хмурую питерскую погоду, когда дождь перемежается мокрым снегом, из-за чего на улицах жидкая ледяно-снежная каша вперемешку с грязью. И пока сюда ехала, машину занесло пару раз на асфальте, который не успели посыпать. Теперь это уже неважно.
Иду на обход, попутно беру пациента.
– Первое, что я сделаю, это избавлюсь от двухэтажной кровати, – говорит женщина лет тридцати мальчику, у которого левая рука в гипсе. – И даже не смей со мной спорить!
– Он для этого слишком умён, правда, Ваня? – спрашиваю ребёнка. Тот хитро мне подмигивает.
– Гениальная идея моего мужа. У него в детстве было шесть братьев, и стояли такие же кровати. Он ни разу не упал сам, но его сталкивали, – рассказывает мама мальчика. – Теперь он вспомнил и решил, что нашему сыну будет классно спать на такой же. Хотя он у нас один. ну… пока один, – и женщина широко улыбается.
Я сообщаю ей, что сейчас придёт медсестра с направлением к ортопеду, прошу мальчика пока не забираться высоко, ухожу. Все бы случаи были такими лёгкими! Пациент поступил, ему сделали снимку, наложили гипс, сделали укол обезболивающего, выписали лекарства и отпустили домой. Никаких тебе осложнений, операций и тому подобного.
Надо было по дереву постучать, поскольку буквально через десять минут:
– Мужчина, 41 год, влетел на мотоцикле в грузовик. Был в шлеме. Закрытая травма грудной клетки и живота. давление 110 на 70, пульс 110. В вену войти не удалось.
– Общий крови, основную биохимию, группу крови, совместить четыре единицы, передвижной рентген, сделать снимок шеи.
МОЙ ЛЮБОВНО-ДЕТЕКТИВНЫЙ РОМАН "ПОДЖИГАТЕЛЬ" – рекомендую к прочтению! Бесплатно!
Делаю пальпацию.
– Ой…
– Болезненность в правом подреберье. Делаем компьютер живота с контрастом.
– Не могу попасть в вену…
– Я попала… Чёрт! Мимо…
Это переговариваются медсёстры.
– В прошлый раз пришлось колоть в центральную вену, – сообщает больной.
– Набор для центрального катетера, – распоряжаюсь.
Больного удаётся стабилизировать, отправляем в хирургию – есть подозрение на разрыв селезёнки. Про себя же думаю: как хорошо, что у меня девочка, а не мальчик! По крайней мере, когда вырастет, не придётся ему запрещать ездить на мотоцикле. Сколько я здесь видела пострадавших в ДТП! Автомобилистам, на мой взгляд, везёт гораздо чаще.
Иду по коридору, Денис навстречу. Надевает перчатки
– Что у тебя?
– Абсцесс. Надо вскрыть и дренировать, – говорит он беззаботно.
Мне становится интересно. Иду за ним в палату. Там на койке лежит на животе мужчина лет сорока. Невольно улыбаюсь: его мягкое место обнажено, над ним висит лампа.
– Довольно глубокий абсцесс, – замечаю вслух.
– В этом баре все сиденья гнилые, – поясняет пациент. – Гвозди так и торчат.
Денис берёт шприц.
– О-о-о… – стонет мужчина. – Как больно…
Принюхиваюсь. Видимо, решил выпить для смелости перед приходом сюда.
– В следующий раз, когда сядете на гвоздь, приходите быстрее, – говорит Денис. – И трезвым.
Вижу, как у ординатора всё хорошо получается, оставляю его с пациентом.
Спокойствие отделения резко прерывается воем сирен. Мне сообщают, что полицейские гнались за преступником, тот не справился с управлением и врезался в школьный автобус, вёзший детей с экскурсии.
– Кто это и куда его повезли? – ко мне подлетает встревоженная бледная женщина около 50-ти лет. Она указывает рукой на лифт, в котором только что отправили в хирургическое отделение пациента.
– Не знаю, – отвечаю.
– Вы видели Мишу? – звучит новый вопрос. – Он встал со своего места, чтобы показать Кате что-то в телефоне, я говорила ему, чтобы сел обратно…
– Простите, а вы кто?
– Маргарита Дмитриевна, я учительница. Я должна знать, где каждый из моих детей, – она загибает пальцы, считая, – как он пострадал, кто лечащий врач. Я отвечаю за них!
– У вас есть телефоны родителей?
– В школе.
– Позвоните туда и узнайте.
Вот и кончилось спокойное время.
– Я просила вас прислать трёх тяжёлых, а вы привезли десять, – говорит кому-то в трубку наша новый администратор Дина Хворова. Подмечаю про себя, что она молодец, довольно быстро вошла в курс дела.
– Сообщите всем, что больше никого не принимаем, пока с поступившими не разберёмся, – говорю ей и подключаюсь к спасению маленьких пациентов.
