Каким я вижу различие между проекцией и проективной идентификацией?
Предположим, я говорю кому-то: «в тебе полно гнева и агрессии, я не хочу с тобой общаться!» и ухожу. Проекция – я не переношу что-то в себе, проецирую это в другого человека, отношусь к нему как к носителю этого, а к себе, соответственно, как к человеку, у которого этого нет (я освобождена). И, говоря, что не буду с ним, ухожу, так сказать, восвояси.
Проективная идентификация в моём понимании отличается тем, что в ней как раз «не ухожу». Я проецирую невозможные для меня части себя внутрь другого человека и дальше, что важно, я не отстраняюсь с уверенностью, что этого у меня нет, а начинаю взаимодействовать с этим человеком, носителем того, что я в него «засунула» в своей фантазии. Получается, что отношения не прерываются, мы далее взаимодействуем, более того, я осуществляю специфический контроль за человеком, как за носителем своих частей.
Пример. Я уверена, что я добрый, светлый человек, готовый бороться за справедливость и мечтаю, чтобы мир стал лучше. Во мне нет абсолютно никакой агрессии и ненависти, но есть люди, которые желают другим зла, завидуют и вообще они неправильно устроены. Я описала проекцию. Я взяла свои гнев, агрессию и желание уничтожить и проецирую в других со словами «вон там враги, не общаемся с ними!»
Но как только я думаю, что я возьмусь этот мир очищать от плохих людей, пытаясь с ними воевать, договариваться, переделывать, в общем, быть с ними в отношениях – я создаю поле проективной идентификации. То есть я вижу подозрительное поведение других, предполагаю наличие у них агрессивных импульсов и думаю, что их нужно уничтожить. Но уничтожаю я их не потому, что я агрессивная, а потому, что я спасаю мир.
Все наши отношения там, где есть проективная идентификация, это отношения совершенно фантазийные, с фантазийными фигурами. Мы проецируем не в человека (невозможно взять и что-то засунуть вот так в другого), а в фантазию о нём, в его образ, созданный в нашей психике. То есть клиент, сидящий передо мной, видит не меня, а образ меня и воспроизводит в кабинете те или иные формы отношений из его прошлого опыта.
Я, будучи аналитиком, могу что-то испытывать, переживать в ситуации аналитического пространства, это может быть следствием столкновения с опытом, который не понятен ни анализанту, ни мне и он не является моим опытом. Мы считаем, что именно это – проективная идентификация.
Так, однажды, на встрече с моим клиентом я озвучила ему, что не получила оплату за последнюю сессию (ранее задержек не было). Мы встречаемся в скайп, он лежит на кушетке, не имея возможности видеть меня. Я же его вижу. Так вот, когда он услышал о неоплате, то подскочил, покраснел, стал сбивчиво оправдываться, разнервничался. Взрослый мужчина вёл себя как очень испуганный ребёнок. Стал оправдываться и нападать на меня, говоря, что это у меня что-то не так с картой. Раньше я бы ждала, пока он успокоится, а потом поинтересовалась бы тем, что он думает о причине забывания. Но я этого не сделала.
Вместо этого я решила применить концепцию «Здесь и теперь». Наблюдая за тем, что происходит с клиентом в связи с моим сообщением о неоплате, я увидела очень сильную тревогу, граничащую со страхом и, не затягивая, дала интерпретацию: «Похоже то, что Вы забыли оплатить нашу встречу, в Вашей фантазии вызвало переживание о том, что это может подорвать наши взаимоотношения и я Вас больше не люблю».
Таким образом, я осталась в контакте с клиентом во время его переживания, не разрушилась, не стала агрессивной в ответ. Я вернула ему символизацию. Всё, что произошло, было разыгрыванием бессознательной фантазии клиента с привычной ему формой реагирования на происходящее. Я наблюдала за клиентом и понимала, что я сделала нечто такое, что свойственно герою его фантазии, что я проделала что-то из его жизни, из его отношений с близкими, словно предъявив ему претензию. Но я как будто не доделала это нечто. Внутри меня возникло желание отчитать его, пристыдить, а это не свойственно мне. Очень чётко я отследила в себе этот момент.
В результате клиент смог дистанцироваться от своего переживания и, чувствуя безопасность, стал говорить со мной размышляя о том, что с ним происходит. Он, кстати, впервые пришёл к умозаключению, что он вынужден «заслуживать любовь», что это свойственная ему стратегия. Честно говоря, я не ожидала, что одна интерпретация так продвинет нас. Я очень рада, что в моём арсенале появился такой замечательный инструмент!
Другой пример. Я наблюдаю, как один мой знакомый, мужчина средних лет, еле дождался пока подрос сын и начал водить его в спортивную секцию, где мальчиков учат каратэ. Теперь же этот папа не упускает возможности прикрикнуть на сына, сообщая ему, что он «слабак, нытик, нюня». В моей фантазии передо мной взрослый мужчина, который чувствует себя слабаком и неудачником, хотя и отлично научился компенсировать это в бизнесе, но внутри у него есть ощущение, словно он испуганный мальчик. И критикующие покрикивания на самом деле обращены не на сына, а на себя. Мне видится, что в этом случае проективная идентификация используется для защитной цели, когда самость избавляется от нежелательных частей. То есть свои неудачи, несостоятельность проецируются в ребёнка и, с одной стороны, родитель ждёт, что ребёнок это переналадит, а с другой, относится к ребёнку как носителю нежелательной части себя.
Попытки понять, узнать другого человека и как-то эмпатично встроиться в отношения тоже связаны с проективной идентификацией.
Однажды я стала свидетельницей проективной идентификации, приведшей к выражению негатива. На экзамене, который по стечению обстоятельств принимала незнакомая со студентами преподаватель, одной девушке достался билет, содержащий неведомый ей материал. Отвечая, она путалась и терялась, было заметно, что она «плавает». Экзаменатор, следует отметить, что это была симпатичная женщина около двадцати пяти лет, начала задавать наводящие вопросы. Она спрашивала, а студентка не отвечала. Вопросы скатывались до уровня самых простых, было явно заметно, что преподаватель старается «вытащить» девушку, но та молчала. И вдруг, экзаменуемая стала кричать и обвинять преподавателя в предвзятости, говорить, что «её топят из-за зависти к молодости и красоте» и что она «сразу поняла, что экзамен будет нечестным в связи с особой стервозностью экзаменатора». Все, кто невольно стал участником происходящего, были изумлены таким развитием событий. Негативный перенос и дальнейшее взаимодействие с экзаменатором будучи уверенной в том, что преподаватель «стерва» привели к тому, что девушка получила подтверждение своего ожидания и неудовлетворительную оценку.
Разумеется, что механизм проективной идентификации не планируется заранее и не контролируется нами. На месте этой студентки могла оказаться другая, которая, пытаясь установить коммуникацию, поместила бы часть себя в преподавателя и имела бы возможность разговаривать с человеком, представляя, чем положительным он обладает. Например, она могла бы сказать: «Ой, пожалуйста, прошу вас понять меня как молодая женщина другую молодую. Я была слишком увлечена внезапным романом, знаете, как гуляется в первые дни счастья до самого утра… Было совсем не до учёбы…»
Возможно, преподаватель имеет дела поважнее, чем ночные прогулки, и вообще никогда не позволяет себе подобные вещи, но шансы получить в зачётку «удовлетворительно» у второй студентки гораздо выше.
За проективной идентификацией следует другой этап отношений. Предположим, есть два человека. Один спроецировал в другого нечто и тут возникает вопрос: что будет делать другой? То есть станет ли он интроецировать, станет ли вести себя как носитель этого «нечто»?
Проективная идентификация может быть независима от человека, и тогда возникает ощущение, что говорят сейчас не со мной, а словно с моей оболочкой. Одна знакомая рассказывала с возмущением, что её будущий муж, когда делал ей предложение (на пятый день знакомства), сказал, что готовить ей не придётся, он наймёт помощницу. Он, зная, что его избранница успешна в бизнесе и много работает, решил в своей фантазии, что она не умеет готовить. Она же считает кухню своим «местом силы» и с удовольствием кормит всех и всегда. Женщина не стала интроецирующим объектом.
Раньше я не задумывалась, что вся наша жизнь состоит из проективных идентификаций, сейчас же я стала смотреть на привычные вещи по-другому и не перестаю удивляться.
Сплошь и рядом во вне проецируется Сверх-Я. Мы, бывает, внутрь другого, например, помещаем запреты и ограничения. Мы ждём, что государство наладит нашу жизнь упорядочивая нас и ограничивая законом, призывая нас к порядку. Такая же история с религией.
В проективной идентификации мы находим специфические объекты, и, если мы находим объект так, что он прекрасно принимает проецируемое нами в него, то мы получаем патологически-крепкую пару, например, садист-мазохист.
Мы наделяем других всемогуществом и конструируем ролевые ожидания. Ведь отщеплённые части, помещённые в другого, позволяют и коммуницировать и контролировать и самому избавляться от разных переживаний. Мы можем выстраивать такие отношения, где, например, человек будет не просто носить внутри себя части меня, отщеплённые в моих фантазиях, надеждах, ожиданиях, он ещё будет с ними что-то делать, чтобы мне было легче. Безусловно, интроецирующий человек может оказываться в затруднительной позиции, но, я думаю, что в целом проективная идентификация, когда она не патологическая – облегчает жизнь.
С уважением, Татьяна Джепа
Автор: Татьяна Джепа
Психолог
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru
