Аннушка. Глава 25.
Охолонувшая после ссоры с матерью Настя с тоской рассматривала бревенчатую стену дома, где хозяйственный паук сплел небольшую паутинку, собирая в неё мошек. Именно мошкой, запутавшейся в липкой паутине, она себя сейчас ощущала. Девушка вовсе не хотела замуж, тем более за Васю, которого она любила, но как брата, не более.
Нравились ей парни решительные, из тех, кто мог в охапку да в телегу, прочь от всех и не слушая никого, а Вася был мямлей, таких в Елошном называли беспелюхами, прежде чем принять решение он долго думал, а его размышления о жизни сводили её с ума. И вот вроде вырос он в селе и умеет многое, но нет в нём деревенской закваски, стержня, всё бекает да мекает. Девушка вздохнула, эх, заварилась каша, вовек не расхлебать.
-Хорош вздыхать- оборвала её размышления всё понимающая Анна,-вижу не люб тебе Вася, да и я тебя его женой не вижу,-сказала она, вымешивая опару в деревянной опарнице,-а всё твой поперёшный характер! Тут я не тебе не помощница, сама заварила, тебе и хлебать! Васька в стайку пошёл, травы коровушке дать, шла бы, и ты к нему, чем здесь вздыхать, всё ж выросли вместе, в лоб не подаст! Настя нехотя встала, страшась предстоящего разговора, но она была бы не она, если б не стало по её, решительно тряхнула она своими короткими волосами и пошла искать брата.
Тот, счастливый, от того, что стал внезапно женихом, напевая носил навильники свеженакошенной травы в стайку. Как только разрешили семья сразу завела коровушку, поросят, да пару овец на шерсть. Во дворе рылись в пыли куры, а в небольших клетках хрумкали травой кролики, а в саду стояли ульи с пчелами. И хотя живых денег в колхозе они не видели, работали за трудодни, оплачиваемые после уборки зерном, жизнь постепенно налаживалась и в клубе начали проводить танцы.
-Вася,-окликнула его Настя, вставшая в проеме двери, преграждая ему путь,-нам надо поговорить!
-Говори, коли не шутишь,-с улыбкой сказал он, -оглаживая корову по бокам.
-Свадьбы не будет! -выпалила девушка и продолжила быстро, опасаясь, что он её перебьёт:
-Ты пойми, я к тебе как к брату отношусь и люблю точно также, по-братски! Ну какая я тебе жена? Я вот волосы остригла и вообще я на курсы записалась, трактористок, буду в масле приходить и керосином пахнуть –жалобно сказала она, не зная, что ещё добавить такого, чтобы у собеседника исчезло желание брать её в жёны.
-Вот значит, как, рылом я не вышел, не подхожу тебе, да? –на обиженного Васю невозможно было смотреть без слёз. Она и не смотрела, пялила глаза на стену, лишь бы не видеть его выражение лица.
-Ну зачем ты так? –девушка не выдержала и подошла к нему поближе, -ты очень хороший, просто у каждой пуговицы должна быть своя петелька, понимаешь? Большая пуговка в маленькую петельку не пройдёт, а маленькая из большой петельки выпадет. Обрати внимание на Лизу, она давно по тебе сохнет, вы с детства знакомы и точно подходите друг другу-примирительно сказала она, беря его за руку.
-Без сопливых в бане скользко, без твоих советов обойдусь! -рубанул в ответ Вася, вырвав ладонь из её рук и отодвинув плечом Настю в сторону вышел из конюшни.
Анна нашла его в огороде, в меже, разделяющей участки земли. Вася лежал на спине, подложив руки под голову смотрел в быстро темнеющее небо. Тонко звенели комары, кружась над ним, в селе брехали, переговариваясь собаки, в стайке шумно жевала траву корова, вошкались, укладываясь спать куры на насесте.
-Ты бы поел, сынок- тихо сказала она, присаживаясь рядом с ним.
-Уеду я из Елошного, мама! –ответил ей Вася и резко поднялся с земли, сев.
-В город подамся или на стройку какую, что мне здесь делать теперь?
-Как скажешь, сына-не споря с ним, сказала женщина, вспоминая, когда он впервые назвал её мамой.
В то утро он гнал, как обычно, стадо в пастушню. Коров было немного, их только-только собрали всех вместе, тогда в Елошном организовали колхоз, а хозяйки по извечной своей привычке провожали своих кормилиц на выпас. Зацепившись языками на краю села женщины и не заметили, как единственный в стаде бык, принадлежавший когда-то Малечкиным, разозлившись кинулся на Васю. Тот растерявшись, замер на месте, оглянувшиеся на тревожный рёв быка деревенские болтушки ахнули от ужаса и лишь Анна, сорвав с головы платок, хромая, бросилась животному наперерез.
А дальше, мгновенно бросила платок на морду быка, схватила мальчика за руку и потащила за собой к изгороди из жердей, отделявшей пастбище для телят. Им повезло, истоптав платок ногами, бык успокоился и отправился к коровам, а испуганный Вася, прижимаясь к ней прошептал «мама». Многое они пережили вместе после, от того сейчас стало было ей больно за названного сына, словно железная рука прихватила сердце и сжала его изо всех сил.
- От проблем своих, Васенька не убежишь, их не закроешь наглухо в коробке, сыночка, как бы не хотел, и в кипятке они не растворяются, да и пробкой в бутылке не заткнёшь, куда ты, туда и они, следом. Любовь, если она настоящая, со временем только окрепнет, а напускную смоет, словно пену с волны. Подумай, сыночка, хорошо подумай, одна ошибка другую родить может, человек задним умом силён, когда вертать взад уже ничего нельзя.
-А знаешь ты права! Стану я бегать, словно девка! А я знаешь, что? Я на Лизке женюсь! А что? Всё при ней! А любовь? Да нету никакой любви! Вот так! Никаких сватов! Мы сами в сельсовете поженимся, а жить при вас станем, ничего, пристрой сделаем, как говорится в тесноте да не в обиде! Пущай Настька локти кусает, я Лизке лучшим в округе мужем буду! –разгоряченный своими словами парень вскочил, приминая ногами нежную картофельную ботву, резво зашагал меж рядков, вороша рукою волосы на голове. Оглушенная его словами Анна осталась сидеть на земле, где и нашла её Нюра, обеспокоенная долгим отсутствием матери.
-Мам, ты чего? Плачешь что-ли? Из-за Настьки? Да плюнь ты на неё, вот уж, вечная заноза в заднице, что-нибудь да удумает- торощилась она как старая бабка.
-Если бы только в ней одной было дело-грустно сказала Анна, -дай руку, ноги не держат совсем, ухайдокают меня милые детки, сойду раньше времени в могилу. Она поднялась с помощью дочери с земли, постояла чуток, привыкая и сказала:
-Идём уж, темно скоро станет, отца покормили или голодом держите?
-Неможется ему, отказался от ужны, прилег-пояснила дочь, идя следом за матерью.
-Ах, ты ж твоя воля! Сколь раз говорила ему, не пей студёной воды из колодца- Анна мгновенно подсобралась, забыв и про Васю, и про Настю, поспешила в дом, чтобы осмотреть Семёна.
Как много разговоров ведется при закрытых дверях в иных избах, не переслушать. Судят разное, то погоду ругают, то по власти и новым распоряжениям проходятся. И, казалось бы, все свои кругом, а гляди ж и у стен уши бывают. Анне особо и переговорить не с кем было, Нюрка мала, а старшие друг с другом и ней особо не разговаривали, а после того, как Вася сошёлся с Лизой, сыграв комсомольскую свадьбу и вовсе разъехались по разным домам, Настя жила при МТС, снимала комнатенку у старухи одной. Её нелепое предложение о свадьбе, произнесенное со злости на мать, развалило, казалось бы, крепкую семью.
Анна сильно переживала, тут бы с Семёном переговорить, порядить как жить дальше, но после болезни был он нем как рыба, вот и приходилось ей всё в себе носить. И вовсе не ожидала она, что раздастся стук в окно, в тот темный осенний вечер, когда Нюрка на вечерки к соседям умотала, а Семён, весь в поту, мучился с кашлем, промочив ноги, вытаскивая телеги с зерном из грязи.
Отворив дверь, в дом вошли люди в форме, суровые, неулыбчивые.
-Не по мою ли душу? -вдруг подумалось ей, но она ошиблась, пришли за Семёном.
Главный тряс бумажками, что-то говорил про 58 статью, двое подняв Семёна и заломив ему руки назад вели к двери, а она, словно остолбенелая застыла, не веря в происходящее.
-Да как же так? Болеет он, кашель у него-беспомощно лепетала она, хватаясь руками за полы его кожаной куртки.
-Ничего, там вылечат –равнодушно отвечал он ей, убирая от себя её руки и спеша за товарищами.
-Носочки, носки возьмите –отчаянно выкрикнула она им вслед и завыла громко, по-бабьи, словно на похоронах. Не помня себя спустилась с крыльца, прижимая к груди серые носки, прихваченные с печи, бросилась к подводе, оскальзываясь в грязи. Солдаты не дали ей подойти, обнять на прощание мужа, что-то мычавшего и пытающего показать связанными руками.
-Лучше не лезь, мать! -предупредил её молоденький солдатик, по виду чуть старше Нюрки, -худо будет, вместе с ним поедешь-продолжил он, обнимая её руками и не пуская к подводе.
-Носочки, носочки возьмите, касатик, родненький, ноги у него больные, в тепле должны быть-безумно шептала она, в последний раз глядя на Семёна.
Один из сопровождающих сжалился и сунул носки в карман. Анна обмякла, словно с ними ушли её силы, осела прямо в грязь. К ней рванула Нюрка, прибежавшая на шум, упала перед ней на колени, пытаясь поднять с земли.
Плотной шеренгой, с лампами и свечами в руках стояли у забора соседи, тихий ропот прокатился среди них.
-Да что это делается, люди! – истерично взвизгнула какая-то баба, -да человек в жизни слова худого не сказал, немой он, так за что же его забирают?!
-А ну цыц! -крикнул старший, рукой показывая солдатам, чтобы садились в подводу, - с ним рядом захотела? Будете знать, как на портрете товарищу Сталину рога пририсовывать! Трогай-приказал он молоденькому солдатику и подвода медленно, увязая колесами в грязи покатила по тихой, елошенской улице.
Страшные времена пришли в край, когда брат на брата доносил, мать на сына, а дочь на отца. Задача у власти тогда была одна, обезвредить многочисленную агентуру иностранных разведок, и под цель эту многие попали. Поначалу по людям других национальностей прошлись, актеры Курганского драмтеатра, учителя, врачи, рабочие не избежали этой участи, ибо были они греками, финнами, итальянцами и французами, то есть по мнению власти, врагами народа. Над причинами ареста других особо не мудрствовали, брали даже за необдуманные высказывания, сказанные в пылу ссоры. Иногда причины для ареста были просто нелепыми.
Так директор одной из школ дал ученикам задание, собрать частушки у населения, за то и поплатился, ибо счёл суд их контрреволюционными, а там по накатанной, ждала его одна дорога в шахты или рудники в лучшем случае, в худшем-расстрел. Вот и Семён попал по навету неизвестному, мол пририсовал на портрете Сталина рога и худое слово приписал, кто ж разбираться будет с тем, что из всех слов он только крестик и умел ставить.
Нюрка подняла безвольную мать с земли, соседи помогли, не испугались, завела в дом и вымыв ей лицо, руки и ноги, уложила в кровать. Та лежала словно восковая, белая-белая, не шевелясь и не двигаясь, глядя открытыми глазами в потолок.