Начало здесь. Валера положил трубку игрушечного телефона. Бася снова на минуту прикрыл глаза, но неожиданно, как всегда взявшись из ниоткуда, его накрыла мощнейшая и болезненная до слёз волна ощущения покинутости и одиночества. Тысячу раз он старался с ней бороться, брать себя в руки, внушал перестать быть тряпкой, оставаться мужчиной, однако звонок друга, жившего прямо над ним нормальной семейной жизнью, всколыхнул воспоминания о первой любви и предательстве. Природа над Басей сыграла злую шутку: наделив внешностью любвеобильного покорителя женских сердец — высокий, статный, кудрявые русые волосы, голубые глаза, балагур и весельчак, — в душе сотворила его в противоположность наружности однолюбом. Пользуясь успехом у слабого пола, каждый раз надеялся: «Вот она, моя единственная». Он был не из тех, кто в образе козлоногого Сатира с морковкой наперевес носился по посёлку и круглогодично всеми правдами и неправдами вёл охоту на женские тела. Басю ценили за юмор и с удовольствием звали в гости, где он непременно оказывался душой компании, веселя народ, легко завоёвывая сердца подруг. Если кого и приводил к себе домой, то только потому, что боялся обидеть отказом. Как правило, в скором времени его оставляли, и отношения благополучно возвращались в спокойное, дружеское русло. По своему характеру вместо ночных тусовок он предпочёл бы сидеть в кругу семьи и читать детям сказки. Все люди на земле нуждаются в любви, но моряки зависимей, ранимей, что ли, — возможно, благодаря самоотдаче в чувствах, слишком много вдали от земли они думают о любимых, ждущих их на берегу. И ключевые слова здесь — ждущих на берегу.
Неподконтрольный Басе мозг в каком-то болезненном возбуждении снова и снова начал навязчиво прокручивать картинки из прошлого: сразу по окончании школы компанией завалили на одну из первых, ставших появляться в те годы в Москве дискотек. Дом культуры на Волхонке рядом с бассейном «Москва», тёмный зал освещают всполохи разноцветных огней, завораживающая зарубежная музыка из параллельной вселенной словно переносила из советской действительности, обременённой заботами, в край иллюзий, где царствует лишь любовь. В восемнадцать лет кажется, что весь мир принадлежит тебе, нет ничего недостижимого, главное — отыскать свою любимую. Вдруг из темноты соткалась девочка — голубоглазая блондинка, красиво и грациозно двигающаяся в танце, закрыв глаза и разметав длинные светлые волосы, она всем телом легко улавливала ритм, под лёгким платьем угадывалась прекрасная девичья фигура. И всё — в один момент Басю накрыла любовь: он стоял, смотрел на неё, не замечая остальных и пытаясь поймать её взгляд; затем она подошла к нему и пригласила на медленный танец, они познакомились, обменялись телефонами, начали ежедневно созваниваться и часто встречаться. Потом он поступил в училище и уехал в Питер, четыре года созвонов по воскресеньям в часы увольнений по полчаса, на что тратил все небольшие курсантские деньги, непродолжительные встречи в отпусках и, наконец, после окончания четвёртого курса свадьба в Москве, а затем выпуск…
Во время первой своей автономки Бася тысячу раз представлял, как, стоя на мостике, увидит её среди жён офицеров на пирсе — молодую, красивую, улыбающуюся, любящую его, — и это удесятеряло его силы, мотивировало преодолеть все сложности адаптации к суровым морским условиям службы. Но на пирсе её не оказалось, вслед за мужем на север Таня так и не последовала. Летом Бася поспешил в первый отпуск в Москву, где его встретила уже другая Татьяна. В стране зарождался мир капитализма, мираж в виде огромной кучи денег помутил разум и повлёк за собой миллионы наивных советских граждан. Таня, как все в округе, с головой ушла в коммерцию, связи, хлопоты, чтобы заработать как можно больше денег — Басины немалые по тем временам 450 рублей в месяц для неё казались смешными. И вот, вернувшись с отпуска, он теперь каждый день с тоскливой безысходностью ожидал по почте извещение о разводе.
Полежав ещё немного, Бася встал заварить чаю — хватит страдать, некогда лежать, недосуг переживать, на берегу время на вес золота, на часах девять вечера — начало активной тусовки обитателей Заполярья, а он ни в одном глазу. Ночь — самый подходящий момент, когда жизнь должна испиваться до дна. Сначала он прошёл на кухню. В наследство от прежнего хозяина ему достался буфет, на котором висела военная инструкция хлеборезу и противогаз, подаренный сослуживцами экипажа с дурацкими дарственными надписями. Он набрал воды и поставил чайник на электрическую плиту с двумя конфорками, одна из которых не работала. Затем, пока грелся титан, помыл в раковине посуду тёплой водой нездорового жёлтого цвета из шланга, протянутого от радиатора отопления.
Как правило, из продуктов у Баси ловить было нечего. Привычный для каждой советской семьи холодильник у него отсутствовал как класс, и скудные свои припасы он хранил в шкафчике под окном, который в простонародье назывался «холодильник сайда», забитый корабельной едой ровно настолько, сколько позволял объём: спиртовой хлеб, всевозможные яства в многочисленных больших и малых металлических герметичных банках (чищеная картошка, сок, почки, мясные и рыбные консервы) — короче, всё, что можно было унести с корабля. Над столом висела полка, некогда найденная хозяйственным Басей на помойке, отмытая и теперь служившая украшением интерьера, на ней красовался старинный водочный штоф — краса и гордость хозяина, — подаренный по широте душевной Серёгой Козловским после автономки. Когда приходили гости, Бася бережно снимал штоф с полки, подставлял его под кран с холодной водой и, предваряя дальнейшие действия, всегда интересовался: «Какой замес изволите — ʺПшеничныйʺ стандарт или, может, ʺСибирскуюʺ покрепче?» Сорт «замеса» определял соотношение воды и спирта: 60 на 40 или 50 на 50. Ответ, как правило, был: «Лей как положено! Стандарт!» — просто так выходило больше. Было что-то в характере Баси от Плюшкина — всё тащил в дом, — наверное, таким и должен быть идеальный хозяин — муж и отец семейства. Да, прогадала Таня, прогадала. Но он её, кстати, никогда не осуждал — далеко не каждая девушка в те времена смогла бы отважиться поехать в Заполярье за своим мужем-подводником, да и сейчас, наверное, тоже.
Помывшись, побрившись, причесавшись, одевшись в модную «гражданку», он встал перед зеркалом — свеж как огурчик, прокручивая в голове фразу из шукшинской «Калины красной»: «Народ для разврата собрался!», на все сто готов окунуться в ночную жизнь. Что толку лежать и страдать по Тане?
Бася полез в шкафчик под окном, где помимо продуктов у него хранился заветный стратегический запас самого ценного в Гаджиево продукта — шила: в трёхлитровой банке оставалось чуть меньше половины чистого 95,57-процентного технического спирта-ректификата, зато прекрасным гостьям была заведомо приготовлена целая батарея настоек, разлитых по разносортице бутылок: на клюкве, на лимоне, с кофе — «Чёрный доктор». Бася умел заботиться о дамах, с ними он всегда был нарочито галантен. Добрый по натуре, не представлял угрозы, поэтому у него никогда не было врагов из стана слабого пола.
В женской среде информация о мужчинах передаётся непостижимым тайным способом, и иногда у него возникало подозрение, что его просто передавали из одних рук в другие, потому что между женщинами странным образом ни разу не возникло конфликта интересов — в любой компании сразу становилось ясно, кому он достанется на этот вечер. Женские тайны — для мужчин это тёмный лес, хитрюги предпочитали, чтобы их избранники чувствовали себя завоевателями, а сами играли роль невинных жертв, хотя все ходы партий расписывались ими заранее. Короче, в вопросах романтических отношений Бася попросту отдался на волю волн, понятия не имея, к какому берегу его прибьёт. На поверхности его держала ничем не подкреплённая внутренняя вера в свою звезду, что в конце концов найдётся та, кому он станет нужным не для развлечения на один вечер, а на всю жизнь.
Бася аккуратно нацедил в фирменную шильницу 0,7 неразбавленного чистого спирта — его персональный вклад в общее дело, — теперь он, как алкодилер, желанный гость на любой тусовке. Сперва пойдёт к Таппу, а там как масть ляжет.
Открыв входную дверь, он сделал шаг в кромешный мрак и жуткую стужу — подъезд не отапливался, поэтому там круглосуточно поддерживалась уличная температура, света также не было, зато со второго этажа наверх начинались перила (которые отсутствовали вниз), благодаря им можно было в непроглядной темноте, передвигаясь исключительно на ощупь, забраться на третий этаж.
У Таппа дверь оставалась открытой, так что Бася ввалился к друзьям без звонка. По сравнению с Басиной квартирой жильё брата представляло собой царские хоромы — одна и та же планировка, но какая разница: на пороге встречала мокрая тряпка, чистый пол, современная прихожая, вкусный запах домашней еды; один ковёр на полу, другой на стене и красивые шторы создавали в комнате по-настоящему домашний уют; мягкий диван, кресло, журнальный столик, большой цветной телевизор, стенка, на кухне — гарнитур. Вот что значит — женщина в доме!
— Игорь, привет, проходи, — Ленка ждала первенца, поэтому, выйдя навстречу, заполнила половину пространства коридора.
— Какая ты красивая, — Бася с неподдельным восторгом посмотрел на большой живот, поцеловал её в щёчку, руками едва дотрагиваясь до чуда природы.
— Бася, давай к нам, — с кухни донёсся по-хозяйски уверенный голос корефана, два алкаша уже сидели за столом с початой банкой бражки, — давай садись, мы не удержались, начали дегустацию без тебя.
— Слово-то какое — дегустация! А Лена где сядет? — тут же осведомился Бася, так как за маленьким столом места едва хватало на двоих.
— Спасибо, Игорёк, я постою, садись кушай, — за весь вечер беременная Ленка так и не присела, пока герои-подводники отравлялись алкоголем.
Лена действительно приготовила очень много разнообразной снеди: варёная картошечка, мясо, различная нарезка, солёные огурчики, квашеная капуста, грибочки — в общем, свободного места на столе не было, поэтому блюдами были заставлены также подоконник и кухонный гарнитур.
— Ты шило принёс? — озабоченно спросил Валера, он был явно не под воздействием алкоголя. — Мы уже по два стакана выпили, но что-то не берёт.
— Факир был пьян, фокус не удался, — Бася достал фляжку и поставил её на стол, — наверняка технологию нарушили.
— Сейчас исправим, — при виде спирта настроение у Валеры заметно поднялось, он решительно взял железную ёмкость и вылил сто грамм чистого спирта прямо в банку, — вот теперь получится настоящая бражка.
— За что пьём, Валера? — оказавшись в кругу подобных ему одичалых заполярников, к Басе вернулась прежняя весёлость — всегда приятно разделить тяжёлый момент в жизни с друзьями, осознавая, что ты не единственный на этом свете такой придурок, попавший в… (слово начинается на букву «Ж») мира.
— Мы уже два стакана выпили, — Валера выглядел слегка озадаченным, хоть зрачки его глаз смотрели прямо в Басины, взор его тантрически обратился внутрь — внимательно сканируя органы тела, он отслеживал малейшие реакции на выпитое «вино», ожидая, когда тепло алкоголя, разносимое алой кровью по организму, начнёт своё благотворное воздействие, повышая до максимума концентрацию эндорфинов и тестостерона. Он не понимал, в чём причина полного отсутствия алкогольной интоксикации, соображая, где в процессе браговарения совершён промах, в кислом подобии сока явно отсутствовала нужная градусность — вся надежда теперь возлагалась на добавленный в трёхлитровую банку с «вином» спирт.
Услышав слова друга, Бася встал и, сделав продолжительную театральную паузу, вразрез царившей весёлой обстановке, серьёзным и полуофициальным тоном произнёс:
— Товарищи офицеры, — он держал на уровне груди, высоко подняв локоть, стакан «вина», креплённого не многолетней выдержкой, но шилом, всем своим видом напоминая скорее загулявшего гусара в гостях у цыган, нежели советского офицера-подводника. Собутыльники, зная, каким будет следующий тост, вскочили как по команде. Бася почему-то строго смотрел на Антоху, как будто тот в чём-то перед ним должен был вот-вот повиниться, и произнёс: — За тех, кто в море! — у моряков это святой не на словах тост. Опустив головы, они мгновение постояли в торжественном молчании, направляя мысленные посылы своим собратьям в глубинах Атлантики, и осушили бокалы.
Спирт сделал своё доброе дело — бражка заиграла, а в ответ окружающий мир стал приобретать радужный окрас.
Бася поморщился и, прикрывая рот сжатым кулаком, задал самогонщикам риторический вопрос:
— Водку ключница делала?
Повеселевший Валера обратился к Антохе:
— Ну вот, гораздо лучше, правда? Чувствуешь разницу?
— Да уж, — тот сразу почувствовал яд спирта, проникший внутрь организма, его начинало мутить и подташнивать, он явно вырос на качественных крымских винах, технический спирт на него оказывал отравляющее воздействие, теперь он знал, чем всё закончится — утром его будет жутко мучить сушняк и болезненно взывать о помощи обезвоженный мозг. Надо отдать должное, Антоха с мужеством переносил страдания, о которых упоминалось даже в присяге — дословно: «Тяготы и лишения воинской службы», но упорно продолжал изо дня в день тренировать алкоустойчивость своего тела, потому что не пить в Мурманске-130 было достойно всяческого дружеского осуждения, обрекая трезвенника на печальное и бесславное одиночество.
Голодный Бася набросился на еду, а хозяева со снисхождением и даже жалостью смотрели — до чего может довести жизнь беспризорника, отмечая тем самым неоспоримые преимущества семейного существования. При виде ненасытного друга Валере бессознательно захотелось обнять жену и убедиться, что он не брошен, Ленка — не плод алкогольного воображения, а самая что ни на есть реальная, живая и находится рядом с ним во всей своей обворожительной женской плоти вопреки всем трудностям и неустроенности быта утлого, заснеженного Гаджиево, а не у мамы в Питере. С набитым ртом Бася обратился к Валере:
— Наливай, Маня. Тебе зачёт — «вино» на славу удалось, спирт практически не чувствуется, ты прямо кудесник, прирождённый винодел, — и, протянув к нему обе руки, показал, что, если бы смог дотянуться, с удовольствием потискал бы его за ушки.
Маня — это «партийная» кличка Валеры, а Тапп — его настоящая фамилия. Бася подружился с Валеркой буквально с первых дней их знакомства на курсе молодого бойца (КМБ), а произошло это событие в далёком августе 1982 года.
Для справки, условно по степени готовности к военной жизни курсантов можно поделить на три категории: поступившие по окончании школы — «с гражданки»; «старослужащие» — после срочной службы в ВС или ВМФ и «питоны» — выпускники Нахимовского училища.
Басю бросили в воинское пекло, как котёнка в море, непосредственно с гражданки, после зачисления его подстригли максимально коротко, чтобы всем было ясно — это «нулевой» боец, старшинам с ним можно делать всё, что заблагорассудится. Его направили в летний лагерь училища, где после отбоя и выключения света старослужащие пугали рассказами о «злобных питонах», приезда которых эти две категории какое-то время с опаской дожидались. Старослужащие носили причёски длиной поболее, но до окончания КМБ им не разрешалось носить ленточки на бескозырках, выглядело это смешно и в какой-то степени «абортно».
Питоны приехали с длинными волосами и в бескозырках с ленточками, на которых золотыми буквами красовалась надпись: «ВВМУПП имени Ленинского комсомола», чем те непомерно гордились. Все готовились к массовой драке с ними, но внуки «Авроры» оказались нормальными пацанами, без зазнайства, и, быстро растворившись в общей массе, завели себе новых друзей.
Маня был из питонов и сразу сошёлся с неординарным и весёлым Басей, научив его многим морским премудростям, начиная с того, как заправлять койку, чтобы не получить наряд вне очереди, или носить гюйс, и заканчивая советами типа: «На камбузе надо дежурство нести в хлеборезке, но избави боже оказаться в дровосеках». Он на всю жизнь полюбил Маню после того, как он голодного и замученного Басю, перетаскавшего на своём горбу тонну дров, покормил хлебушком.
Все пять лет училища Маня спал на нижней койке, а Бася прямо над ним на верхней, а на лекциях и самоподготовке в классе сидели за одной партой. Но что ещё более удивительно — колесо Фортуны благоволило друзьям, и по окончании училища их направили хоть и в разные дивизии (Валерка попал в 24-ю на «Грушу», проект 667АТ, а Бася — в 31-ю на 667АМ), но на одну базу, и после судьба свела жить рядом в одном доме, только теперь Маня обитал над Басей.
Валера разлил «вино» по стаканам, с опаской косясь на Антоху, тот начал медленно «отъезжать». На Басю же алкоголь всегда действовал оживляюще и одухотворяюще, он опять встал и, войдя в роль кого-то из классических литературных героев, продекламировал:
— Во всей Руси на все века четвёртый тост за мужика! — и не в рифму добавил: — Хвалите, бабы, мужиков!
В это время входная дверь отворилась и в неё ввалился ожидаемый, но совсем негаданный ночной гость.
— Хозяева, — густым голосом с мороза позвал из прихожей весь в клубах испаряющегося с офицерской шинели снега центурион ДеМин, — не ожидали моего визита небось?
Понятно, явления ещё одного участника застолья никто не предвидел, но, к бабке не ходи, Валера с Леной знали — кто-нибудь обязательно нагрянет, и неважно, горит в их квартире свет или уже погашен:
— Лен, пойди встреть Серёгу.
Центурион ДеМин — ещё один ВВМУППовский персонаж, он же Сергей Дёмин, выпускник минно-торпедного факультета одного с Басей и Валерой года выпуска, а ныне командир БЧ-3 с соседнего дружественного экипажа, его недавно прикомандировали на лодку Баси, готовящуюся к выходу на торпедные стрельбы.
— Это я удачно зашёл, — процитировал он Жоржа Милославского, потирая руки, — вы, я вижу, тут разлагаетесь? — он радостно оглядел накрытый стол. — А я к Басе завалил прямо со службы, продукты на лодку загружали, а его дома не оказалось, ну, думаю, вариантов нет, значит, у Таппа. Когда у вас на грёбаном первом этаже поручни сделают? Я чуть в темноте не нае… ой, прости, Лена, чуть не упал, — и, обращаясь к Басе, добавил: — Я тебе продукты на кухне оставил.
Тем временем друзья потеснились за столом, освобождая место для варяга.
— Лена, принеси стульчик из комнаты, — сказал Тапп, в результате ДеМину досталась детская табуреточка для самых маленьких.
— Пойдёт, — Серёга, как был в форме — тёмно-синем кителе с расстёгнутыми крючками стоячего воротничка, — водрузил внушительное тело на ясельный стульчик, оказавшись на углу, его голова смешно вырастала из плоскости стола, напоминая голову профессора Доуэля, — на какой вы стадии, за что пьём?
— Мы не пьём, — Бася начал быстро вводить минёра в курс дела, — у нас дегустация, Валера классное «вино» приготовил, только сейчас выпили третий тост.
Дождавшись, пока Лена наполнила его тарелку разной снедью, при этом внимательно провожая ясными глазами каждое движение её рук, ДеМин произнёс:
— Дайте мне точку опоры, и я произнесу тост, — он со всей силы больно сжал Басино бедро и, уперевшись, с трудом поднялся с крохотного стульчика.
В ответ Бася вполсилы пробил хук слева в минёрское плечо:
— Валера, долей Серёге штрафную за опоздание — полный стакан, — он знал способности товарища по спирт-оружию, это был тот редкий случай, когда наказание отвечало интересам провинившегося.
ДеМин встал во всю стать и с полным стаканом бражки наготове продекламировал басом, как перед смертью:
Не пьём, Господи, а лечимся.
И не по ложке, а по стакану.
И не через день, а каждый день.
И не пьянства ради, а чтоб не отвыкнуть.
Изыди, нечистая сила, останься чистый спирт,
И не пойди во вред минёру волей Божьей, Се́ргию, аминь.
После чего маленькими глотками, явно смакуя напиток, выпил, не поморщившись, штрафной стакан и, зацепив вилкой грибочек, закусил. Все остальные, пока минный центурион свершал священнодействие, притихли и молча наблюдали за процессом. Когда минёр сотворил над собой наказание, Бася в качестве алаверды добавил:
— И пили они долго и счастливо, — после сих слов Валера с Басей последовали примеру друга.
Сейчас трудно представить, как на той крохотной кухне смогли умещаться массивные тела подводников за маленьким столом: Антоха, сидя в самом углу у стенки, то «отъезжал», то эпизодически приходил в сознание, его никто не трогал; Лена стояла рядом с мужем, сидящим вполоборота к столу, запустив руку в его волосы, а он бережно и осторожно обнимал её за талию; Серёга чуть не лежал на коленях у Баси — но всем было не тесно! Никто не испытывал дискомфорт. В те времена люди общались друг с другом посредством живой прямой речи, и темы не кончались. Тогда только-только стали появляться видеомагнитофоны, это были первые ласточки — предвестники гаджетов, переформатировавших общинный характер русского человека в индивидуалиста-одиночку по «западному образцу».
Отрывок из книги «Будни лейтенанта Барсукова».