Весь день вокруг общины громадными тёмно-серыми птицами кружили тучи. Они подбирались то слева, то справа, то тяжело нависали над дорогой впереди, то принимались догонять путников сзади.
Люди понимали, что земле, траве, деревьям, воздуху нужен дождь, однако его последствий: шлёпать по грязи, чувствуя, как вода просачивается в обувь, отфыркиваться от бьющих в лицо дождин, искать яблоки в мокрой траве, собирать сырой хворост – никому не хотелось.
– Может, не затронет нас, – С надеждой оглядывались путники по сторонам. – Пусть льёт там, откуда мы уже ушли.
Птицы-тучи глухо, продолжительно рокотали, но общину не трогали, словно кто-то могущественный запретил им это делать.
Вечером над горизонтом поднялась свинцовая полоса во всю его бесконечную длину. Она долго стояла на месте, потом медленно начала расти.
Сказочница сидела у костра, вернее, у затухающих углей, что от него остались. Рядом лежал придавленный камнем пустой черновик. Стоило ей посмотреть на него – внутри принималась ворочаться тошнота, поэтому Дарина смотрела на свинцовую полосу, наблюдала, как та увеличивается, уплотняется, приближается. Было ясно, что эта туча точно не пройдёт мимо.
– Дарина! – окликнули её.
Она повернулась на знакомый шершавый голос и увидела маленькую худую фигуру старика Молочника.
– Там моя старуха тебя зовёт… – Он произнёс ту же самую фразу, что произносил всегда, но раньше его голос звучал без всякого выражения, а теперь Дарина расслышала в нём какую-то виноватую просьбу.
«Сейчас? Вечером?» – молча удивилась она.
Обычно Старуха Молочница звала её по утрам, а с тех пор, как первая сказка про Благодатные Земли взбудоражила всю общину, перестала звать. Дарина прекрасно понимала почему: она лишила старуху удовольствия читать её любимые нравоучения о том, что сказки – баловство и их нужно бросать.
– Что ей нужно?
– Поговорить.
«Может, она решила потребовать денег за молоко? – предположила Дарина. – Или задумала попросить, чтобы я сделала для неё беловик?»
Идти к Молочнице не хотелось.
– Если ей нужна плата за молоко, – сказала Дарина старику, – пусть скажет, сколько я должна, и я постепенно выплачу долг. А если ей нужна сказка, то тут я ничем не могу помочь. Сказками распоряжается Старейшина.
Старик замотал головой:
– Нет-нет, но это очень важно. Очень важно.
Он сделался таким жалким, словно забоялся старухиного гнева, который обрушится на него, если он не приведёт Сказочницу.
– Ладно, – вздохнула Дарина. – Пошли.
Молочник привёл её к их со старухой палатке и, откинув полог, пригласил внутрь.
Дарина снова удивилась: раньше её никогда не приглашали внутрь, но склонилась и вошла.
В палатке было полутемно. На своей лежанке, обложившись подушками, восседала Молочница, похожая на ещё одну, самую главную подушку.
– Пришла!.. – как-то странно всхлипнула она и, подвинувшись, с неожиданной ласковостью позвала: – Садись сюда.
Дарина осторожно села на край лежанки. Старик опустился прямо на пол у выхода, как будто нарочно загородив его собой, чтобы гостья не смогла убежать. Это насторожило Сказочницу.
– Мы решили тебе что-то рассказать, – начала Молочница. – Только это очень большая тайна. Очень большая.
После этих слов она немного помолчала, словно слова были неподъёмно тяжёлыми и утомили её, а когда снова собралась говорить, её лицо вдруг скривилось, губы зашлёпали судорожно и беззвучно.
Тогда ей на выручку пришёл старик. Без всяких хождений вокруг да около он объявил:
– Ты наша внучка!
Старуха, всхлипывая, обхватила толстой рукой Дарину и потянула её к своему противному мокрому лицу.
Дарина вывернулась из старухиных объятий и на всякий случай пересела подальше, на лежанку старика.
– Вы… вы не в себе, что ли? – спросила она, переводя недоумённый взгляд с одного на другого.
Совершенно ясно, что она не могла быть внучкой Молочников! Зачем они выдумали это?
Старуха тряслась в беззвучных рыданиях, старик сидел, низко опустив голову. Дарина растеряно смотрела на них, жалких, глупых, и не знала, что ей теперь с ними делать, как донести до них, что они ошиблись, чем утешить. И вдруг… вдруг она поняла, что нет здесь ни выдумки, ни ошибки.
Жалость слетела с Дарины, как сорванный ветром дождевик. Её окатило холодной отрезвляющей злостью.
– Рассказывайте тогда! Что молчите? – приказала она.
Молочник бросил взгляд на свою старуху и, убедившись, что говорить она не в состоянии, принялся рассказывать сам.
– Маму твою, дочку нашу, звали Софией. Она всегда была странным ребёнком. Сказки вот тоже сочиняла… И откуда что брала… Бывало, такой жути наболтает… – Голос его звучал глухо, скорбно, как из прошлого. – А ещё она говорила, что в голове у себя голоса слышит и переговаривается с ними. Будто это люди из других общин и будто они ей рассказывают, что у них там в общинах происходит. Мы так боялись, что узнает кто-нибудь про эти голоса и сказки. Наказывали ей: молчи, не говори никому, а то сведут тебя в Фабричный Город, и будешь там сидеть, не увидишь никогда Благодатных Земель. Она слушалась, молчала, а как-то раз и говорит…
– Ей тогда тринадцать лет было, – вставила старуха, вытирая покрывалом раскисшее лицо.
– Ну вот и говорит она, – продолжил старик, – что не боится она этого, потому что никаких Благодатных Земель не существует. Это ей тоже голоса сказали… Мы тогда совсем перепугались. Понимаем, что умом она тронулась, а жалко её – дочка единственная, больше детей Дорога не дала. Как мы только уговаривали её молчать! Но она ведь всё равно не утерпела, сказала подружке своей. Та – матери. Мать – к Старейшине побежала. Старейшина тогда другой был, не тот, что сейчас. Но тоже строгий. Призвал он нас с Софией к себе, стал вопросы задавать, всё выспросил и говорит: «Ум у неё повреждён. Она опасна для общины. Надо что-то решать с ней». Тут вскоре Благовестники попались нам навстречу и забрали её…
– Как – забрали? – опешила Дарина. – И вы отдали?
– Кто нас спрашивал-то? – вздохнул Молочник. – Забрали и всё…
– Она, когда маленькая была, – горестно покачиваясь из стороны в сторону, вмешалась в рассказ старуха, – такая маленькая, что сама о том не помнила, очень Благовестников боялась. Всё просила нас, чтобы мы её Благовестникам не отдавали. Видно, предчувствия у неё какие-то были…
– Да, – вспомнил Старик, – и сказка у неё была про девочку, которую Благовестники из общины утащили. Будто хотели они эту девочку замучить до смерти, но, на счастье, попалась им на пути ещё одна община, и, пока они читали проповеди, девочка сбежала от них, спряталась в чужой повозке. Так и спаслась… – Он ненадолго провалился в себя, словно хотел найти ещё какое-нибудь воспоминание. – Ну а потом, когда тебя на дороге нашли… Все же кинулись смотреть на отступницу, и мы со старухой тоже. Подходим, а там София… Никто, кроме нас её не узнал, забыли все. Да и время прошло – восемь лет, она выросла, изменилась. Мы тоже засомневались сначала: вроде она и не она. Но у неё на ноге шрам был, похожий на букву «С». Она часто говорила, что это её метка – София…
Старуха перебила его, хлюпая носом:
– Один раз она сказала: «По этой метке меня узнаете». Я тогда отмахнулась только, думала, плетёт что попало… А ещё как-то раз она сказала: «Запомните, мою дочь будут звать Дариной»…
Продолжение здесь: Путница. С виной невиноватые
Начало предыдущей главы:
Начало романа: