Дорогие читатели! Начинаю публиковать на канале свой первый, находящийся пока ещё в процессе написания роман. Вы будете первыми, кто его увидит)) Желаю приятного прочтения🙂
Первое, что почувствовала Дарина, проснувшись, – усталость. По телу пробежал привычный холодок раздражения: снова вставать, снова идти, идти, идти... Вот уже двадцать семь лет она в дороге. Все свои двадцать семь лет, с самого рождения. А другие ещё больше. Люди рождаются и умирают в пути. Никто не помнит его начала, и никто не знает конца. Если и правда где-то есть Благодатные Земли, то почему за сотни лет, что человечество толпами бороздит мир, до них ещё никто не дошёл? Неужели никому, кроме неё, это не кажется странным?
Она заставила себя подняться, натянула коричневые брюки с вместительными карманами на бёдрах, зашнуровала старенькие, с исцарапанными носами ботинки. С трудом отыскала расчёску в рюкзаке – вечно та норовила спрятаться под вещами на самом дне, расчесала мягкие каштановые волосы, заплела их в тугую косу, чтобы не мешались, и вышла из палатки.
Община неторопливо, обстоятельно раскачивалась, готовясь к большому, шумному движению. Дымились костры, пыхтела еда в котелках. Женщины хлопотали у палаток, мужчины осматривали повозки, постукивали по расшатавшимся колёсам. Лавируя между палатками, повозками и взрослыми, визжала никогда не унывающая ребятня. До Дарины долетел смешанный с дымом запах мясной похлёбки – и отчаянно заскулил желудок.
«Уймись!» – сурово приказала она ему. Тот послушно, как дрессированный зверь, притих.
Оглядывая всех этих людей, занятых обычными утренними делами, Дарина в который раз удивлённо спрашивала себя, почему не испытывает к ним ни родственных, ни дружеских чувств, ведь за долгую совместную дорогу они должны были стать ей семьёй. Происходило обратное: с каждым днём увеличивалась пропасть между ней и попутчиками, росла и крепла нелюбовь к ним.
Пробравшись через общинную колготню, Дарина спустилась к ручью умыться и набрать воды в дорогу. Поодаль двое крепко сложенных, коротко стриженных, раздетых по пояс мужчин щедро поливали холодной водой свои шеи и затылки. Один при этом тряс головой и фыркал, как лошадь. В другом, переносившем процедуру более сдержано, она узнала Яромира. Волна стыда наполовину со странной болезненной радостью окатила её с ног до головы, на щеках выступили неровные пунцовые пятна, задрожала фляжка в руке. Дарина знала, что слишком мелка, слишком незначительна для того, чтобы он заметил её и хотя бы кивнул издали, но всё равно ждала этого, ждала, как чуда, не в силах сдвинуться с места и заставить себя не ждать.
Чуда не произошло. Яромир с товарищем ушли, даже не взглянув в её сторону. Глаза Дарины, цвета осеннего неба, осветившиеся было на несколько минут, приняли своё обычное выражение: разочарованно потускнели, наполнились затаённой болью.
– Эй, Сказочница!
Она обернулась на грубый, с хрипотцой, голос. К ней обращался Адам Молочник, сухопарый старик с морщинистым, почти чёрным лицом:
– Иди, там тебе моя старуха молока нальёт!
У Адама с женой было две дойных козы. Молоко старики продавали или обменивали на что-нибудь нужное. Иногда они угощали молоком Дарину. Причины их периодически проявлявшейся сердобольности были ей непонятны, но она никогда не отказывалась.
Протягивая приятно тёплую железную кружку, толстая, похожая на булку и совсем не похожая на своего старика, старуха обычно хмурилась и принималась ворчливо пытать Дарину:
– Кожа да кости… Нечего есть, поди-кась? Вчера-то хоть ела?
– Ела, – нехотя отрываясь от кружки, слизывая тёплую сладковатую влагу с губ, чтобы ни одной капельки не пропало даром, отвечала Дарина. – Яблоки пекла…
– Яблоки… Ты пей, пей. Куда тебя девать, непутёвую… Сказки всё сочиняешь?
– Угу.
– Бросала бы ты это баловство. Такого мужа из-за сказок своих упустила! Мужикам хозяйки нужны, рукодельницы. Берись за ум, а то никто больше замуж не возьмёт.
Дарина допивала, благодарила, но никаких добрых чувств по отношению к старикам-молочникам в ней не просыпалось. Она не любила их наравне со всеми.
Навестив Молочницу, выслушав порцию ворчливых нравоучений (по правде говоря, Дарине казалось, что выслушивание их и было платой за молоко. Старухе, наверное, просто хотелось на кого-нибудь поворчать, вот она и звала малахольную Сказочницу), она отправилась накопать в дорогу орехов и яблок. Орехи росли повсюду и считались ребячьей забавой, однако Дарина каждое утро плотно набивала ими вместительные карманы на брюках и потом грызла в пути, они прекрасно заглушали голод, хоть и напоминали по вкусу обычную, горьковатую траву.
Яблоки в сыром виде для употребления не годились, их нужно было запекать в углях или варить в котелке. Встречались они реже, чем орехи. Могло получиться так, что на следующем месте стоянки их не окажется, и тогда Дарине грозило остаться без обеда или ужина, поэтому она всегда брала их с собой про запас оттуда, где они были. Выкапывала, тщательно отряхивала от земли и складывала в рюкзак под черновики и беловики сказок.
Те, кто имел собственные повозки и лошадей, могли накопать целую гору яблок и несколько дней не волноваться о еде. Могли даже продавать понемногу от своей горы попутчикам. У Дарины были только рюкзак да палатка, за которую спасибо бывшему мужу Филиппу. Всё своё имущество она носила за спиной.
Запасшись едой, утрамбовав рюкзак, она привычно и ловко упаковала в чехол палатку. Попутчики тоже закончили последние приготовления, затушили костры, запрягли лошадей. Воздух наполнился нетерпеливым и торжественным ожиданием.
– Выступа-а-а-ем! Выступа-а-а-ем! – прогромыхал над общиной раскатистый голос Старейшины, подхваченный десятками других голосов, от приказных басистых до пискляво-радостных детских.
Община, как огромный, громоздкий механизм, дёрнулась, натужно заскрипела и подалась, поползла вперёд, вытягиваясь длинной гусеницей по пыльной дороге.
Дарина обычно плелась в хвосте этой гусеницы вместе с немощными и стариками. С каждым днём ей становилось всё труднее бороться с нежеланием идти – оно пудовыми кандалами цеплялось за щиколотки, мешало переставлять ноги. Поглядывая на сгорбленных, хрипло дышащих, тяжело повисших измождёнными телами на изогнутых палках людей, Дарина ужасалась: «Неужели и я вот так же всю жизнь буду идти за толпой, которая сама не знает, куда идёт, но отчего-то уверена, что идёт в правильном направлении, а потом состарюсь и умру? Неужели это и есть жизнь?»
От гнетущих мыслей её спасали сказки. Случалось, они рождались прямо в пути, и тогда, нянча новорождённый зачин, она забывала и об усталости, и о голоде, и о жажде, и о тех, кто шёл рядом, и о палящем солнце или накрапывающем холодном дожде…
Продолжение здесь: Благовестники