Аннушка. Часть 23.
Выпрямившись и приложив руку ко лбу, чтобы солнце не мешало рассмотреть того, кто к ней приближался, Анна стояла в поле держа в руках серп. Семён обтирал мокрую лошадь, Вася ему пособлял, но и они бросили работу, увидев бричку, подъезжающую к ним.
-Кого ещё черт несёт? –недоуменно спросил Василий, пытаясь узнать человека, сидевшего в ней и отвернулся, увидев председателя колхоза Душечкина Геннадия Ивановича.
-Здорово живёте, единоличники! –поприветствовал он работающих, выпрыгивая из брички. Семён ответить ему не мог, а вот Анна не утерпела:
-Что ж вы, Геннадий Иванович, нас разными словами нехорошими называете, разве ж по-людски это?
-А как ещё вас назвать, если вы в колхоз не вступаете, единоличники чистой воды!
-А что колхоз твой даст? Хлебом зимой накормит или быть может детей моих обует, оденет? -разошлась женщина, перевязывая сноп.
-И не только это даст, но и выучит, профессию даст! Ты бы, Анна, заканчивала дурить, неровен час и выслать могут, слыхала? - собеседник понизил голос и подошел к ней поближе, -разнарядка пришла, раскулачивать будем, недовольных расселим в границах района на худших землях за пределами колхоза, как раз у болот место имеется.
-Так какие же мы кулаки? -удивилась Анна, -у нас и имущества никакого не имеется.
-Не кулачка, так подкулачница –ответил ей председатель колхоза, - единоличница-раз, повитуха-два, в колхоз не вступаешь-три! А там и четыре, и пять найдётся! Дитёв бы своих постыдилась, Анна, Василий у тебя –комсомолец, девки-пионерки, а вы с Семеном –отсталые элементы!
-Отсталые говоришь? Быстро ты, Геннадий Иванович забыл, как жену твою я при родах спасала, детишек лечила от грудницы да поноса, да и тебя на ноги подняла, когда ты домой с войны вернулся.
-Да помню, я Анна, все заслуги твои помню, но и ты меня пойми, ежели чего, я тебе не помощник, упекут сивку крутые горки-сказал он, усаживаясь в бричку.
-Всяк правду ищет, да не всяк её творит –сказала ему в след она, поворачиваясь к Семёну, со стороны казалось, что они просто молчат, но между ними была такая тесная связь, что они без слов понимали друг друга.
-Что ж поделать, Сёмушка, придётся вступать в этот колхоз, будь он проклят со свету белого! Хорошо, что тятя не дожил, до этого дня, не выдержала бы его душа того, что в Елошном сейчас происходит- сказала Анна в сердцах. Молчаливый Семён привычно прижал её к себе, покачивая в руках. Она слушала ровный стук его сердца и успокаивалась, понимая, что против лома нет приёма и махине, бешено вращающей лопастями так, что щепы вокруг летели, придётся подчиниться. Понимала Анна, попади она в эти лопасти, перемелет, следов не останется от неё на земле, а ведь им ещё детей поднимать и в люди выводить.
Веками крестьяне жили своими единоличными хозяйствами, принимая от отцов и дедов опыт ведения хозяйства, теперь же приходилось учиться сызнова, постигая науку коллективной жизни.
Многие елошенцы перед тем как вступить в колхоз избавились от имущества, распродав ценные вещи и забив скотину. На тех же, что свели в общие сараи свою, без слёз нельзя было смотреть, каждый день навещали своих коровушек и лошадей, стараясь подсунуть им самую лучшее сено, зерно, погладить лишний раз рукою и устроить для них стойло. Сильна была ещё в них единоличная жилка.
Громкий свист раздался возле небольшого, аккуратного домика, где жила Лизавета с родителями. Она выглянула в окно и махнула рукой, иди мол, Василию, который так залихватски свистел.
-Опять с Васькой обжиматься поскакала? -заскрипел с печи недовольный дед, который, несмотря на лето нещадно мёрз, -шалопут, обманет, принесёшь ишшо в подоле!
-Он комсомолец, дедуля! –весело ответила ему девушка, прихорашиваясь перед небольшим зеркалом, висевшим на стене.
-Тьфу, нечистая сила! –продолжил ворчать старик, -слова-то какие, язык сломаешь! А ты что молчишь? –обратился он к сыну, молча хлебавшего щи за деревянным столом.
-Девка ить непотребно себя ведёт, сама к кавалеру бежит!
-Времена сейчас другие, отец! -устало ответил тот, глядя в окно, как Вася нарезает круги возле колодца.
-Мы, дедушка Афанасий на комсомольское собрание идём- объяснилась Лизавета, -будем обсуждать решение пятнадцатого съезда партии, индустриализацию, дедуля и коллективизацию.
-Ох, грехи наши тяжкие,-вздохнул Афанасий, -то ли ещё будет-продолжил он, глядя вслед выпорхнувшей из избы внучке. Старым людям было тяжельче всех. Новые порядки ломали их представление о мире, несли в себе угрозу и страх. Словно лед на весенней реке, вздыбившийся, сильный, сносящий на своём пути мосты, так и новая власть ломала и вновь отстраивала, путём проб и ошибок прокладывала себе путь по чистой, освобожденной ото льда реке, избавляясь от тех, кто ставил на её пути препоны.
-Пошли скорее, -позвала Васю Лиза, –опоздаем! Молодые люди заспешили в церкви, где временно расположился сельский клуб.
А в конторе, в бывшем каменном магазине, сидел за столом Геннадий Иванович, невидящими глазами глядя на цифру, написанную карандашом на обрывке газеты, столько елошенцев должно быть раскулачено до конца месяца и где взять этих людей он не знал.
В сенках зашлепали босые ноги, двери конторы отворились и в комнату заглянул младший сын Душечкина.
-Папка, айда домой, мамка паужнать зовёт ! - выкрикнул он и побыстрее смылся, боясь, что отец заметит порванную в драке с другими братьями рубаху. Геннадий Иванович встал, спрятал листок газеты в карман пиджака и тяжело шагая, взбивая сапогами дорожную пыль, поспешил домой.
Раскулачивание в Елошном всегда проходило по одной схеме. Ранним утром, пока село нежится в последних часах сна, к дому кулака подходила подвода. Сонных домочадцев выводили, не дав толком одеться и собрать вещи, усаживали на поводу и увозили в Курган, отдавая имущество и дом раскулаченного вчерашним батракам.
Так было и в это утро, только подъехала подвода не к дому богатого крестьянина, коих в Елошном давно не осталось, а к избе Малечкиных. Жила в ней большая семья, детей в ней, как горошин в стручке, все красивые, ладные, трудолюбивые. Имелась в семье корова, да не одна, смогли уберечь и лошадей, пряча их на болотах и от белых и от красных. Выжили они и в голод, перенесли тиф и прочно стояли на ногах, являясь опорой друг дружке.
Поначалу вывели младших Малечкиных. Испуганные детишки жались друг к другу, как воробышки на ветке в сильный мороз, таращили испуганные глазенки и даже плакать боялись Следом вывели детей постарше, те крепились и не подавали вида, но дрожащие руки детей говорили сами за себя. Мать, тучная и большая, Агрипина Ивановна выла, хватаясь руками за ворота, когда её выволакивали со двора. Грузный Тихон Степанович молчал, лишь сжимал и разжимал натруженные, в мозолях кулаки, глядя на то, как изгаляется Петрушка, местный активист, радуясь их выселению.
-Вот и ваше время пришло! -злорадствовал он, -хватит, попили нашей кровушки! Пора и честь знать!
-Окстись, Петя, мы ж всё сами, своими руками! –ответила ему Агриппина Ивановна, глядя заплаканными глазами на свой дом в последний раз.
-Что ж ты, Геннадий Иванович, за работяг принялся? –спросил у Душечкина хозяин дома, -а следующий кто будет, а? Не боишься на нашем месте оказаться?
Тот не ответил, отвернувшись от семьи, словно отгородившись смотрел на солнце, всходившее над озером.
-Мне бы по нужде –попросился старший из сыновей Малечкиных.
-Потерпишь-отрезал было конвойный, но наткнувшись на сердитый взгляд Душечкина продолжил:
-Иди, да побыстрее-скомандовал он и добавил: проводи-одному из сопровождающих.
Парень быстро сделал свои дела и попросил своего соглядая:
-Будь человеком, мать икону забыла, родительскую, дай в дом зайти на минуточку, забрать хочу. Тот оглянулся, командир беседовал с мужиками и согласно кивнул. Малечкин зашел в дом, быстро вышел и сел в подводу, которая тут же тронулась в путь. Петрушка, радостно улыбаясь смотрел им вслед, представляя, как заживет в обжитом доме, но вздрогнул, услышав треск, над крышей поднимался дым и языки пламени хлестали из окон.
-Подавитесь-тихо сказал Тихон Степанович, побелевшими губами, тихо всхлипывала рядом его супруга, жались друг к другу ребятишки. От большой семьи Малечкиных вскоре не останется и следа, все сгинут по пути к новому месту жительства, кто от болезни, кто от голода, а иные лишатся жизни чуть позже, на войне. Бездушный маховик продолжал своё дело, перемалывая людские судьбы, разлучая родных, очищая путь для новой власти.
Ребята, имейте совесть, не переходите на оскорбления, не увидев продолжения. Я не живу Дзеном, у меня куча обязательств помимо того, что я пишу. Никто не делает за меня мою работу вне Дзена, а она, порою требует от меня много сил. Если вдруг потеряли меня, всегда можно посмотреть в нашем телеграмм канале, там я бываю чаще.