На другой день Павел Иванович проснулся рано. Фрося только что встала и растапливала печку. Увидев стоящего рядом мужчину даже вздрогнула от неожиданности.
- Ты чего это, мил человек, такую рань поднялся? Чего не спится-то?
- Не знаю. Проснулся да и все. А раз уж не сплю, дай думаю рассчитаюсь с вами. Я ведь уеду сегодня.
Павел Иванович протянул Фросе деньги.
- Хватит или мало?
- Хватит, хватит. И так хорошо. Жалко, что ты уезжаешь. Нам бы лишняя копеечка не помешала.
- Не знаю, может еще пошлют, так буду иметь ввиду. У вас хорошо тут, тепло, тихо, спокойно. И еда вкусная, не смотри, что без мяса.
Фрося зарделась от похвалы. Вот что значит городской человек. Сказал, как елеем по лбу помазал. И на душе хорошо стало. И деньгами не обидел. Фрося даже не думала, что столько даст.
- Так садись, поешь напоследок. А то и в обед заходи. Когда поедешь-то.
- Не знаю пока.
Павел Иванович поел, поблагодарил хозяйку, собрался и вышел из избы. Иван с печи подал голос.
- Чего это постоялец то так рано сподхватился. Куда торопится?
- Не знаю, мне, чай, он не докладывается. Деньги вот за постой отдал.
Иван все это время, пока в семье жил постоялец, старался пореже попадаться ему на глаза. Вдруг да не выдержит. Начнет свои крамольные слова говорить, а тот, кто знает, возьмет, да донесет сразу куда надо. Поэтому, узнав, что жилец съехал, облегченно вздохнул.
- Вот и ладно. Сдерживаться больше не надо. А то в своем доме слова лишнего не скажи.
Он, нарочито кряхтя, слез с печки, легонько хлопнул Фросю чуть пониже спины.
- Давай, мать, завтракать будем. Любка -то чего это разоспалась сегодня. Пойду разбужу ее.
Иван подошел к кровати. Любка тихонечко посапывала. Рыжие ее волосы были разбросаны по подушке, а нос свой она уткнула в одеяло. Отец с нежностью посмотрел на нее. Спит, как дитя. Даже будить жалко. Постоял, полюбовался на дочку да и отошел. Пусть еще немного поспит. Успеет поесть-то.
- Ты чего? - удивилась Фрося.
- Да пусть еще поспит. Опять вчера с этим постояльцем до полночи прокалякала.
Они с Фросей уже заканчивали свой немудреный завтрак, Любка подскочила, вроде кто кольнул ее.
- Мама, ты чего не будишь, время-то много уже. - Она увидела, что родители сидят за столом, удивилась еще больше.
- Меня то чего не разбудили. А Павел Иванович где?
- Тю-тю твой Павел Иванович. Ушел с самого ранья. Домой торопится. Уж по деревне где-то бегает. Приехал, сколько людей ободрал. - Отец привычно начал ворчать. Наконец-то он может говорить, что думает, а то целую неделю терпел.
Любе вдруг стало грустно. Ушел и даже слова не сказал. И вчера ни словом не обмолвился, что съедет сегодня. А ей-то, глупой, показалось, что Павел Иванович испытывает к ней симпатию.
Иван собрался и ушел на работу. Фрося похвалилась, как щедро расплатился постоялец с ней. Какое-то время она сидела молча, смотрела на Любку, как та ест, а потом призналась.
- А я ведь все эти дни молилась, чтоб у тебя ничего не получилось. Грех -то какой на душу бы взяла. У него ведь жена есть и дите. Отвел Бог от греха и тебя, и меня, да и его тоже.
Любка ничего не ответила. Она поела, накинула пальтишко и шаленку на голову. Дорогой все крутился этот Павел Иванович в ее голове. Любка даже рассердилась сама на себя. Вот привязался. Из головы не идет. Ей то было горько, что все ее старания оказались напрасными, а то вдруг становилось легко и радостно, что не пришлось согрешить. В конце концов она решила, что видно судьба ее испытывала.
Весна ликовала! Ручьи широкими потоками бежали по деревенским улицам. Потом вдруг они исчезли, зазеленела земля лужайками. По утрам пастух проходил мимо окон, громко хлопал хлыстом и неумело горланил в трубу, торопил зазевавшихся хозяек. За год стадо в деревне увеличилось. Несмотря на голод, крестьяне постарались сохранить коров , оставить телочек на племя. Корова, она всегда была кормилицей в деревне. И себя кормила, и семью.
Фрося тоже начала задумываться, чтоб телочку купить. Самое время сейчас подходящее. За лето на зеленой траве вырастет, а уж в зиму они постараются, накосят сена. Глядишь, на другое лето и обгулялась бы. Корову-то чтоб сразу купить, где денег взять. Иван тоже согласился, что без коровы нельзя жить в деревне. Только вот подыскать надо, чтоб и справная была, и мать удойная да смирная.
На первомайские праздники Любка пошла в Фирке. Давно уж подружку она не видела. А та ведь скоро родить должна. Любке даже стыдно стало. Вот так подруга. Фирке-то когда к ней ходить, с ребятишками, да с животом. А она все ждет ее. Сама не сподобится. Фирка обрадовалась, обнимала подругу, жалела, что живут теперь в разных концах деревни, видеться часто не получается.
Они сидели на скамеечке под сенью распускающихся листиков сирени. Сколько всего за это время случилось. Нет, Любке не о чем особо было похвастаться, а вот Фирка без умолку рассказывала о своих детях. Возле нее на скамейке сидела Танька, шустрая вертушка. Дома-то она уж бегает вовсю. А на улице не получается у нее, падает.
- Да и ладно, что не ходит. А то бы бегай за ней. А куда мне с животом-то бегать.
Фирка погладила рукой свой живот. Взяла Любкину руку, приложила ее к животу.
- Смотри, чего вытворяет. Всю меня испинал.
Живот и правда ходил ходуном. Любка даже испугалась.
- Это так и должно быть?
- Когда как. Другой раз тихо лежит, не шелохнется, А другой раз вот так ворочается. Надоело видно уж в животе сидеть, на волю просится. Как фельдшерица мне насчитала, так я вроде уж родить должна. А я вот гуляю все. Гришка ругается, говорит, что в город надо ехать, нечего здесь дожидаться.
К ногам сидящих женщин подошел кот, начал тереться об них своей спинкой.
- Видишь, какой стал. Так и ходит, как привязанный, то за мной, то за Гришкой. Ребятишек боится, они таскают его, вот и прячется от них
- Фир, а тебе может и вправду в город надо в больницу. Живот-то какой большой. Вдруг рожать надумаешь.
Фирка беспечно махнула рукой.
- Ничего, мать то нас всех дома родила и ничего.
- Так сейчас время другое. Ты подумай хорошенько. Пусть тебя Гришка отвезет в больницу.
- Может и правду ты говоришь. Я другой раз как вспомню Гришкину Таньку, так страшно стает, не за себя, за ребятишек.
На другой день на работе Любка услышала Гришкин голос. Он о чем-то громко разговаривал с председателем. Женщина не усидела, вышла узнать, чего там Гришка хлопочет. Гриша вышел из председательского кабинета, увидел Любу, поздоровался.
- Бог спасет тебе, что уговорила эту бесшабашную. Вечером сама сказала, что в город ей надо. Вот приходил лошадь просил. Сегодня после обеда увезу.
- Ну передай ей поклон от меня. Надеюсь, что все хорошо у нее будет. А ты как без нее справишься-то?
- Тесть сказал, чтоб парнишек к ним привел. Он за ними присмотрит. Ну а уж с одной Танькой Олья сводится. Да я пораньше буду приходить.
Девятого мая в колхозе не работали. Предполагался вечером праздник в клубе с большим концертом, который будут ставить городские артисты. Днем, чтоб скоротать время, Любка пошла к Вере, узнать, как там дела у Фирки. Она только переступила порог, как Вера закричала.
- Люба! Фирка-то у нас родила. Девчонку. В самый праздник измудрилась. Гришка и ночевал там. Боялся одну оставить.
Егор сидел на стуле. На одной руке у него лежал сынишка, завернутый в пеленки, а на коленках сидела Танька и рассматривала малыша. Мальчишки возились возле ног дедушки, строили что-то из деревяшек.
- Ну, дядя Егор, богатый ты на ребятишек.
Егор довольно улыбнулся, спустил Таньку на пол, встал с мальчишкой, переложил его в зыбку.
Любка начала разговор о том, что мать с отцом хотят купить телочку. Подсматривают, где бы купить.
- Так чего искать-то пусть у нас покупают. Корова у нас золото, смирная, доится хорошо, зимой отелилась.
- Не знаю. Вы, чай, за нее много запросите. Телка-то большенькая уже у вас.
- Сторгуемся. Пусть Фрося с Иваном приходят. Нам теперь делить нечего.
Вечером Люба рассказала матери о разговоре у Верки. Фрося сначала рукой махнула, вроде как никчемный это разговор. А потом задумалась. Корова-то и вправду у них хорошая была. И купить телочку от нее было бы неплохо. Боялась только Фрося, что Иван заартачится. Но тот спокойно все воспринял, чем удивил жену. Сказал, что посмотреть надо сходить, приценится, если сойдутся, то можно и по рукам ударить.
В колхозе шла посевная. Работали колхозники с утра до темной ночи. А чуть только солнышко всходило, снова спешили на работу. Вдруг в самое неподходящее время вновь объявился Павел Иванович. В этот раз его направили всего на два дня, но сделать предстояло много. Он как оглашенный скакал по полям, выискивая очередных неподписанных колхозников. В ход уже шли не только уговоры, но и угрозы.
Только когда уже темнеть начало, вспомнил он, что с постоем не определился. Решил, что нечего церемонится, Фрося в тот раз говорила, чтоб приходил и он направился к знакомому дому. Уставший, злой и голодный он постучался в дверь. Фрося, увидев бывшего постояльца, радушно пригласила его в дом. Иван только поздоровался и сразу полез на печь, сославшись на то, что устал сегодня сильно.
Фрося накормила нежданного гостя, после чего настроение его улучшилось. А Люба не знала, как себя с ним вести. С одной стороны она еще на что-то надеялась, но с другой стороны ее что-то раздражало в этом холеном, приглаженном мужике, который к тому же на чем свет стоит костерил ее односельчан за жадность, грозился придумать наказание всем за сопротивление власти. И все таки она решилась испытать судьбу.
- Павел Иванович, пойдемте, послушайте, как поют у нас соловьи. Такого вы у себя в городе не услышите.
Они вышли на улицу, сели на завалинку дома. Соловьи словно почувствовали, что им надо очень постараться и заворожить слушателей. Их трели разносились над всей деревней, слышались со всех сторон.
Люба и Павел Иванович сидели и молча слушали этот концерт. Потом Люба начала свой рассказ о себе, об Алеше, о своей мечте. А потом напрямую заявила, чего она хочет от Павла Ивановича. Слезы текли из ее глаз, она умоляла его сделать то, о чем просит. Мужчина глядел на нее с непониманием. Вдруг это провокация. Вдруг все подстроено. У него есть недоброжелатели и они были бы очень рады, если бы он оступился. Его не трогали слезы и мольбы женщины.
Он поднялся и как не очень хороший артист, начал клеймить Любу непристойными словами. Доказывал, что он любит свою жену и никогда ей не изменит. Заявил, что завтра же пойдет в правление, напишет на нее заявление, что та пытается разрушить крепкую советскую семью. А потом еще и у себя на работе в городе напишет заявление на нее. Пусть ее осудят за непристойное поведение.
Люба словно лишилась рассудка. Она плакала навзрыд, умоляла не говорить так, обещала и клялась, что никогда и никому ничего не расскажет. Оскорбления сыпались на голову бедной женщины, ее слезы и горе не трогали Павла Ивановича. В заключении своего представления он хотел повернуться и уйти, но подумал, что в таком случае спать ему придется на улице, поэтому повернулся и пошел в дом, где Фрося уже приготовила ему постель.
Он знал, что ничего писать не будет, он и так хорошо припугнул женщину, она больше не подступится к нему. А Люба долго еще плакала над своей несчастной судьбой.
- Наврала все Олья. Нет у меня никакой судьбы. И ждать мне нечего. Я знаю, что мне надо делать. - подумала Люба и тоже пошла в дом. Она-то знала, что если еще немного посидит тут, то поднимется мать и пойдет ее искать. Поэтому она старательно вытерла слезы, перестала всхлипывать, тихо зашла в избу, и так же тихо легла рядом с матерью. Она знает, что ей теперь надо делать.