Сердце Марийки колотилось. Кажется, это было даже слышно всем прохожим. Иоганн крепко держал любимую за руку.
— Маша, ты за него не волнуйся! У него очень давно так. Гриша ведь тоже человек. Да, тяжесть всех моих военных лет отчасти по его вине. Но… Он боролся за свою страну, за тебя и меня, за нашу дочь… Дочь…
Немец даже засмеялся, а потом крикнул громко:
— У меня есть дочь! Дочь!
"По дороге с ветром" 94 / 93 / 1
Марийка молчала. Ей было стыдно за то, что оставили сейчас Григория в неадекватном состоянии.
С одной стороны другого выхода, чем исчезнуть, быть не могло. А с другой — оставлять взбесившегося мужчину наедине с беззащитной Зиной было предательством.
Иоганн перестал кричать, остановился, заглянул Марийке в глаза и сказал:
— А ведь он придумал это всё для нас, Маша! Это лучшее, что он мог сделать для меня, тебя и нашей Варечки. Так может поступить только любящий человек.
Он настоящий друг, брат, товарищ. Он настоящий! Да, любит Гриша поиздеваться, но он всегда за тебя. Всегда. А теперь и за меня. Давай вернёмся и поблагодарим.
У Марийки после слов немца как-то отлегло от сердца, она кивнула и обняла мужчину.
Вернулись.
Зина открыла дверь. Её глаза были в слезах.
Она молча пустила гостей внутрь, указала на накрытый стол, мол, садитесь.
Марийка и Иоганн сели.
Зина налила себе и им. Молча выпили.
— Он спит. Он давно такой. Не выдерживает организм такой нагрузки. Эти приступы очень болезненны и для него, и для меня. Я умоляла бросить всё и уехать.
Мне хочется пожить просто рядом с ним хотя бы неделю. Мне хочется не ждать его ночами с включённым светом, чтобы он, увидев этот свет с улицы, знал, что он кому-то нужен.
Гриша совершенно неисправимый эгоист. Однажды я легла спать и свет не включила. Он приехал той ночью и даже разговаривать со мной не стал.
Он привык, что я жду. Но никогда не говорит мне, что ему от этого хорошо. Ему нравится, но он молчит. Он всегда молчит о чувствах. Я знаю, Маша, что он любит тебя. Любит не как сестру, но и не как женщину. Любовь к тебе какая-то особенная. Вы ведь по крови никто друг другу. Гриша вполне мог очаровать тебя и жениться. Но он этого не сделал, а связал жизнь со мной. Зачем он это сделал? Я не понимаю.
Зина время от времени вытирала слёзы и подливала гостям настойки.
— Когда ему плохо, он меня выгоняет. Может даже ударить. Вот как сейчас может.
Жена Гриши спустила с плеча рукав, оголив чёрное пятно.
— Я пыталась сунуть ему в рот таблетку, он ударил меня в плечо кулаком и упал.
Я смогла запихнуть ему эту таблетку и сжать челюсть, чтобы он проглотил её.
И в это время я кричала, что ненавижу его и желаю смерти.
Да, мне не стыдно так говорить, потому что каждый раз я думаю, что больше не выдержу этого.
Три раза после его приступов я теряла ребёнка. И если та жизнь, что зародилась во мне пять месяцев назад опять решит покинуть моё тело, я уйду вслед за той жизнью. Я больше не могу. Я вот так больше не могу жить.
Зина разрыдалась. Иоганн подсел к ней, прижал к себе. Он гладил плачущую женщину по голове, и всё успокаивал:
— Не плачь, не плачь, Зинаида! От таких слёз та жизнь, что в тебе, точно сбежит.
— Я не могу так больше…
Марийка молчала.
Она смотрела то на немца, то на Зину и не могла понять, отчего жизнь так жестока и несправедлива.
Захотелось опять стать маленькой девочкой, прижаться к маме и не видеть никогда ни ужаса войны, ни смерть близких людей, ни ненависти собственного сына.
Но вернуть назад прожитое было уже невозможно, как и вернуть людей погибших в театре.
Марийку обдало холодом. Она вдруг с отвращением подумала о том, что носит фамилию человека, который втянул её в гибель людей.
— Мы останемся до утра, — твёрдо сказал Иоганн. — Тебе, Зина, может понадобиться помощь.
Зина не сопротивлялась.
На удивление и Иоганн, и Марийка спали всю ночь. Спали в обнимку.
Зина мыла посуду, иногда плакала. Григорий проснулся раньше всех.
Поднялся, выпил. Спокойно разместился в кресле, читал.
Он уже увидел спящих гостей и в его душе горел огонёк.
— Спасибо, Господи, — шептал он. — Спасибо, что Маша простила меня.
Когда все пробудились, о вчерашнем старались не вспоминать. Очень дружно вели себя. Позавтракали, пообщались.
Иоганн обсудил с Гришей вопросы своего трудоустройства.
Григорий предложил работать переводчиком. Переводить письма, документы, архивы времён войны. Иоганн предпочёл работу в школе.
Марийка поблагодарила Гришу за помощь, даже согласилась с ним в плане имени и фамилии для немца.
— А где сам Гена? — поинтересовалась она.
Гриша ответил:
— Незачем тебе это знать. Но Гены больше нет. Так что он не явится и не предъявит права на тебя.
— А я что, вещь? Права на меня? — возмутилась Марийка.
— Не вещь… Но Гена мог затребовать. Ты и сама об этом знаешь.
В тот же день Зина и Григорий уехали, оставив Иоганна и Марийку дожидаться Варю из лагеря.
Девочка вернулась загоревшей и наполненной впечатлениями.
Она едва сошла с поезда, как стала рассказывать Марийке о днях, проведённых в Крыму.
Варя не замечала Иоганна. А он глаз с неё не сводил.
Когда пришли домой, Марийка угостила дочь конфетами. Та уплетала их за обе щёки и говорила, что никогда не ела такой вкусноты.
Иоганн краснел от счастья, всё дёргал Марийку за рукав и шептал:
— Ну расскажи ей, ну расскажи.
Марийка боялась. Она думала, что Варя плохо отреагирует на новость об отце.
— Я сейчас же скажу ей, — уже довольно громко прошептал немец.
Марийка собралась с силами и произнесла:
— Варя, мой спутник — твой отец.
Варя засмеялась, подошла к Иоганну и сказала:
— Да знаю я, что ты мой отец. Мне дядя Гриша давно сказал. И письмо твоё к маме дал почитать. Оно у него переписано. Дядя Гриша все письма хранит. Чужие тоже. Он мне обещал, что ты приедешь. Вот получается обещание и сдержал. Здравствуй, отец!
Марийка видела, как у Иоганна глаза на лоб полезли.
— Ох уж этот Гриша, — всплеснула руками Марийка.
— Мам, ты не беспокойся. Есть отец у нас, и это здорово. В нашем отряде мало у кого он есть. А я хотя и не видела своего, но чувствовала, что он будет. Он мне даже снился иногда. Теперь я утру нос Гальке и Витьке. Они смеялись над нами. Всё кричали вслед: «Безотцовщины».
1 сентября ученики знакомились с новым учителем истории. Иоганн не захотел преподавать немецкий язык.
Каким было удивление одноклассников, когда Варя сказала, что Геннадий Михайлович — её отец.
Марийка была счастлива. От завода получила жильё. Из жилья главврача съехали в просторную двухкомнатную квартиру.
Через три года, в ноябре 1952, семью Марийки разбудил громкий стук.
На пороге стояла Зина с двухгодовалым Ванечкой на руках. Она плакала и неразборчиво что-то говорила.
Удалось понять, что Гришу арестовали, и нужно срочно уехать.