Истребитель

Учительница Галина Петровна с сожалением протянула мне справку о том, что я окончил четыре класса. «Может, останешься? Желание учиться есть, память хорошая - на лету всё запоминаешь» - спросила она. «Вы же знаете, я бы с удовольствием, но кто семью кормить будет?» - я уже принял решение, и менять его не хотел.
Галина Петровна вздохнула, мне показалось, что она утёрла слезу.

На дворе лето 1939 года. Работы в колхозе много, меня определили скотником, хотя я хотел научиться управлять трактором. «Иди за коровами убирай, потом посмотрим!» - сказал мне председатель и я понял, что ничего он «потом смотреть» не будет. Причину такого отношения ко мне и моим родственникам я знал – отец. Трудолюбием тот не отличался, от работ отлынивал, много пил. В семье у нас было пятеро детей, я - средний. Старшие брат с сестрой уехали из деревни устав терпеть унижения. Мне по возрасту ехать рано. Куда меня возьмут? А младшим и подавно. Обеспечивала нас мама. Мне было жалко её, когда она затемно приходила домой, поднимала с пола пьяного мужа, потом что-то готовила. Мы помогали, чем могли, но этого было мало. Я решил оставить школу, думал что временно.

Работа скотником - не сахар. Нужно нагрузить навозом большую телегу и отвезти её метров на пятьдесят от фермы, там разгрузить. И так четыре, а то и пять раз за день. Телега была тяжёлая, но, слава Богу, для своего пятнадцатилетнего возраста я был физически сильным. Когда на улице было тепло, работалось хорошо, но с наступлением холодов становилось тяжело. Ферма была холодная, навоз примерзал к полу, приходилось долбить его специальным кайлом.

Весна 1940 года. Отец вернулся с финской войны инвалидом, ему отрезали по колено правую ногу. Пить он стал ещё больше, благо собутыльников хватало, а он теперь получал пенсию, да и с войны вернулся при деньгах. Мама успела отобрать у него часть, но её хватило ненадолго. Нам очень нужна была одежда, обувь. Председатель заметил, как ловко я управляюсь с телегой на ферме. Когда началась пахота, он отправил меня на полевые работы. «Ура, я буду управлять трактором!» - радовался я, но не тут-то было. Дали мне старую лошадь и борону. Пройдёт трактор, вспашет, а я за ним. Председатель приедет с проверкой, скорчит недовольное лицо и заставляет пройтись ещё раз. «Земля должна быть, как пух, только тогда оплата будет!» - говорил он. Старшие брат с сестрой нам очень помогали. Привозили одежду, что-то из еды. Если бы не они, то мы с младшими ходили бы, в чём мать родила. Однажды брат привёз целый куль детской одежды, мы так радовались обновкам, пусть они были и ношенные, что отвлеклись. Отец как-то смог унести тот куль до соседки, передвигаясь на костылях. Там он выменял его на спиртное. Когда хватились вещей, всё поняли, бросились к соседке, та ещё не успела их распродать. Вещи забрали, а отца поколотили. На некоторое время он притих.

Зимой учительница уговорила меня посещать школу. Когда вечером после работы, когда в выходной день, я с удовольствием сидел за партой. Мои одноклассники были гораздо младше меня. За зиму я прошёл курс пятого класса. Видя мои старания, председатель стал ко мне добрее. Весной 1941 года приставил к одному из трактористов помощником. Я был очень рад.

22 июня работа в колхозе остановилась. Все собрались под репродуктором возле правления, слушали Молотова. «До нас не дойдут, - кричал пьяный отец, - а если что, я пушку на бугре поставлю и всех уничтожу! Я в финскую два танка подбил, знаю, как воевать!» Мне уже было семнадцать лет, я стал собираться на войну. Приехавшие из военкомата люди, записывали деревенских добровольцев, я был в их числе, но мне отказали без объяснений. От обиды хотелось плакать, я с трудом сдержался.

Заканчивалось лето 1942 года. Я уже сам управлял трактором, скашивая рожь, пшеницу, председатель меня хвалил. Однажды он отправил меня в город за запчастями. Поехал я на телеге, которая была при правлении колхоза. Выехал ещё затемно, хотелось пораньше вернуться, у мамы был день рождения. На стене двухэтажного здания висел большой плакат, который призывал бить врага. На вывеске значилось, что тут располагается военкомат. «Была не была!» - решил я. На входе меня остановил военный, узнав, что мне надо, показал на дверь в кабинет. Там сидели две женщины и мужчина в форме. Я назвал свою фамилию, попросил записать меня на фронт. Мужчина полистал какие-то бумажки. «В истребители пойдёшь» - сказал он.

Обратную дорогу помню плохо. В голове крутилось: «Истребитель, истребитель!». Уже возле самого дома меня вдруг осенило: «Какой из меня истребитель, я же летать не умею! Может это злая шутка? Так нет же, вот, в повестке и число стоит. Спрошу у отца, он наверняка знает». Не заезжая на склад, я прямиком поехал домой. «Меня на фронт берут! – крикнул я с порога, забыв поздравить маму, - истребителем!». «Дурак ты, Васька! – рассмеялся почему-то отец, - истребитель танков - он первая мишень для врага!».
Лучше бы он промолчал. Мама чуть не упала в обморок. Праздник был испорчен.

В назначенный день я был в военкомате. Нас призывников набралось больше пятидесяти человек. Спросив у одного, второго, я убедился, что и они идут в истребители. Потом была железнодорожная станция, шесть дней пути и здравствуй голая степь. Две недели мы рыли блиндажи, а жили в палатках. Небольшая печка не могла обогреть нас, мы жались друг к другу. В блиндаже было другое дело. Его не продувал ветер, брёвна хорошо сохраняли то тепло, что давала буржуйка.

Утром нас построили. Принесли длинную железную палку, мы по очереди подходили к ней и по приказу старшего поднимали её. Я легко управился одной рукой. Старший сделал пометку в своих бумагах. На следующий день я узнал, что это было противотанковое ружьё. Нас разделили, одна группа осталась в степи, другую куда-то увезли. Мне назначили второй номер и так вышло, что в блиндаже мы остались вдвоём, правда, потом нас пересилили, но это к лучшему, большой толпой не скучно.

Почти все занятия проходили на улице. В двух больших палатках мы занимались редко. Науку воевать нам преподавали люди, которые, как говорится, понюхали пороха – это было понятно всем. Мы изучали немецкие танки, их слабые места, учились определять расстояние до цели, маскироваться, да много ещё чего. Особыми для себя знаниями я считал всякие военные хитрости. Например, как при артобстреле спастись самому и сохранить своё оружие, или как определить патрон, который ни в коем случаи нельзя заряжать, так как это приведёт к заклиниванию и выводу ружья из боя. Присягу мы принимали здесь же, стоя на холодном ветру, а потом тот же полустанок, на который мы прибыли полтора месяца назад.

Две недели в запасном полку показались нам райскими. Нас сносно кормили, мы ничего не делали. А вот потом закрутилось, завертелось! Нам выдали винтовки, патроны к ним, выдали противотанковые ружья и снова патроны, гранаты, ну и всё что там положено. Получив своё вооружение, я понял, что скоро война станет для меня совсем близкой. Так и вышло. В начале ноября нас распределили по ротам, а потом долгий пеший марш.

Первый мой бой случился 25 ноября 1942 года, я запомнил эту дату на всю жизнь. Не успев, как следует окопаться, мы увидели врага. У меня страха не было, была только злость. Хотелось быстрее начать стрелять. Мы расположились за вывернутым пнём, хоть с одной стороны мы были прикрыты. Второй номер приготовил патроны, а я наметил ориентиры по всему сектору стрельбы. Оставалось ждать приказа. Вражеские танки расползлись по всему полю, они всё время маневрировали, подставляя нам то один борт, то другой, но было ещё далеко. Несколько снарядов разорвались возле танков, из пушек грозных машин показался дым, совсем рядом с нами «поднялась» земля. Начался бой.

Не знаю, чем мне «понравился» этот танк, но именно его я взял на мушку. Уже можно было стрелять, второй номер торопил меня, но я ждал. Вот он нужный момент! Видимо механик поздно заметил препятствие, он резко свернул, подставляя мне правый борт, его гусеница скрылась в канаве. Выстрел! Ещё выстрел! Танк замер. Он не горел, даже дыма не было, но я был уверен, что подбил его. «Справа обходят!» - закричал второй номер. Действительно. Лёгкий танк объезжал нас справа, но выстрелить по нему мне мешал тот самый пень. Я, встав на одно колено, перебросил ствол ружья через него. «Патрон!». Второй номер протянул мне большой патрон, я подал затвор вперёд, загоняя его в казённую часть ствола. Танк чуть сбросил скорость, я выстрелил. Только искры полетели. Вторая пуля попала в каток, третья чуть выше гусеницы. А вот этот будет гореть! Из бокового люка показался немец, а с ним и клубы чёрного дыма. Второй номер выстрелил из винтовки, немец повис как тряпка. Бой закончился так же неожиданно, как и начался. Подбить или повредить другую вражескую технику нам больше не удалось, хотя кто его знает, вон её, сколько на поляне стоит. Проводив глазами отступающих немцев, мы со вторым номером обнялись! Душа ликовала, радость была такая, что хотелось пуститься в пляс.

Ближе к вечеру к нам подполз сержант, кто он я не знал. «Молодцы, какие! Два танка в первом же бою. Ротный видел, как вы этот подожгли, объявляет вам благодарность. Сам откуда?» - спросил у меня сержант. Я ещё не отошёл от боя, поэтому не совсем понял его вопрос. «Из деревни» - ответил я улыбаясь. «Охотник?» - не унимался сержант. «Нет, не стрелял ни разу» - улыбка исчезла с моего лица, вместо неё появилось непонимание. «Значит, смотри, - он указал на первый мой танк, - этот не подбит, всего лишь подранок. Ночью немцы попытаются его вытащить. На звук сможешь выстрелить?» - допытывался сержант. «Не знаю» - честно ответил я. Несколько минут сержант рассказывал, как немцы будут цеплять танк, на каком расстоянии и с какой стороны будет тягач. «Действуй!» - сержант хлопнул меня по плечу.

Ещё вечером я зарядил ружьё и наставил ствол на задний борт танка, так я не потеряю в темноте ориентир. Перекусив сухарями, мы позволили себе немного отдохнуть. Вокруг было темно и тихо. «Не приедут они» - прошептал второй номер. «Сержанту виднее, не шуми, прислушивайся!». А ведь сержант был прав! Не знаю, сколько было времени, отродясь часов не носил, когда мы услышали рокот мотора. «Припёрлись гады за подранком!» - радовался я, услышав знакомый стук металлического троса о крюк. Чуть повернув ствол, я нажал на спуск. Уже пятая пуля улетела в сторону врага, а двигатель тягача продолжал работать. Я остановил сам себя. «Лязга гусениц нет - значит стоит, а если стоит, то подбит. Будем слушать и ждать утра» - решил я. Едва только стало светать, двигатель заглох, видимо кончилось горючее. Мы напрягали глаза, но толком ничего не видели. Слева кто-то полз, я разглядел пятерых бойцов. Они подобрались к танку и тягачу и забросали их бутылками с зажигательной смесью. Огонь охватил бронированные машины, разгораясь, он освещал всё вокруг. Не успели бойцы отползти, как по нам ударили немецкие миномёты. Мины в основном ложились рядом с техникой, но одна разорвалась за нашими спинами. Я почувствовал жжение в левом боку, но острой боли не было. «Горячим приложило, новую шинель прожгло!» - думал я, уткнувшись лицом в холодную землю. «Живы? - послышался голос сержанта, - ох, мать твою!» - воскликнул он. Кто-то взвалил меня на спину и понёс. «Ружьё… Ружьё заберите» - едва смог прошептать я.

Кто-то разговаривает, стонет. «Где я?» - пронеслось в голове. Меня подняли, куда-то положили, понесли. Потом трясло, было холодно. Снова несут, перекладывают, опять трясёт. Окончательно я пришёл в себя от запаха лекарств, гниющего мяса ещё чего-то. Меня мутило. Кто-то поднёс к моим губам кружку, я почувствовал воду. Сделав три больших глотка, открыл глаза. Передо мной стояла девочка лет десяти, она улыбалась. Вечером пришёл доктор, он сказал, что осколок из меня достали и со мной всё будет хорошо. Лишь на следующий день я стал соображать. Вспомнил танки, миномётный обстрел, жжение в боку. Покрутил головой. Вкруг меня, кто на чём, лежали люди, многие стонали. Справа от меня лежал молодой парень, его глаза были открыты. «Живой?» - спросил я его. Вместо ответа он шевельнулся, я понял, что левой ноги у него нет.

Через неделю пришёл командир моей роты, его правая рука и голова были перевязаны. Нашёл меня глазами, подошёл к койке. Он что-то пытался говорить, но я едва понимал его слова, видимо его серьёзно ранило. Махнув здоровой рукой, он положил мне на грудь орден Красной звезды. Со всех сторон послышались поздравления. На следующий день у соседа без ноги тоже был посетитель, пришёл майор. Он наклонился к уху раненого, что-то сказал, тот так же тихо ответил, а потом добавил что-то, что заставило майора посмотреть на меня. Я поёжился от этого секундного взгляда, в нём было что-то страшное. Тогда я и представить себе не мог, что этот день изменит всю мою жизнь.

Продолжение следует. 1\2