Место определяет
Города Сибири. Почему они построены там, где построены? Тобольск, Томск, Искер, Кузнецк, Бийск… Если сравнить их географическое положение, можно увидеть очевидное сходство: все они построены в местах слияния больших и малых рек. Почему? Да потому что это было стратегически важным делом. Учитывали правители Руси и России значение мест для живущих там сибирских племен, их легенды и верования. Это означало покровительство духов над пришлыми людишками. Вроде как передавали высшие силы им призор за землями, прилегающими к слияниям рек. А земли те ох как широко простирались!
Что ищем?
… — Что ищем‑то? Уж какую годину тута тайгу шарим?! Ни рук, ни ног не осталось… — ворчит молодой казак. Кличут его в отряде хожалых Ефимкой. Он самый неопытный, хотя и хаживает в Телутскую землицу уж третий годок. Остальные‑то по десятому разу в отрядах ходят.
— Не ной, Ефимка. И без твоих воплей на душе тошно, — отвечает пожилой уж, без мало пятидесятилетний, Фома Петрович. Усы его на казацкий манер еще со времен Ермака, закинутые за уши, давненько покрыла седина. А чуб, выпущенный на волю из‑под облезлой, видавшей виды шапки, вылинял настолько, что теперь уж сложно было понять, какого цвета он был с молодых пор. — Атаман говорит, что бабу каку‑то ищем, вроде как золотую!
— Да ладно! — Непосвященный в планы кузнецких атаманов Ефимка аж остановился, что не положено было казацким уставом во время пеших переходов. — Что, и впрямь золотую?
— Ты, паря, строй‑то побереги! Ноги идут — голова робит! — Фома ткнул в спину идущего впереди него молодого казака. — Слыхал, чай, про местную богиню? Золотой бабой у них, местных, кличут. Дак она тому, кто ее сыщет, вроде как благословление дает на становление тама острогов да городов русских. К тому ж и сами то племена тутошние тому противиться уже не могут, потому как понимают, что воля то высшая. По-нашему значит — Божья.
— И где она быть может? — У Ефимки аж щеки разгорелись от волнения и ощущения близости чего‑то важного и значимого. О том, что бабу, ежели она и впрямь золотой окажется, попросту распилить да поделить средь хожалых можно, мысли не возникло. А вот чтоб погладить ее за каки места, чтоб силы мужицкой придала на годы наперед, подумал: „А вдруг?“.
Тут уж сам Фома Петрович остановил шаг.
— Ты очумел вовсе? Кто ж тебе укажет на ее место?!
Поди‑ка найди ее? Местные‑то твердят, что на островах она может быть, тех, что на слияниях речных стоят. А сколь их тут в Телеутии? Вот!
Петрович для значимости слов приподнял к небу палец, „Богу одному знать!“ …
Указующая
О том, что есть в Южной Сибири, в Телеутской землице, место особое, хранящее бабу золотую, хожалые людишки донесли еще Ивану Грозному. Однако задолго до его восхождения на трон всея Руси, около 1420 года, басурманин Ульрих фон Рихенталь упоминал „лежащий за Русью“ целый город у „Золотой старухи“. Да к тому ж сии слова позже подтверждал в 1675 некий дипломат Николай Спафарий. В своем докладе о путешествии в запредельные земли сибирские он указывал:
— А около Березова есть капища идолские остяцкие, и про тех пишут земнописатели, что тут есть идол Золотой бабы, однакожде золотых не сказывают, а что серебряных, деревянных крашеных множество и медных льют же…
Грозный по старости да от хворей почил некстати.
Зато весть сия, пережив смутное время, подтвержденная новыми ходаками, дошла до нового государя Михаила Федоровича. Иначе с чего бы он направил на Бию отряд для становления на ней острога русского. Да токмо не думал, что завершить его дело придется его внуку — первому россейскому императору Петру Великому. А тот, хоть и горяч был на руку, да дюже прозорлив оказался и понятлив. Вот и сообразил, что места для строительства городов в Зауралье надобно выбирать на века, там, куда местные племена молиться собираются, куда с раззором да горем воины джунгарские приходят. А может, и не вникал особо? Притомился просто от того, что с запада шведы давили, а с востока джунгары… Кто ж теперь скажет, как оно было на самом деле. Однако для постройки своего нового южно-сибирского острога выбрал именно слияние Бии и Катуни. Название было определено — Бикатунская. В аккурат супротив Иконниковского острова, за которым Бия и Катунь рождали Обь. С того самого мгновения, когда 29 февраля 1708 года царская рука подписала указ о становлении острога русского в четко обозначенном месте, и началась история Бийска современного. Правда, началась она с пересечения, как сказали бы позже уже более тактичные дипломаты, международных интересов. Русскому царю сия переправа была нужна для торговли с Китаем и Джунгарией, а самому джунгарскому хану эта территория нужна была для набегов на Томск и Кузнецк, сбора ясака с коренных народов Телеутской земли для собственной казны.
К тому ж постройка крепости в сакральном для местных жителей слиянии рек, там, где по преданиям хранилась веками Золотая баба, значила непрекословное признание новой власти, нового правителя и новых законов жизни. Впрочем, об этом мы уже упоминали.
„Сырой“ дом
Как тогда писал ученый-историк Иоганн Фишер в своем труде под названием „Сибирская история“ в том самом XVIII веке: „Бикатунский острог должен служить новым открытиям“. Вероятно, он мыслил о том, что срубленный острог в важном месте прикрывал воинственным джунгарам самую короткую дорогу на Кузнецк и Томск и укреплял их оборону, к тому же, срубленный на слиянии двух великих рек телеутских, он становился базой для последующих походов вглубь Алтая с целью его освоения. Верхнее Приобье становилось частью государства Российского. Мнения местных племен, разумеется, спрашивать высочайшие не собирались. Впрочем, последние, уставшие от двойного ясака и раззора от джунгарских набегов, сопротивляться и не собирались. „Белый“ царь в их случае становился избавителем от грабежей и угона в рабство. О защите от оного бесчинства они просили еще в 1651 году у Алексея Михайловича Романова. Прошение о милости передавали через томского воеводу Волконского: мол, в противном случае князь Самарган поставит на устье рек Катуни и Бии острог. Сие стороннее самовольство престол потерпеть не мог, но и собственных сил на постройку и выделение отдельного отряда покуда не было. Из года в год строительство откладывалось. За дело в 1708 году от Рождества Христова взялся Петр, к тому времени уже Великий и основавший новую столицу Российской империи — Санкт- Петербург.
… — Быть тому! Острог первый за Уралом ставить будем моим изволением! Довольно притязания джунгар иметь, — голос Петра Алексеевича суров и торжественен. — Как острог построен будет, за то строение пожалованы они — людишки да казаки станут нашим Великого Государя жалованием, а буде похотят казачьи дети и братья, а также племянники и иные пахотные служить в том остроге и домами своими селиться, то жалование дано им будет против иных сибирских служащих людей…
Уже в марте того же года высочайший указ нарочным направляется на имя Михаила Овцына, стольника и воеводы Кузнецкого с полномочиями для самостоятельных действий и тако же решений. Однако Петр Алексеевич, начав какой‑либо прожект, лично все контролировал. И в июле 1708‑го в Сибирь летит его очередное распоряжение: оказывать кузнецкому воеводе всяческую помощь из Томска и Тобольска по части фуражирования отряда оружием, боевыми и продуктовыми припасами. Впрочем, Овцын, будучи человеком предусмотрительным и дальновидным, дал распорядителям жесткий отпор по части спешки, и строительство острога Бикатунского началось только через год. Надо было основательно подготовиться. Из Кузнецка отряд казаков 646 человек вышел только 2 июня 1709 года. Было в отряде без малого 350 розмыслов тех, кто уже имел в своей службе опыт в становлении крепостей и острогов.
Конного ходу до места хожими ранее путями было пять дней. Токмо вот обоз и артиллерия да казачки пешие ход затягивали. Так что ушло на дорогу дней десять, хоть и поспешали.
…Сколь зверья всяческого таежного распугали казацкие топоры. Гул гуляет над дикой Бией. Рубят лес — щепки летят. Сосны в этих краях знатные. Высоченные. Небо подпирают. Порой и жалко под топор пускать. А царев указ не нарушишь. Вон уж и обрыв повдоль Бии расчистили, и супротивный берег видать стало.
— Почто зверя пугаете? — из‑за срубленных и покуда нерастасканных по сторонам будущих острожных стен сосен, как черт из‑под земли, вынырнул местный охотник — крепкий еще старик. Впрочем, по сморщенным лицам определить возраст местных для русских было делом непростым. Ему, гостю, могло быть и сорок, и пятьдесят, а то и более годов.
Говорил он быстро, зло, и пришлось звать толмача. Иван Максюков подошел к гостю, да и мал покуда был расчищенный от тайги сосновой пятачок — далеко не убежишь. А потому каждое брошенное слово было слыхать, а тут целый ор.
— Почто шумишь, отец?
— Нельзя зверя тревожить! Уйдет, не вернется. Чем ясак платить? Джунгары придут — убивать будут, девок наших в полон брать будут…
— Не волнуйся, старик. Не придут джунгары, для того и крепость ставим тут.
— Чья крепость будет? — не отставал приплюснутый к земле годами и обожженный пережитыми морозами охотник.
— Царя нашего — батюшки: Петра Великого. Да ты, чай, и сам слыхал о нем?
— Про белого царя слыхал, — чуть успокоился незванный гость. Однако редкие седые усы, чуть прикрывающие верхнюю губу, снова дрогнули, и он сердито продолжил — яштуру ставите, сырой дом будет, зеленый… Год жизни ему духи отмерят…. Нам, однако, хуже будет. Джунгары снова с реки придут…
Пророчество перевода
Столпившимся вокруг странного гостя казакам, как оказалось, толмач был не нужен. Старик говорил на полурусском, видать, уж общался с хожалыми да не раз. Однако некоторые слова Максюкову все ж приходилось переводить. Слова деда о годе жизни большинству показались зловещим пророчеством. В глазах служилых промелькнули обреченность и страх.
— Что встали? Батогов давно не пробывали? — грозный голос головы пеших казаков Федора Максюкова вернул всех из предсказанного страшного будущего в действительность. Грозился Федор больше для порядку, так как и безо всяких слов понимал: каждый из казаков дело свое знает и робит на совесть. А раз встали — тому повод значимый есть.
Максюковых в отряде, отряженном на строительство Бикатунского острога, было трое: Иван — толмач, Федор — глава над пешими казаками, Петр — под командованием которого находились телеуты.
— Так вот, вынырнул из‑под сосны… — Иван указал рукой на рассевшегося на поваленной сосне охотника. — Говорит, что мы Яштуру тута ставим… Людишек вона напужал до полусмерти…
— Яштуру значит? — Федор ранее в Телеутскую землицу хаживал и знал, что значит по‑местному „яштура“: молодой, зеленый, незрелый, сырой да влажный. Слыхал он и о втором переводе, казалось бы, красивого и благозвучного слова — год жизни. Много чего видал на своем не столь еще длинном веку, а вот с пророчеством, да еще с таким неожиданным, столкнулся впервые.
— Работу не останавливать. А ты, отец, пойдем‑ка со мной к сыну нашему боярскому Андрею Попову. Вот ему все и перескажешь, как здесь только говорил. Иван, ты с нами! — Кивнул он толмачу Максюкову, и они втроем направились к будущему начальнику первого гарнизона будущей Бикатунской крепости Андрею Попову.
Попов, не раз ранее бывавший в новых землях, внимательно выслушал возмущенного и напуганного собственными предсказаниями старого охотника. Вспомнил слова провожающего его на должность начальника гарнизона Михаила Овцына:
— Смотри, Андрей, там в оба. Понимаю, что не на калачи тебя с отрядом снаряжаю. Джунгары не простят нам такой вольности, потому как по их пониманию мы на их землю заходим. Воевать будут с нами нещадно, а острог новый в аккурат на их пути к Кузнецку и Томску ставим. Это ж единственное место, где они переправиться могут через Катунь да Бию, — Овцын благоволил Попову и уважал его за усердие и опыт, заслуженный не в боярских палатах, а в походах. — Людей береги, но ежели придется, помни, сражаться надобно будет на смерть и острог новый отстоять.
Попов мотнул головой, смахнув с себя ворох воспоминаний… Старика накормили и отправили с Богом. Яштурой местные называли Бийск без малого до середины XIX века.
Об исполнении воли…
Когда последний гвоздь был забит в острожную стену и вокруг, по всем правилам острожного строительства, выстроены валы, рвы, надолбы и рогатки, отряд розмыслов наладился в Кузнецк. В который раз обошел Максюков периметр пахнувшего свежесрубленными соснами острога. Почти 180 метров, высота тына без малого 6 метров. Не забыли и о вражеской коннице. На случай нападения соорудили „волчьи ямы“ с „чесноком“, как называли казаки колья, вбитые в дно, а также множества выступающих из грунта острых колышков и мелких железных колючек. Все это должно было пугать коней и отказывать всадникам в послушании…
Дорога из только выстроенного Бикатунского острога в Кузнецк была легкой и быстрой, потому как домой завсегда дорога короче кажется. Слушая балагурство казаков, предвкушающих встречи с семьями, Федор Максюков вспоминал о старом сморщенном охотнике и его словах… Яштура не отпускала. Душа болела за оставленный в остроге гарнизон, за товарища своего Андрея Попова…
Из Кузнецка в Санкт-Петер-бург грамота об исполнении высочайшего повеления улетела незамедлительно:
— Нынешнего 1709 году июня в 18‑й день по указу Великого Государя Божию милостию и нашим счастием, кузнецкими всяких чинов служилыми людьми…
За радение Овцын в ответ получил царскую милость. Но давила его тревожность за людей гарнизонных, оставленных на страже нового пограничья в новопостроенном Бикатунском остроге. Понимал, полдела сделано. Построить не хитро, как удержать? В том, что набег джунгары предпримут в скорости, не сомневался. Да и лазутчики хорошо свое дело знали: доносили, мол, не по нраву пришлась князю ихнему весть о русском остроге на слиянии двух знатных рек. А потому Овцын загодя испросит изволения об укреплении Бикатунского гарнизона людьми, пушками и боеприпасами. Помощь по царскому повелению придет из Тобольска, в свежий острог отправят целых пять чугунных пушек, запас ядер, картечных зарядов и пороха.
Перезимовав благополучно до мая 1710‑го, отряд Андрея Попова вернется в Кузнецк на радость семьям и товарищам. На пост, так и не дождавшись помощи из Томска, заступит казачья сотня Андрея Муратова.
Тем временем тучи над Яштурой сгущались. Отраженные в свинцовой бийской воде они были мрачными и угрожающими. Казалось, что даже прибрежные сосны стали тускнее и уже не радовали гарнизонных казаков солнечным светом своих подпирающих небо стволов.
