В Сети мне нередко приходилось встречать конспирологические интерпретации, согласно которым Джон Толкин при создании «Властелина Колец» под видом Мордора, царства Тёмного Властелина Саурона, изобразил якобы СССР (или Россию как таковую), а под видом орков — русских. Но действительно ли это так? Попробуем разобраться.
Начнем с того, что сам Толкин подобные аналогии категорически отрицал — см. его отзыв на предисловие шведского переводчика Оке Ольмаркса, к «Властелину Колец», в письме к издательству «Аллен энд Анвин», издававшему «Хоббит» и «Властелин Колец»:
«— Здесь [в Мордоре] правит воплощение сатанинской мощи Саурон (по всей видимости, в том же пристрастном ключе [как и другие идентификации, проводимые Ольмарксом], воспринимаемый как Сталин).
— Никаких «по всей видимости» тут быть не может. Я категорически отказываюсь признавать подобные «прочтения», они меня просто бесят. Сама ситуация была задумана задолго до русской революции. Подобные аллегории моему образу мыслей абсолютно чужды. То, что Мордор находится на востоке, объясняется просто-напросто требованиями географии и сюжета внутри моей «мифологии». Изначально оплот Зла находился (вполне традиционно) на Севере; но, поскольку он был разрушен и, более того, поглощен морем, потребовалось возвести новую крепость, подальше от Валар, эльфов и морской державы Нуменор» (Письмо 229).
Но, возможно, Толкин был неискренен… или не был? Попробуем разобраться.
Первым (хотя так и не опубликованным при жизни автора) произведением Толкина по вымышленному миру Средиземья являлось, по-видимому, «Падение Гондолина» из цикла «Книга Утраченных Сказаний». «Оно было написано в начале 1917 года, когда Толкин выздоравливал в Грейт-Хейвуде» («Биография Толкина» Карпентера). Именно там впервые появляется образ орков: «весь род орков Мелько [Моргот, то есть Дьявол] вывел из подземного раскаленного ила. Сердца у них были гранитные, а тела уродливые; на их отвратительных лицах никогда не бывало улыбки, а хохот их подобен скрежету металла, и больше всего им по душе выполнять самые подлые замыслы Мелько».
Нетрудно заметить, что, действительно, «Падение Гондолина» было написано Толкином ещё до Октябрьской революции 1917 года. На момент написания произведения шла Первая мировая война; Британия и Россия, союзники по Антанте, вместе воевали против Германии. Нетрудно также заметить, что первоначально в толкиновской мифологии силы зла в лице дьявола-Моргота были связаны вовсе не с востоком (куда после падения Моргота бежал Саурон, его недобитый приспешник), а с севером, где находились крепости Моргота — Ангбанд и Утумно. Именно в крепости Утумно (название образовано от эльфийского слова, обозначающего «Ад») Моргот вывел орков: «все квенди, попавшие в руки Мелькора до того, как пала крепость Утумно, были брошены в темницы, и долгие, изощренные пытки исказили и поработили их; так Мелькор вывел отвратительный народ орков из зависти к эльфам и в насмешку над ними («Сильмариллион»).
Толкин интересовался языками славянских народов, таких как русские и сербы, хотя так и не сумел их полноценно освоить: «Я обожаю музыку, вот только способностей к ней у меня нет; усилия, затраченные на попытки обучить меня скрипке в годы юности, оставили во мне лишь чувство благоговения, каковое я испытываю в присутствии скрипачей. Славянские языки для меня проходят едва ли не по той же категории. Много языков перепробовал я в своё время, но я никоим образом не «лингвист» в обычном значении этого слова; время, что я некогда затратил на попытки выучить сербский и русский, никаких практических результатов не дало, оставив лишь сильное впечатление от структуры и эстетики слов» (Письмо 142).
Впрочем, здесь Толкин отчасти лукавил — выдумывая языки эльфов Средиземья, он использовал славянские мотивы: “Одним из следов, оставленных работой над Оксфордским словарём, является velikt- в «Словаре номов». От русского слова «великий» в легендариуме появилось название топонима Haloisi Velike — «Великое Море». Позже Толкин убрал это слово из квенья, но оставил его адаптацию в синдарине в виде корня BEL-. Таким образом, слова вроде «Белег» или «Белегаэр» имеют русское происхождение.
Другим примером является использование суффикса -inka в уменьшительном значении (во времена «Словаря номов» и «Утраченных сказаний»). Patinka — «обувь, тапочки», katinka — «свеча» (от kate — «светить»), kilinke — «колокольчик» (от kilin — «колокол»), kirinki — название небольших птиц в Нуменоре, herinke — «мисс, девушка» (от heri — «леди, правительница»), Atarinke — «Маленький отец» (материнское имя Куруфина).
Кроме того, Толкин дважды использовал русское (или сербское) слово «медведь». В первый раз в нолдоринском слове megli, происходящем от mad-it, то есть, практически полностью сохранив значение и структуру слова «едящий мёд». Позже Толкин дал имя Medwed персонажу-оборотню в «Хоббите». Правда, в финальной версии славянский Медвед сменил имя на староанглийское (или скандинавское) «Беорн» ”.
Наука о языках являлась главной страстью Толкина, к которой он относился очень серьёзно. Едва ли он стал бы давать использовать славянские языки при конструировании языка эльфов (нолдорин/синдарин), если бы отрицательно относился к славянским народам. Белег и Беорн-«Медвед», имена которых имеют славянское происхождение — положительные персонажи. Белег в «Сильмариллионе» — прославленный эльфийский воин из королевства Дориат, товарищ и наставник человеческого героя Турина Турамбара, охарактеризованный в «Детях Хурина» как «самый верный из друзей», отдавший жизнь при спасении Турина из плена у орков (Турин случайно убил его, приняв за орка в темноте). Беорн в «Хоббите» решает исход Битвы Пяти Воинств, убивая короля орков Больга:
«И тут, когда уже отчаяние овладело защитниками Горы, появился сам Беорн — никто не знал, откуда он взялся. Он пришел один, в обличье медведя, такой свирепый, что казался громаднее обычного. Рев его был громче грохота барабанов и пушек, он расшвырял волков и гоблинов направо и налево, точно перышки. Он напал на них с тыла и прорвался сквозь их заслон. Гномы все еще бились на круглом невысоком холме. Там Беорн остановился, подобрал Торина, пронзенного вражескими копьями, и вынес его из боя. Потом быстро вернулся и с удвоенной яростью напал на врагов; никто не мог ему сопротивляться, никакое оружие его не брало. Он разметал гвардию Больга, повалил его самого и растоптал. Ужас охватил гоблинов, и они бросились врассыпную. Люди, эльфы и гномы, воодушевленные поддержкой Беорна, воспрянули духом и погнались за гоблинами».
Стоит отметить, что «дети Толкина любили повести Артура Рэнсома. Этот автор (среди работ которого можно отметить, например, пересказ-стилизацию на сюжеты русских сказок) состоял недолгое время после выхода «Хоббита» в переписке с Толкином. Рэнсом предложил некоторые замечания, в основном по стилистике повести, на которые Толкин отвечал, а отчасти даже учёл в переизданиях».
Образ самого Беорна, по-видимому, восходит в том числе к русской сказке «Ивашко-медведь»: «Дело было так, преподаватель английского языка, Рэймонд Уилсон Чемберс, друг и коллега Толкина, как-то занимался исследованиями всяких-разных медведей, ну, в культурном смысле, благо, следы поклонения медведям для восточной и северной Европы — дело весьма распространённое. И помимо прочих, он упомянул Ивашко-Медведко, богатыря, который был рождён от союза медведя и человеческой женщины Репки <…> Сюжет про "медвежьего сына" штука очень распространённая, и вариантов образа по Руси гуляло, наверно, миллион - где-то Ивашка был наполовину медведем, где-то у него только ухо было медвежье, а где-то человек, как человек, только сильный».
В одной из сказок о нём Ивашко обращается с Бабой Ягой следующим образом: «Ивашко осердился, вырвал у бабы-яги толкач и давай ее бить изо всей мочи, бил-бил, до полусмерти избил, вырезал со спины три ремня, взял засадил в чулан и запер» («Народные русские сказки А.Н. Афанасьева в трёх томах»). Ещё более сурово обходится с пойманным волком, слугой орков, Беорн у Толкина: «за воротами на дереве была прибита шкура волка. Беорна страшно было иметь врагом». Вместе с тем, толкиновский Беорн — рачительный хозяин, друг зверей, пасечник; маг Гэндальф говорит о нём хоббиту Бильбо: «Живет он в дубовой роще в просторном деревянном доме, держит скот и лошадей, которые не менее чудесны, чем он. Они на него работают и разговаривают с ним. Он их не ест и на диких животных тоже не охотится. Он держит ульи, бесчисленные ульи с большими злыми пчелами, и питается главным образом сливками и медом».
Работая над вымышленными языками эльфов Средиземья, Толкин намеревался (хотя так и не успел этого сделать) сконструировать язык восточных авари (эльфов, отказавшихся от переселения в Валинор) на основе балтийских или даже балто-славянских языков (языки балтийских народов, таких как латыши, литовцы, пруссы — ближайшие «родичи» славянских языков). Всё это, на мой взгляд, указывает на в целом дружественное отношение Толкина к славянским народам, включая и русских.
А что же Мордор, «империя зла» на востоке, которую многие отечественные читатели вслед за Олмарксом считают аллегорией СССР / России? Внимательному читателю нетрудно заметить, что Мордор относительно страны хоббитов Шир (в котором начинается повествование «Хоббита» и «Властелина Колец») находится, строго говоря, не на востоке (как Россия), а на юго-востоке: «Во время написания «Властелина колец» карта «Хоббита» расширилась и, образовав известное нам Средиземье, получила с западного края затонувший Белерианд. Первым следовал сюжет, затем — карта, и уже после этого происходила привязка к реальному миру, в случае с «Властелином колец» — после публикации. Так Шир оказался на широте Оксфорда, Гондор — в районе Италии, Мордор — где-то на Балканах, а к востоку от Руна распростёрлась Азия».
Увлекшись историческими аналогиями, можно — при желании — увидеть в Мордоре аллегорию Османской империи как главной угрозы христианскому (особенно — католическому) миру в раннее Новое Время, тем более что державу Арагорна Толкин уподоблял возрожденной Священной Римской империи (а именно монархия Габсбургов являлась главным противником османской экспансии в Европу) со столицей в Риме (Письмо 294). Но для Толкина в его творчестве мифологическо-легендарный аспект был важнее историко-политического. У англичан того времени Балканы (благодаря «разрекламированному» Брэмом Стокером графу Дракуле) ассоциировались не в последнюю очередь с вампирами — и у Саурона, повелителя Мордора, прослеживаются черты вампира. См. весьма любопытные наблюдения современного русского биографа Толкина — С. В. Алексеева:
«Тем не менее влияние ряда писателей-мистиков на Толкина можно допустить, пусть и в отсутствие прямых свидетельств. Прежде всего, это касается наиболее христианского из них, Брэма Стокера. «Дракула» был событием в истории английской литературы вымысла, и молодой Толкин вряд ли мог с ним не ознакомиться хотя бы в университетские годы. Трансильванский граф наряду с Сауроном стал одним из иконических прообразов «Темных Властелинов» современного фэнтези. Это, конечно, вовсе не означает, что он в какой-либо мере был прообразом самого Саурона. Правда, трудно отделаться от ощущения, что Ту Некромант (будущий Саурон) в «Лэ о Лэйтиан», повелевающий из своего замка вервольфами, призраками и вампирами в облике летучих мышей, имеет с Дракулой нечто общее. Поверженный Лутиэн, Некромант и сам убегает в облике крылатого вампира. Изнуряющее ложное бессмертие, которое Саурон «дарует» уже во «Властелине Колец» Назгулам, имеет немало общего с ложным бессмертием стокеровских вампиров.
Давно обращено внимание (не кем иным, как С. Кингом) на определённое сходство повествовательной модели «Дракулы» и «Властелина Колец». Действительно, в обоих случаях стране героев и всему миру угрожает могущественный демонический враг извне. Чтобы победить его, герои отправляются в далёкий и опасный квест, и в конце концов злодей мистическим способом уничтожен. Совпадает даже маршрут — из Англии (или её двойника Шира) на юго-восток, в дикую и чуждую западному миру горную страну. Критикам-толкователям скорее следовало бы считать Мордор вампирской Трансильванией, чем сталинским СССР! Это было бы, пожалуй, ближе к истине (и больше соответствовало бы географии)».
В фольклорной традиции вампиру, чтобы попасть в дом человека и причинить ему вред, нередко нужно получить от него разрешение войти. Этот мотив появляется уже в ранней версии истории падения Нуменора: «отец говорил мне — а он сам был среди них, — что мудрейшие, кто обладал знаниями Запада превыше всех прочих, получили от Владык [Валар, ангелов-хранителей Средиземья] послания с предостережениями. Ибо Владыки предупреждали, что Саурон станет творить зло, но не сможет явиться сюда, пока не призовут его. Таркалион [Ар-Фаразон, последний король Нуменора] же возгордился и не желал терпеть в Средиземье власти сильнее его собственной. И потому были посланы корабли, и Саурону велено было явиться и изъявить покорность» («Утраченный Путь»). В окончательной версии истории падения Нуменора Саурон также попадает как на остров как мнимый пленник Ар-Фаразона, внешне изъявив ему покорность.
Нельзя не упомянуть и о том, что Черная Речь — язык Мордора, на котором составлено, в частности, заклятие на Едином Кольце — основана, как показал современный историк А.А. Немировский, специалист по истории Древнего Мира и, в частности, по хурритскому государству Митанни, на хурритском языке (хурритский — язык доиндоевропейского населения Малой Азии): «"Мордорская билингва" (текст заклятия Кольца Всевластья, приведенный профессионалом-лингвистом Толкиеном в нормализованной транскрипции и английском переводе) является, по сути дела, единственным нашим источником по грамматике и лексике Черной речи. К нашему удивлению, на материале "Билингвы" оказалось возможным не только установить основные черты грамматики Черной речи, но и достаточно надежно установить ее место в классификации земных языков <…> Обнаружилось не только структурное, но и значительное материальное совпадение хурритского языка <…> и Черной Речи».
Итак, если и искать у Толкина аналогии с реальным миром, то Мордор приходится помещать вовсе не на территорию России/СССР, а на Балканы, в Анатолию или даже в Переднюю Азию (так, хурритское государство Митанни располагалось в северной Месопотамии). Говоря о Митанни, интересно отметить, что его верхушка (в отличие от большинства населения), видимо, имела индоарийское происхождение: «Хотя индоарийский элемент в Митанни, включая царский род, был в основном ассимилирован местным населением уже в середине II тысячелетия до н. э., митаннийские цари вплоть до конца своей истории продолжали принимать тронные индоарийские имена и поклоняться индоарийским богам — покровителям династии (Индре, Митре-Варуне и Насатьям)» (А.А. Немировский, «Древний Восток»). Точно так же правящая верхушка Мордора, ближайшее окружение Саурона — отнюдь не орки (напротив, орки ненавидят Саурона и мордорское начальство в целом), а Чёрные Нуменорцы, исходно являвшиеся светловолосыми и голубоглазыми (что, возможно, является в том числе намеренной деконструкцией Толкином мифа о «нордической расе»), в отличие от темноволосых Верных нуменорцев.
«Властелин Колец» вышел в 1954-1955 годах, в разгар в Холодной войны, из-за чего произведение было прочтено в политическом ключе в контексте противостояния «Запада» и «Востока». Однако работу над ним (как продолжением «Хоббита») Толкин начал, как отмечает Карпентер в «Биографии Толкина», гораздо раньше — ещё в конце 1930-ых годов:
«Прошло много недель прежде, чем Толкин снова взялся за новую книгу. В конце трех уже написанных глав он сделал пометку: "Бинго отправляется разбираться с Чародеем, который замыслил нападение на Хоббитанию. Они должны найти Голлума и разузнать, откуда у него взялось кольцо, ибо разыскиваются'. На первый взгляд, многообещающе, но результаты появились не сразу, и 24 июня 1938 года он написал Чарльзу Ферту из издательства: "Продолжение "Хоббита" топчется на месте. Мне оно уже не нравится, и нет никаких мыслей, что с ним делать дальше'. Вскоре после этого пришло известие, что Э.В. Гордон умер в больнице. Это был тяжелый удар для Толкина и еще одна причина для задержки работы над книгой. Впрочем, примерно в это время он начал приводить в порядок свои задумки о сущности Кольца и писать некоторые диалоги Бинго [прототип Фродо Бэггинса в черновых версиях «Властелина Колец»] и эльфа Гаральда, в которых эта сущность объяснялась. Из слов эльфа выходило, что это одно из нескольких колец, сделанных Чародеем, и похоже, именно Чародей его разыскивает; что до Черных Всадников, то это суть Призраки кольца, которые силой других колец всегда невидимы. Теперь, наконец, идеи пошли потоком. Был написан долгий разговор между Бинго и волшебником Гэндальфом, в котором определяется, что Кольцо следует унести за многие сотни миль в черную страну Мордор и там бросить в "одну из Трещин Земли", где полыхает великий огонь. Это была основа, позволяющая продолжить книгу и довести хоббитов до дома Тома Бомбадила. Когда это было сделано, 31 августа 1938 года Толкин написал "Аллену и Анвину", что "книга продвигается вперед и совершенно отбивается от рук. Я уже дошел до главы VII и иду вперед к неожиданным целям'».
В конце 1930-ых годов в творчестве Толкина начали появляться аллюзии к злободневным политическим обстоятельствам — но отнюдь не в связи с СССР. Так, в «Утраченном Пути» в рассказе об обстоятельствах падения Нуменора появляются упоминания о том, что Саурон призывает короля Нуменора Тар-Калиона (Ар-Фаразона) создать мировую империю и вторгнуться в Валинор для завоевания «жизненного пространства» для нуменорцев, энергично готовясь к развязыванию войны. В Нуменоре царит ксенофобия, темноволосых нуменорцев обвиняют в том, что в их жилах течёт кровь нолдор (одного из эльфийских народов) и вследствие этого они потенциально нелояльны государству, а пользующийся поддержкой короля Саурон призывает нуменорцев отказаться от эльфийских языков и организует полномасштабное переписывание истории.
Конечно, едва ли Толкин создавал «Властелин Колец» как примитивную политическую аллегорию, в которой Мордор играл бы роль гитлеровского «Третьего Рейха» (Саурон — не человек, а падший ангел / демон, и его планы гораздо более амбициозны, чем самые далеко идущие замыслы нацистов) — однако в его творчестве, вдохновленном в том числе скандинаво-германской традицией, выражена также и полемика с её интерпретацией в «расовом» ключе (которую нацисты поддерживали). Общность мировоззрения и практик реальных нацистов и вымышленного Толкином Саурона связана, на мой взгляд, в первую очередь с тем, что и те, и другой — носители социал-дарвинистского мировоззрения, приверженцы неограниченного права силы (Толкин даже характеризует взгляды Саурона как «поклонение силе») и идеи права «высших» на неограниченную власть над «низшими».
Толкин — истово верующий католик и правый консерватор — действительно являлся рьяным антикоммунистом (и о СССР действительно отзывался неизменно недружественно); так, Сталина он именовал «кровожадным старым убийцей» («bloodthirsty old murderer» — Письмо 53). Однако о Гитлере и нацистах он отзывался ещё более резко: «…ненавижу этого треклятого невеждишку Адольфа Гитлера (любопытно, что демоническая одержимость, этот стимул, интеллекта отнюдь не добавляет, но лишь подстегивает волю — и только)» (Письмо 45). В оригинале Толкин высказывается о движущей, по его мнению, Гитлером силе ещё более определённо — «demonic inspiration and impetus»; надо думать, для него как набожного христианина это была не обычная метафора. Если вернуться к теме орков, то, опять же, в письме от 29 ноября 1943 года, отправленном своему сыну Кристоферу, пилоту британской авиации, Толкин пишет: «Задай же оркам жару». Как нетрудно догадаться, речь здесь идёт вовсе не об СССР… В письме Кристоферу от 12 августа 1944 года он отмечает, что «на свете люди, которые и впрямь кажутся безнадежными; таких исправит разве что особое чудо; вероятно, таких чрезвычайно много в Дойчлянде и Ниппоне».
Впрочем, и о родной Британской империи он был не самого лучшего мнения, осуждая её антигуманные колониальные практики: «Я горячо люблю Англию (не Великобританию и, уж разумеется, не Британское Содружество (грр!)» (Письмо 53), «Обращение с цветными повергает в ужас едва ли не всякого приезжего из Британии, и не только в Южной Африке. К сож., немногие сохраняют это благородное чувство надолго» (Письмо 61), «поскольку все, что я знаю о британском или американском империализме на Дальнем Востоке, внушает мне лишь сожаление и отвращение, боюсь, что в этой продолжающейся войне [с милитаристской Японией, не с нацистской Германией] меня не поддерживает ни искры патриотизма» (Письмо 100). Современное ему британское правительство он именовал «Уинстон и его банда» (Письмо 52). Именно поэтому тщетны все поиски у Толкина плоской «геополитической» аллегории («Запад против Востока» или даже «Союзники против Гитлера» — хотя для последнего оснований больше) — идеализированный «Запад» Толкина едва ли может выступать в качестве аналога нелюбимой Толкином Британской империи, не говоря уж об Америке — которую он терпеть не мог («этот американский космополитизм меня и впрямь изрядно пугает» — Письмо 53). В этом отношении мир Толкина вращается вокруг борьбы идей, а не борьбы срисованных фэнтезийных культур.
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
Вам также может быть интересно: